Но вот я и дошла до Робеспьера - и понимаю, что выразить впечатление довольно сложно.
Можно сказать, что здесь он реалист, а не моралист. Можно сказать, что он не прибегает к более-менее туманным иносказаниям: за нами истина, и власть должна принадлежать нам, и для этого годятся любые средства. Он непоколебимо убежден в своей правоте и в своем праве «творить добро», как он добро понимает; единственный раз он испытывает - и то не сомнения в правильности образа действий, а, пожалуй, жалость к конкретным людям, Камиллу и Дантону, - когда от него требуют согласия на уничтожение дантонистов. (И, к вопросу о переводе и оговорках, попробуйте вслушаться, что именно, дословно, говорят ему в Комитете Бийо и Колло… «Дантонисты вынуждены арестовать твоего друга Эро Сешеля...» Допустим, следует переводить «вынуждают арестовать». Но их друга (leur ami) и твоего друга (ton ami) трудно спутать на слух. А если учесть, что Ипполит Карно в своей «Истории ВФР» пишет о друге Робеспьера Эро де Сешеле, есть над чем задуматься...)
Но продолжу. Робеспьеру не оставлено в фильме ни слабости, ни рефлексии, его мышление исключительно рационально, трезво и практично. И вместе с тем за ним интересно наблюдать. После «цветочной» игры наши коллеги задели вопрос о темпераменте Робеспьера; так вот Робеспьер Кардиналя-Ванека получился характернейшим холерико-меланхоликом, с преобладанием первого, один уже его уход из Комитета это иллюстрирует (опять-таки, с легкой руки какого мемАУриста пошло, что Робеспьер в ответ на нападки разрыдался?..) А как определены его отношения с Дантоном! Они ведь не обмениваются ни единым словом за весь фильм, а встречаются только у трибуны, когда Дантон принимает поздравления по случаю своей речи!.. Пусть фильм и далек от великолепного, но отдельные эпизоды, мне кажется, превосходны. Что до Кутона, его бы хотелось видеть независимей и ироничней; впрочем, и эта отодвинутая немного назад роль хорошо продумана. Заметил ли кто-нибудь хоть какие-то намеки на разногласия между ним и Робеспьером? на взаимоотношения с Сен-Жюстом? Я должна признать, что не увидела.
И все-таки - Сен-Жюст. «В принципе, Сен-Жюст во многом интересен тем, что это - персонаж в движении. Человек, который нашел в себе силы измениться. Будь я сценаристом, я бы начала повествование задолго до революции. А тут нам показан не то чтобы совсем зрелый герой, нет, он развивается. Но нет противоречия между жизнью до революции и после. Он уже в самом начале стоит за Революцию, пишет книгу и т.д. Ничего другого мы не видим. Ну можно было бы хоть пролог создать!» - это то, о чем и мне хотелось сказать. «Сила обстоятельств» начинает действовать намного раньше, и едва ли не самое загадочное - каким образом эта сила сделала Луи-Антуана Сен-Жюстом. Конечно, если от решения этой задачи устранился Оливье, то режиссер и подавно… Мне почему-то сейчас пришло в голову, а что бы могло получиться из экранизации Мадлен Шармело?.. «…видно, и сценарист с размаху проскочил все сцены, которые можно истолковать против Сен-Жюста. А зря. И опять же, герой показан несколько однобоко: как политик, как член Конвента, немного как друг и все. Отношения с матерью, с женщинами - все осталось за кадром. Не то что бы совсем сушеная вобла получилась, но опять мы видим символ, а не человека» (Марта). А Оксана говорит, что видения с телегами приговоренных в дыму Флерюса можно толковать и «против» Сен-Жюста. Вот я пробую соединить эти две точки зрения третьей. В начале второй серии тоже есть сцена довольно неоднозначная: застывшие на земле тела убитых и одинокая фигура человека, ведущего под уздцы лошадь и насвистывающего «Марсельезу». Действительно - ассоциация с последними кадрами в фильме «Ватерлоо» Бонадарчука; может быть, ассоциация, нарочно вызываемая у зрителя, то есть уже аллюзия?.. И тот же смысл мне видится в «дыму Флерюса» - проблема цели и средств. Нет, это не «по головам пойду», а, наверное, бегство от самого себя, от воспоминания, созвучное драматическим отрывкам Пастернака и пьесе Роллана. На фронте ясно, где враг и где друг, и «фальшь», в которой Сен-Жюст сознается Фукье-Тенвилю, то есть ложь, обман, интрига - лишь военные, а это не обман уже, а военное искусство, маневр… А может быть, эти кадры задуманы, чтобы показать внутренний перелом? Сен-Жюст возвращается в Париж фактически противником продолжения террора… Вот что я могу предполагать.
«Человеку, совсем незнакомому с историей ВФР, смотреть эту картину будет крайне трудно» - мягко сказано. Смотреть будет, скорей всего, невозможно. А, может, и не нужно? Есть же фильмы, ориентированные на очень узкий круг зрителей… но это, конечно, дело ужасно субъективное. Что мне кажется неудачным, так это обилие крупных планов в фильме. С ними надо быть аккуратней и гораздо экономней, сами киношники так считают. А сказанное Мартой о костюмах поддерживаю, но позволю себе продолжить. Как печальный опыт кинематографа показывает, можно напялить на актеров правильно сделанные костюмы, соответствующие эпохе, но они все равно останутся американскими культуристами или кассиршами, угодившими в Голливуд, в лучшем случае - они останутся Депардье или Орнеллой Мути, собственной персоной. Утраченные безвозвратно манеры, жесты, повседневную культуру быта восстановить в точности, разумеется, невозможно, но пытаться стоит. И не просто для того, чтоб картинка была достоверней и убедительней, но это тоже средство через внешнее войти в эпоху, погрузиться в нее умом… Мне кажется, всеобщая «театральность» XVIII века, в том смысле, о котором мы раньше подробно говорили, была достигнута как вполне осознанная цель в фильме. Может, для П.Александра она является отчасти и личным свойством - помнится, он фигурирует в эпизодической роли в «Жильце» Романа Полански, фильме приблизительно того же времени (1973?), но это не очень отчетливое воспоминание… Сен-Жюст-Александр словно всю жизнь только и носил кружевные манжеты и шляпу с перьями, да и остальные, видимо, неплохо себя чувствуют в париках, кюлотах и высоченных галстуках. Робеспьер делает много мелких нервных движений, одни повторяются, другие соответствуют одному только моменту (когда он делится с Сен-Жюстом проектами реорганизации Трибунала, не так пугают слова и выражение лица, как движения его худых пальцев. Точно щупальца). Он не яркий, не впечатляющий, этот фильм. И не информативный: кто не знает, тот не поймет, а кто и так знает, не найдет каких-то «откровений». И все же, чем больше вглядываешься, тем больше любопытных деталей обнаруживается. Может быть, общее впечатление ослабевает именно из-за насыщенности? Из-за равноправности почти всех сцен и эпизодов - выделить тут завязку, кульминацию, развязку, обрамление, «симметричные сцены», как у Вайды, довольно трудно. Впрочем, это уже проблемы кинематографа. Благодарю за внимание
Можно сказать, что здесь он реалист, а не моралист.
Можно сказать, что он не прибегает к более-менее туманным иносказаниям: за нами истина, и власть должна принадлежать нам, и для этого годятся любые средства.
Он непоколебимо убежден в своей правоте и в своем праве «творить добро», как он добро понимает; единственный раз он испытывает - и то не сомнения в правильности образа действий, а, пожалуй, жалость к конкретным людям, Камиллу и Дантону, - когда от него требуют согласия на уничтожение дантонистов. (И, к вопросу о переводе и оговорках, попробуйте вслушаться, что именно, дословно, говорят ему в Комитете Бийо и Колло… «Дантонисты вынуждены арестовать твоего друга Эро Сешеля...» Допустим, следует переводить «вынуждают арестовать». Но их друга (leur ami) и твоего друга (ton ami) трудно спутать на слух. А если учесть, что Ипполит Карно в своей «Истории ВФР» пишет о друге Робеспьера Эро де Сешеле, есть над чем задуматься...)
Но продолжу. Робеспьеру не оставлено в фильме ни слабости, ни рефлексии, его мышление исключительно рационально, трезво и практично.
И вместе с тем за ним интересно наблюдать. После «цветочной» игры наши коллеги задели вопрос о темпераменте Робеспьера; так вот Робеспьер Кардиналя-Ванека получился характернейшим холерико-меланхоликом, с преобладанием первого, один уже его уход из Комитета это иллюстрирует (опять-таки, с легкой руки какого мемАУриста пошло, что Робеспьер в ответ на нападки разрыдался?..) А как определены его отношения с Дантоном! Они ведь не обмениваются ни единым словом за весь фильм, а встречаются только у трибуны, когда Дантон принимает поздравления по случаю своей речи!.. Пусть фильм и далек от великолепного, но отдельные эпизоды, мне кажется, превосходны.
Что до Кутона, его бы хотелось видеть независимей и ироничней; впрочем, и эта отодвинутая немного назад роль хорошо продумана. Заметил ли кто-нибудь хоть какие-то намеки на разногласия между ним и Робеспьером? на взаимоотношения с Сен-Жюстом? Я должна признать, что не увидела.
Reply
«В принципе, Сен-Жюст во многом интересен тем, что это - персонаж в движении. Человек, который нашел в себе силы измениться. Будь я сценаристом, я бы начала повествование задолго до революции. А тут нам показан не то чтобы совсем зрелый герой, нет, он развивается. Но нет противоречия между жизнью до революции и после. Он уже в самом начале стоит за Революцию, пишет книгу и т.д. Ничего другого мы не видим. Ну можно было бы хоть пролог создать!» - это то, о чем и мне хотелось сказать. «Сила обстоятельств» начинает действовать намного раньше, и едва ли не самое загадочное - каким образом эта сила сделала Луи-Антуана Сен-Жюстом. Конечно, если от решения этой задачи устранился Оливье, то режиссер и подавно… Мне почему-то сейчас пришло в голову, а что бы могло получиться из экранизации Мадлен Шармело?..
«…видно, и сценарист с размаху проскочил все сцены, которые можно истолковать против Сен-Жюста. А зря. И опять же, герой показан несколько однобоко: как политик, как член Конвента, немного как друг и все. Отношения с матерью, с женщинами - все осталось за кадром. Не то что бы совсем сушеная вобла получилась, но опять мы видим символ, а не человека» (Марта). А Оксана говорит, что видения с телегами приговоренных в дыму Флерюса можно толковать и «против» Сен-Жюста. Вот я пробую соединить эти две точки зрения третьей.
В начале второй серии тоже есть сцена довольно неоднозначная: застывшие на земле тела убитых и одинокая фигура человека, ведущего под уздцы лошадь и насвистывающего «Марсельезу». Действительно - ассоциация с последними кадрами в фильме «Ватерлоо» Бонадарчука; может быть, ассоциация, нарочно вызываемая у зрителя, то есть уже аллюзия?.. И тот же смысл мне видится в «дыму Флерюса» - проблема цели и средств. Нет, это не «по головам пойду», а, наверное, бегство от самого себя, от воспоминания, созвучное драматическим отрывкам Пастернака и пьесе Роллана. На фронте ясно, где враг и где друг, и «фальшь», в которой Сен-Жюст сознается Фукье-Тенвилю, то есть ложь, обман, интрига - лишь военные, а это не обман уже, а военное искусство, маневр… А может быть, эти кадры задуманы, чтобы показать внутренний перелом? Сен-Жюст возвращается в Париж фактически противником продолжения террора… Вот что я могу предполагать.
Reply
Что мне кажется неудачным, так это обилие крупных планов в фильме. С ними надо быть аккуратней и гораздо экономней, сами киношники так считают. А сказанное Мартой о костюмах поддерживаю, но позволю себе продолжить. Как печальный опыт кинематографа показывает, можно напялить на актеров правильно сделанные костюмы, соответствующие эпохе, но они все равно останутся американскими культуристами или кассиршами, угодившими в Голливуд, в лучшем случае - они останутся Депардье или Орнеллой Мути, собственной персоной. Утраченные безвозвратно манеры, жесты, повседневную культуру быта восстановить в точности, разумеется, невозможно, но пытаться стоит. И не просто для того, чтоб картинка была достоверней и убедительней, но это тоже средство через внешнее войти в эпоху, погрузиться в нее умом… Мне кажется, всеобщая «театральность» XVIII века, в том смысле, о котором мы раньше подробно говорили, была достигнута как вполне осознанная цель в фильме. Может, для П.Александра она является отчасти и личным свойством - помнится, он фигурирует в эпизодической роли в «Жильце» Романа Полански, фильме приблизительно того же времени (1973?), но это не очень отчетливое воспоминание… Сен-Жюст-Александр словно всю жизнь только и носил кружевные манжеты и шляпу с перьями, да и остальные, видимо, неплохо себя чувствуют в париках, кюлотах и высоченных галстуках. Робеспьер делает много мелких нервных движений, одни повторяются, другие соответствуют одному только моменту (когда он делится с Сен-Жюстом проектами реорганизации Трибунала, не так пугают слова и выражение лица, как движения его худых пальцев. Точно щупальца).
Он не яркий, не впечатляющий, этот фильм. И не информативный: кто не знает, тот не поймет, а кто и так знает, не найдет каких-то «откровений». И все же, чем больше вглядываешься, тем больше любопытных деталей обнаруживается. Может быть, общее впечатление ослабевает именно из-за насыщенности? Из-за равноправности почти всех сцен и эпизодов - выделить тут завязку, кульминацию, развязку, обрамление, «симметричные сцены», как у Вайды, довольно трудно. Впрочем, это уже проблемы кинематографа.
Благодарю за внимание
Reply
Leave a comment