(no subject)
Серия биографических драбблов или, может, большой фик о жизни Мэг до W7.
~ Чистая октава
~ К ветру круче, не дрейфь, салага!
~ И всегда ходи с бубей, если хода нету!
~ Ведь с нами Бог и шкипер дядя Джон!
~ Карамба! Пей и позабудь!
~ Что скорее: сплясать на рее или лечь на дно...
~ Ё-хо-хо, это так смешно!
~ И ветер шевелит роскошные усы
~ Эй налейте, сволочи, налейте!
~ Веселый Роджер вьется на ветру.
~ Страшно, солоно и горько...
-Давай назовем её Маргаритой! - мужчина с растрепанными светлыми волосами растерянно моргает, глядя на тугой сверток из пеленок в дурацкий цветочек. У него полчаса назад родилась дочка.
- Что за глупости? - протестует новоиспеченная мама, ещё бледная, прижимая сверток к груди. В её зеленых, живых глазах протест. Как всегда.- Почему бы не назвать её Люцианой? Селеной? Изабеллой, в конце концов?
Она надувает губы, глядя на мужа. У него совершенно обезоруживающая улыбка, тонкие пальцы и мягкие глаза. Подающий надежды художник Арам Тилли нежно треплет свою благоверную по щеке.
- Я подумал, это ей подойдет, Пеле.
- Маргарита…-женщина вздыхает, заправляя прядь каштановых волос за ухо, - прямо как святая какая-то…
И смеется, как всегда, заразительно и неожиданно, заставляя мужа, что за последнюю пару дней и так изнервничался, чуть ли не на стуле подпрыгнуть.
- А ну и черт с ним, - решает молодая мама, - Маргарита так Маргарита, букв все равно столько же.
Девочка по имени Маргарита была несколько часов от роду, и возразить не могла.
- Маргарита!
- Пеле, потише!
- Ещё две минутки, пожалуйста-а-а…
Громогласные вопли сотрясают маленький коттедж до самого основания. Здесь как всегда - утро начинается с подъема. Ребенку пора в школу. Когда мама заходит в маленькую мансардную комнату, то застает на кровати ком из спутанного одеяла, пучок торчащих светлых волос, и едва слышное щелканье и копошение. Тощая девочка едва успевает высунуть из-под одеяла большие зеленые глаза, чтобы увидеть мать со сковородкой в руке и успеть спрятать отремонтированные часы. Пеле Тилли всегда была тверда на руку. Среди домохозяек Агремы, уютного района их небольшого острова, она давно была центральным предметом обсуждения, как и вся семья. Когда стало известно, что мальчик из хорошей семьи, Арам, предмет воздыхания не одной девицы, связался с девкой из вульгарного района, да ещё не с кем-нибудь, а с Драго Эль Пеле, родители подняли жуткий скандал. И это был один из немногих случаев, когда мальчику с тонкими запястьями и в пятнах масляной краски, удалось отстоять свое мнение. Бедный художник и дочка хозяина таверны обвенчались через месяц. А через шесть месяцев, к сильному неудовольствию папиных родителей родилась Маргарита. И сейчас семилетняя девочка как ураган понеслась в ванную, шлепая по полу босыми пятками. Внизу уже остывал завтрак. Они с отцом всегда ели холодную еду, потому как Арам Тилли всегда сидел за мольбертом.
«Мой папа-художник» в первый день учебы это было предметом шуток со стороны всего класса. Маргарита долго обижалась, но что делать, если папа не смог пробиться за эти семь лет? Да уж, никто не виноват. Девочка по привычке напихала в рот остывающую яичницу и, схватив сумку, под громкие причитания матери, побежала в школу.
Путь до школы занимает ровно пятнадцать минут и двадцать восемь секунд быстрым бегом по срезанному пути. Минуя детские площадки с мамочками, вдоль широких, мощеных улиц и симметрично посаженных грушевых деревьев. После пятого поворота вынырнут из зелени привычные глазу резные шпили академии, и ещё через пять минут можно будет отдышаться перед парадной лестницей. Других детей приводят родители, иные приходят сами, в отглаженных юбочках и штанишках, с аккуратными кожаными рюкзачками. Девочка в рыжей майке только поправит шорты и старый, с отцовского времени, рюкзак, и возблагодарит небеса за то, что у них нет школьной формы.
- А теперь скажите мне, что такое чистая октава!
Птицы за окном выглядят куда более привлекательно. Да и небо сегодня особенно высокое в полдень. У неё видимо от отца такая любовь к пейзажам. Когда она впервые приходит в его мастерскую, все это ей очень нравится. Краски, палитры, кисти всех размеров и большие холсты на стенах. Нос щекочет запах краски и растворителя для неё. А Арам что-то сосредоточенно красит стоя около мольберта. Наверное, она стала бы художницей, если бы не любовь матери к музыке и посторонним мужчинам.
«Будет пианисткой!» - сказала Пеле, так и случилось, что же делать, если папа не умел настоять на своем? Поэтому до четырех часов из-за парты не представлялось возможным вылезти.
- Маргарита Тилли!
Она с неохотой отворачивается от окна и закрывает руками почеркушки на полях нотной тетради. У учительницы всегда такое торжествующее выражение лица, которое тут же подхватывают остальные ученики. Они просто наивно полагают, что она не слушала.
- Чистая октава - интервал в восемь ступеней и шесть тонов, простейшее соотношение двух звуков различной высоты, у которых частота колебаний относится как два к одному, то есть верхний звук имеет вдвое большую частоту колебаний, чем нижний звук.
Под разочарованный вздох сверстников завершает девочка и снова отворачивается. Родители обеспокоены отсутствием друзей у их маленькой Маргаритки. Мама, как водится, обеспокоенна больше всех.
- Это опять ты? - старичок поглаживает роскошные, кудрявые усы и чешет плешь. Ему уже восемьдесят, а он все ещё следит за магазином. Перед ним девочка семи лет протягивает ему починенные часы и старую, потрепанную книжку.
- Ага. Я их починила, у них регулятор сломался.
Года полтора назад эта девочка появилась в пыльном магазине в первый раз. Прошла, провела пальцем по пыльным часам, чихнула и попросила их себе домой. Старые, никому не нужные часы. И книжку ещё прихватила, почитать. Прошла неделя, вторая, владелец и думать про это забыл, когда она раскрыла настежь дверь и оживленно затараторила.
- Они снова ходят, слышите? - взахлеб рассказывала она старичку. Так и повелось. Постепенно девочка по имени Маргарита стала заходить все чаще, чинить все, что ещё не было починено. Эти часы были последними. У девочки с зелеными живыми глазами были золотые руки и очень цепкий ум.
- Милая, больше нет сломанных часов, - говорит он, кладя руку к ней на плечо. Осторожно, стараясь не обидеть. Маленькие девочки должны проводить время на улице, с друзьями, а не в пыльном часовом магазине. Что скажет её мама, зная, что девочка из Аргемы бегает в вульгарные районы?
- Я знаю, дедушка, - тихо отвечает она и смеется, - зато теперь у меня чистая совесть!
Девочка по имени Маргарита трясет его руку и махает у него на прощанье. Старый владелец магазина вспоминает, что забыл спросить, когда она снова зайдет.
Сегодня у неё особенный день. Она придет домой, когда мамин любовник уже будет уходить, а новые карандаши и бумага, в обмен на её молчание, уже будут поджидать её на столе. Они сегодня впервые за несколько месяцев соберутся всей семьей за столом и будут обсуждать планы на это лето. И родители не будут кричать на неё даже, из-за того, что она не садилась за фортепиано. Они лягут спать рано. А через четыре часа девочка соберет старый, оставшийся с отцовских времен, рюкзак и, вылезши из окна своей маленькой мансардной комнаты, прошмыгнув через садик, резную калитку пойдет по темным мощеным улочкам, стараясь не шлепать своими сандалиями. Она пойдет к причалу, и, пробравшись по знакомому маршруту к старой шлюпке с криво приделанным парусом на самодельной мачте, скинет рюкзак и посмотрит на небо. И, вздохнув, оттолкнет лодку от причала в неизвестность, черную, как гладь ночного океана.
Дыхания совсем нет. Мир, тихий и привычный, кто-то встряхнул до самого основания, выплеснул на яркие краски огромную синюю кляксу. Закрутил водоворотом так, что невозможно понять, где верх, а где низ. А ещё рюкзак тянет на дно, а маленькая девочка, стремительно уходящая под воду, едва успевает распутать ремешки, пока она ещё может. У неё воздуха осталось на минуту, если, конечно, не меньше, а вода вокруг мутная, зеленоватая и света совсем нет. Легкие горят под давлением водной массы, а она давится остатками кислорода. Все-таки это страшно, когда лодчонку на третий день пути застает шторм. Когда становится темно, а бывший ещё секунду назад спокойный океан ходит ходуном, как в сумасшедшем парке аттракционов. И волны поднимаются, казалось, до небес, и не глядя, пожирают и лодчонку, и её хозяйку. Ей бы только доплыть до поверхности, схватится за какую-нибудь щепку и пускай мотает, но только не здесь, в глубине, где просто до кончиков пальцев жутко никогда не оказаться снова наверху. Её смыло первой же волной.
- Эй, эй, приходи в себя!
С силой приходится открывать глаза, а вместо вразумительного ответа - отвратительно кашлять, отхаркивая воду, которая успела собраться в легких за это время. Откашливаться чуть ли не до тошноты, с той разницей, что тошнить не чем. По телу, будто десять слонов прошлось, а она ещё не совсем понимает, где она и почему. Кажется, это даже палуба. Кажется, её даже спасли. Девочка по имени Маргарита слабо верила в чудеса.
Фрегат «Шака», имя которого она выведала у мальчишки лет пятнадцати, торговое судно по дороге на Ниманпурру.
- Как тебя зовут? Откуда ты?
Матросы вокруг смеются, глядя на маленькую, худую девчонку с короткими взъерошенными волосами. Она никогда не чувствовала себя такой растерянной, но это противное чувство, как впрочем и все остальные домыслы пропадают, когда она гордо задирает подбородок, совсем как мама.
- Меня зовут Пегги.
Врать оказывается просто, все равно никто не заметит, что девчонку трясет, а если и заметит, то подумают, что от шока. Зеленые глаза доверчиво распахнуты, а слова благодарности так и лезут на язык, а она молчит обиженно, хмуро глядит на капитана корабля, который не менее хмуро её осматривает.
- Ну что, оставим?
Высокий мужчина неопределенно хмыкает, под возмущенный гул толпы.
- Что ты умеешь делать, девочка?
Слова застревают в горле.
- Опять эти чертовы пираты!
На верхней палубе крики и шум, а ещё грохот пушек прямо по ушам. Правильно, а незачем за ними прятаться. Это так глупо-глупо, но ей всего семь, а мимо носят раненных, стонущих, с окровавленными руками, а вон тот парень в красной от крови майке, что давал ей добавки от похлебки за обедом, у него теперь нет руки. Рядом с ней ещё один человек, высокий и крепкий, курит, глядя на товарищей. Корабельным плотникам не положено драться.
4 месяца назад капитан фрегата похмурился -похмурился, а девочку спихнули заниматься делом, после заявления, что она умеет чинить. Там она познакомилась с корабельным плотником - Фаннар был выше её в два раза, у него были стальные мускулы и много шрамов на руках. А ещё он курил. Дымил, как паровоз, за что ему постоянно попадало. Когда их познакомили, он тут же выдохнул «Пегги» струю дыма в лицо. Плюнул. Кашлянул. Отвернулся.
С этим корабельным плотником приходилось говорить. Заставлять себя через «не хочу», спрашивать. Потому что как она будет что-то делать, если не знает как. У Фаннара была одна чудная привычка - он никогда не говорил два раза.
- Смотри, - он заставляет её убрать руки от зареванного лица, потому что нужно смотреть. Ему всегда казалось, что девочка ещё слишком зеленая.
«Салага» - он придумал ей это прозвище, потому что она ничего не умела. Ага, глупый неопытный матрос, потому что она похожа на мальчонку, а ещё загорелая и жутко гордая.
«Ксоссан» - она зовет его так, потому что все для неё «дядьки». А ещё от дыма слезятся глаза, от работы все руки в царапках и коленки в синяках. А ещё он любил ругаться, особенно на неё. Особенно, если она что-то делала хорошо.
- Смотри, черт тебя дери! - Фаннар выталкивает её плачущую из-за пушки, к которой она жмется, - закончилось все уже.
Говорят, в South Blue самые свирепые пираты.
Ночь тихая, штиль, их корабль где-то посередь океана. В глубине трюма сейчас спит остальная команда, где-то громогласно храпит их старпом Вилли.
Девочка по имени Маргарита сидит в лодке, обхватив руками колени, и смотрит на круглую луну, висящую прямо над ними. И россыпь звезд на черном небе. Вокруг шумит океан, привычно, а девочка злится. У неё привычка такая, приходить сюда по ночам, вспоминая тот злополучный день и маленькую лодчонку. Слишком слабая. Слишком маленькая. Салага, которая ничего не умеет.
- Дырку пробуравишь, - тут же в нос забивается дым крепкой сигары, а «Пегги» чихает и понимает, что её раскрыли. Все бы хорошо, но собранный рюкзак с едой выдает её с головой.
- И давно ты тут? - она старается хмуриться и сделать вид более решительный, но не получается. Фаннар забирается в лодку без приглашения и с удовольствием затягивается.
- Недавно, - он пускает светлые колечки ввысь, - четыре месяца как. Он сидит и курит, а она смотрит себе на ботинки. Море шумит все так же.
- Дура ты, Пегги, - изрекает он, наконец, вздыхая. Девочка тут же вспыхивает, как бочка с порохом и бурно возмущается, с чего это «Ксоссан» стал горазд на подобные заявления.
- Океан тебе не покорится, - спокойно изрекает корабельный плотник, выбираясь из лодки. Ему луна светит в лицо, а ей думается, что он выглядит старее обычного, - ты просто пойдешь на корм рыбам, вот и все.
Пока она пытается вызнать, отчего такая немилость, слишком поздно приходит понимание того, что лодка отвязана, а её спускают на воду.
- По ветру круче, не дрейфь, салага! Посмотрим, что из тебя получится!
У противного «Ксоссана» никогда не было для неё слов похвалы. А девочка все равно проревела всю дорогу, давясь слезами, и налегая на весла посильнее.
- Ваше имя мадмуазель? - высоченный тощий мужчина в кепи набекрень щурит желтые глазки и сдвигает тонкие бровки домиком.
- Гретхен, сэр.
Посередь большой палубы непривычно, она залита солнцем, а ещё здесь совсем-совсем неправильные матросы. Холеные какие-то что ли? В тельняшках не рваных. Такие лощеные-лощеные, как с картинок. Девочка мнется скромно, сжимая края шорт руками. Там, за бортом, качается её шлюпка, а рюкзак с едой не успел опустеть даже наполовину. Она и так кушала мало.
- Я могу помогать корабельному плотнику, - сделать большие глаза и обязательно устыдиться и посмотреть в пол.
Она это три дня обдумывала. Пока сидела, отгоняла от себя чаек, неприлично громко оравших, и боялась. Правда, боялась только сначала, а потом как-то успокоилась. Ага, одна в океане.
- Parfait, parfait!- мужчина хлопает в ладоши. На корабле наконец-то будет хотя бы один плотник.
Таскать огромный ящик с инструментами не удобно ни разу. Поэтому приходится перекладывать их в суму, которая мерзко оттягивает плечо и громыхает, как старый велосипед дедушки Тулио. А она учит названия инструментов наизусть, чтобы доставать не глядя. Тут, в трюме, как раз нашлась книжка. Поэтому, забираясь на свой гамак с ногами и усаживаясь там по-турецки, девчонка, которую команда зовет не иначе, чем Грет - чан, читает и повторяет нараспев названия гаечных ключей и молотков, так лучше запоминается. На Шаке было куда проще, там был Фаннар, который говорил ей, мол, подай то и это, а ещё лучше - брал сам. Самостоятельность, это такое тяжелое и приятное чувство.
- Грет - чаан, - рыжий матрос забегает в трюм, - у нас что-то там сломалось на мачте.
Опять. Приходится искать сандалии и натягивать шорты чуть ли не до пупа. Её стали малы, пришлось одолжить. Тащить сумку по лестнице - то ещё приключение, зато мышцы, кажется, стали крепче, что она демонстрирует каждому встречному - поперечному. На мачту взлезать долго, чинить - и того дольше, а маленькая девчонка прытко туда-сюда шурует и по-хозяйски свешивается вниз головой, как летучая мышь.
- Кушать подано! - кричат где-то внизу.
Это второй месяц уже.
- Опять всех обыграла!
- Что за ребенок?!
- А ха-ха, splendide, splendide!
На этом корабле любят играть в карты. Когда ей в первый раз доводится посмотреть, она удивляется. Ну как же - куча мужиков играют во что-то, оживленно кричат, делят деньги, периодически раздеваясь. «Что это вы такое делаете?» - светлая голова оказывается у самой бочки, где раскиданы маленькие прямоугольные куски бумаги с нарисованными на них картинками. И тут же толпа мужчин наперебой начинает объяснять шокированному ребенку, что такое карты, а потом подхватывают на руки, усаживают рядом, сдают карты и начинается настоящее объяснение.
- И всегда ходи с бубей, если хода нету!
- Буби? Это которые?
Так вот и получилось. Сначала она выигрывала, только когда все уже расходились обратно в трюм, далеко за полночь, когда она оставалась наедине с бочкой. А девочка посмотрит - посмотрит, и снова раздаст, так и всю ночь, пока глаза не закроются сами собой, а утром её снова разбудит Билли, их кок. Он очень вкусные макароны делает. Больше ничего вкусного у него не получается.
А сейчас капитан всех собирает вместе. Это смешная традиция, но разве с ним поспоришь, когда он в блестящем плаще и готов снизойти до благодарных слушателей. Сегодня у них в программе опять какие-то состязания, а ей бы добраться до гамака, потому что весь день в бегах не располагает к увеселениям на палубе. Её подхватывают, усаживают на плечо. Капитан уже опять заламывается, а девочка знает. Он мечтал стать актером, но был непризнан на её родном острове. Иногда она хочет подойти и что-то сказать такое, но слова застревают в горле. Она всего лишь Гретхен. Девочка по имени Маргарита шесть месяцев назад утонула в South Blue.
- Погадать тебе, mon chéri?
Капитан спрашивает её как-то, появившись из тьмы трюма. Распахивая свой блестящий плащ, как крылья. Маргарита не верит во все эти глупости, но её пихают в спину, ведут к бочке, усаживаются вокруг. Тасуют старую, ветхую колоду. Она снимает на себя, говорят, на сердце. Концентрируется. Раскладывает. Матросы затаивают дыхание, говорят, у капитана колода никогда не ошибалась. Их капитан - актер, предсказатель, куда она попала то?
- Ох, ты черт меня дери!
Она смотрит на ряд черных карт вокруг одной. Это пики.
- Посмотрим…- капитан теребит хилую бороденку, - Грет-чан, я первый раз вижу такого человека.
Он обходит бочку кругом, пока девочка щурится на выпавшие карты. Она понятия не имеет, что это значит. Сзади только непонятный, пугливый шепот. Люди пихаются и глядят на ветхие бумажки.
- М..м..м! Туз пик, хм-хм…слева от карты вопрошающего…с шестеркой пик…охохо.
- Да что такое там? - она нагибается вперед, чтобы лучше видеть.
- О, magnifique, magnifique. Скажем так, моя милая, это полная бессмыслица! Ну посмотри, дальняя и продолжительная дорога, роковое решение, что за глупости для такой маленькой девочки? Неизвестный дом…солидный…глупости в самом деле.
В этот вечер капитан всех разгонит пораньше. Через два дня они берут курс на Альта Ларгу.
«Чушь все это» - думает «Грет-чан», налегая на весла и жуя макароны, что так хорошо готовит Билли. Во всю эту ерунду с картами и дорогами она не верила. Как и в нагаданную ей пылкую любовь с каким-то козерогом.
- Парнишка, как звать-то тебя?
Загорелый малец с короткими светлыми волосами морщится и щурится на солнце
. - Холеный ты какой-то…
- Марет звать меня…- он выжимает промокшие шорты и тянет наверх. Упирает руки в боки. Смешной он. А капитан торгового галеона «Вольфурт» только вздыхает недовольно. У него и так около пяти сотен матросов, куда ещё один? Да ещё и такой маленький. На вид - да семь ему, какой-то щупленький, девчачий совсем. Бесполезный на этом корабле.
- В трюм, к механикам его, - и разворачивается, прочь от скопления людей. Мизантроп он, хоть и капитан корабля.
- Эй, эй, где шкипер? Давайте сначала к нему!
И впервые она теряется в огромной толпе народа.
Дорогу до шкипера приходится искать самостоятельно. Она половине матросов - едва ли по пояс, они наступают на ноги, бегают по палубе, катят ядра, ставят пушки. Марет первый раз видит столько вооружения. Пушки, маленькие, большие, средние, везде ядра, порох, о да, его тут много, щекочет нос, и она чихает. Где-то впереди маячит вход в трюм.
В трюме все так же, те же пушки и порох, гамаки, кое-где прикорнувшие матросы, запах рыбы и старых портянок. А ещё чего-то интересного, даром, что это транспортный корабль. Ладно, хоть скромностью её более менее обделила природа, так что она пропихивается сквозь шатающихся туда-сюда мужчин. А шкипером оказывается пожилой мужичок с хитрыми маленькими глазами и лисьей улыбкой.
Он спрашивает. Постоянно, неожиданно, будто пытаясь её подловить на том, что она это она. Будто хочет до чего-то докопаться, а Марет молчит, хмурится, отвечает размеренно. А потом ей в руки опускается мушкет. В подарок, что ли?
На галеон три раза нападали пираты.
Притворяться мальчиком тяжело и глупо. Приходится делать резкий голос, от которого болит горло, ходить широкими шагами и складывать руки замочком. Приходится хмурится и не по-девичьи оттопыривать нижнюю губу. Серьезно говорить то, о чем никогда бы не сказала. Плохая была все-таки идея. Иногда ей кажется, пора бы все рассказать, но шкипер глядит на неё как-то так хитро, а потом говорит, что будь на корабле баба, тут же б её за борт, а вокруг только все кивают. И она вместе с ними.
А ещё шкипер умел хорошо объяснять. Он просто давал вещь, велел разобрать и собрать за два часа. А потом запирал в каморке и оставлял в гордом одиночестве с инструментами. Говорят, она мешается. Даже когда она собирает это чертово оружие раз за разом, когда её водят чистить пушки и смотреть на их устройство. Механики говорят, шкипер дело делает, надо же ей учиться со всем этим управляться. Марет кивает и толком то не понимает, надо ли? Их галеон плывет на Канайму.
У них на корабле был строгий порядок для всех - от громилы Боба, которому она была по колено, до неё самой. Рано утром вставали и за дело - галеоны маломаневренные и не быстроходные ни разу. Иногда везло, и она могла оставаться в трюме, где днем было, где остаться в тишине и покое, или бегала смотреть на ящики диковинных специй, что они везли на Канайму. Шкипер говорил, что за них неплохие деньги дают. Днем неизменно на обед - рыба, рыба, ещё раз рыба. Вечером - остатки обеда. Отбой. Смена.
Джон любил гладить свои усы, когда был доволен. Он гладил их, когда научил её собирать мушкеты. Гладил их, когда она справлялась со своей работой. Только вот хитро прищуренные глазки всегда смотрели на мальчонку одинаково. Говорят, раньше Джон был на Малкусе. Спекулировал камнями драгоценными, а вообще взгляд у него был цепкий. Матросы поговаривали, что только с его помощью они от пиратов улепетывали, а ещё все хозяйство корабля на нем держится. Странный он был, этот дядя Джон. Немного.
- Я вижу, ты парень не промах, - у него такой елейный голос, что волосы на загривке встают дыбом. Он редко приходит к ней сам. Она, по привычке, с книжкой и горой инструментов, ковыряется в полутьме на своем гамаке. Слушает тихое щелканье механизма. Как бы это объяснить? Оно как живое, точно! И внимания требует, а тут…
- Чего такое, а? - Марет не любит, когда его отвлекают.А шкипер подсаживается и осматривает неготовый механизм, осведомляется, для чего. А просто так.
- Непорядок, Марет - кун, - он улыбается, кладя руку ей на плечо. А она замирает. Это глупое чувство, наверное, называют страхом, - талантам нужно применение.
И смеется, сухо, как наждачная бумага. У него всегда что-то на уме. К вечеру обещали шторм.
Когда доводится все же выбежать на палубу, ветер и дождь - прямо в лицо. Крен такой большой, что приходится хвататься за косяк двери, чтобы не покатиться кубарем вниз. И ей кажется, что галеон перевернется. Капитан спокоен ровно до того момента, пока по правому борту в них не врезается ядро. Воздух жжет легкие, больно, с примесью дыма. А приходит она в себя только тогда, когда её вытаскивают из груды досок, которыми привалило.
Корабль похож на большую дырку. Порванные, грязные паруса. Раненные, полумертвые матросы из тех, что остались в живых. Кого-то убило сразу. Кто-то выпал за борт. Кого-то добивали уже после. Девочка, притворяющаяся мальчиком, никогда не думала, что черный флаг со скрещенными костями может вызывать такой ужас. Тут уж никто не мешает ей закрывать глаза и тихо хлюпать носом. Потому что больше нет никого, кто бы её утешил, она их всех оставила там, за много миль от подбитого галеона. И теперь, глотая слезы, она мысленно себя за это ругала. Но что плакать по разбитому корыту?
- А ну-ка иди сюда!
Старый шкипер берет за руку, тащит за собой, с той же доброй улыбкой, как и всегда, кидает в руки небритым и страшным пиратам. Мир будто переворачивается с ног на голову. Вот есть она, на лодке, отплывающая на аккуратный корабль с черными парусами, а есть дырявый галеон, который остается дрейфовать с одной сломанной мачтой.
У пиратов при обстреле убило помощника плотника.
- Ай да Джон, ай да сукин сын! - громогласный гогот раздается в тот момент, когда Марет и не Марет вовсе оказывается. Она чуть-чуть дрожит, а ну как выкинут за борт? Эти могут, даром, что они только на корабль её взяли. То есть как взяли? Её отдали. Иногда ей не хотелось в это верить, в то, что шкипер судна, где два месяца жизни прошло, быстро спихнул её пиратам. Потому что сообразил, что девка. Потому что баба на корабле - к беде. Потому что старый торгаш с Малкуса умел сбить цену жизням всей команды. Так и обменялись. А теперь вот нате вам, все насмарку.
Капитан пиратов, одноглазый, высоченный, смеется громче всех. Он за шкирку поднимает девчонку над землей, а она похожа на котенка, такая же маленькая и шипит. Кричит, чтобы отпустили. И больно потирает пятую точку, когда падает обратно на палубу. И слышит больно колющий смех этой кучи неотесанных мужиков.
- Ой, гляди, как мышка прямо!
- Ууу, сколько злобы во взгляде!
- Ха-ха, может быть, она злится, что мы продырявили Вольфурт? Ха-ха, та ещё посудина!
Путь к пониманию найден не был.
Пиратский корабль такой же корабль, что все остальные, как оказалось. Те же пушки, гамаки, реи, паруса. Нет, паруса черные разве что, как уголь, как сажа на её лице от постоянной работы. А работы на «Святом Патрике» хватало выше крыши. Оказалось, что маневренная посудина держалась только на их плотнике да помощнике его, которые весь корабль латали, раз за разом. А тут, как и следовало ожидать, покоя ещё меньше, чем на бортах торговых бригов. Оссан был темноволосый, кудрявый до безобразия, у него были волосатые руки, но руки золотые, что сказать. Он даже самые страшные пробоины умел скрыть и починить, а она только рот раскрывала. Правда тихо, чтоб никто не увидел - доверять она этим пиратам даже не думала. Ни за что. Хотелось иногда самой прыгнуть за борт, но будто сам черт её останавливал и посылал кого-нибудь из команды.
Их было много на судне, а ей что-то постоянно говорили про «накама», «Веселого Роджера» и эру пиратов. Девочка слушала их в пол-уха. Ей казалось странным, что люди, которые преспокойно убивали матросов Вольфурта, могут хлопать её по плечу, смеяться, пить, а так же не выкинуть её за борт за все это время. От непонимания и есть не хочется, и праздники не празднуются. А питье так вообще не лезет - крепкое она все равно не пьет.
Наверное, её только её учитель и понимал. Придет, бывало, к её гамаку, а она отвернется. И, кажется, будто качает он своей кучерявой головой, а потом хлопает её по плечу и желает спокойной ночи. А потом хочется плакать, свернувшись калачиком, от ненависти к себе и собственному бессилию. И вообще непонятно из-за чего.
- Осторожнее с ним, осторожнее, - они, как всегда заколачивают дыры после недавнего праздника. Она, вроде бы, даже быстро учится, уже без вопросов зная, что и куда надо забить. Это, в некотором роде, даже ей нравится. Под мерные удары молотка не думается. Плотник качает головой. Девочка тут всего ничего, чтобы заменить товарища, друга, которого поглотило море. Он бы рад забыть уже, но эта белобрысая девчонка не дает. Будто бы ему вслед не желая отпускать ничего. И копить в себе. У них в последнее время и разговор-то не ладится. Она все чаще убегает сидеть на мачте, ей, стало быть, нравится. И манжеты у неё все насквозь мокрые, хоть в глазах ни слезинки.
Они плывут на Канайму. Дни пролетают незаметно и бледно до того момента, когда кучерявая голова показывается откуда-то снизу, а потом Оссан усаживается рядом. Они, молча, смотрят в звездное небо. Два часа ночи же. А потом она начинает говорить. Сначала бормочет невнятно, мысли путаются, потому что их много очень за последний год. А потом все ровнее, возвращаясь на Альта Ларгу, пробегая ночью по её улицам к лодке, заставая шторм, откашливаясь на борту Шаки, плача рядом с Фаннаром, гадая вместе с капитаном Баньо и плавая вместе с Вольфуртом и его обманчивым шкипером. Хочется даже плакать, но у неё дрожит голос, а слезы не идут. Будто бы отпустило все это её на немного. Взгляд со стороны будто делает беспристрастным, не со мной это, мол, было. А потом приходит понимание. Было. И уплыло. Было. И прошло. Теперь, сидя на мачте корабля с черными парусами, глядя на мир с дурацкой изнанки, приходит…спокойствие? Безразличие, может. Гора с плеч ещё не свалилась, но уже накренилась в нужную сторону. Она смотрит на небо. Плотник вздыхает и треплет девочку по отросшим светлым волосам. Они спускаются вниз вместе, и он укрывает её одеялом.
Утро начинается поздно, просто в какой-то момент она понимает, что одна в трюме, вскакивает, нашаривая сандалии, и идет наверх. Утро начинается с праздника, потому что на палубе восьмилетнюю Маргариту ждет команда и капитан, у которых лица какие-то не то радостные, не то серьезные. Они все уже с чарками, наготове, а стоит ей шагнуть, щуря зеленые глаза и подтягивая шорты, как гурьба мужиков с криками и свистом кричит «С Днем рождения!». А потом земля уходит из-под ног - капитан усаживает её к себе на плечо. Плотник им, стало быть, рассказал, он чешет волосатую грудь и подмигивает хитро, а она, она краснеет и, кажется, сейчас заплачет.
А капитан говорит что-то опять про «накама», «Веселого Роджера» и эру пиратов. А она не слышит, сквозь одобрительный рев толпы. Тут и навигатор и кок, тут и юнги и канониры, кого тут только нет, и все кричат что-то наперебой.
- А ещё я решил, - наконец-то слышит она громогласный вопль капитана, - что раз уж Маргарита-чан наша новая накама, то мы должны дать ей новое имя, а то об старое язык сломаешь, черт меня дери!
- Эй, эй, кто сказал… - слабо пытается она возразить, но никто не слушает. Наперебой звучат имена, а она только глазами хлопает.
- Раз нет согласия, я решу!
- Эй, кэп, так нечестно!
- Люси ей бы пошло!
Капитан трет переносицу и ставит её, наконец-то, на палубу. Поднимает кружку.
- Поздравим нашу Мэг с восьмым днем рождения! Попутного ветра! - он тут же опрокидывает в себя ром и гогочет. Все остальные что-то ещё кричат поздравительное и тоже пьют. Пьют до самого вечера, а кок готовит мясо, рыбу, овощи, все равно на Канайме все снова закупать.
Девочка по имени Мэг забирается на мачту снова и смотрит на звезды. Ей не хочется плакать.
~ Чистая октава
~ К ветру круче, не дрейфь, салага!
~ И всегда ходи с бубей, если хода нету!
~ Ведь с нами Бог и шкипер дядя Джон!
~ Карамба! Пей и позабудь!
~ Что скорее: сплясать на рее или лечь на дно...
~ Ё-хо-хо, это так смешно!
~ И ветер шевелит роскошные усы
~ Эй налейте, сволочи, налейте!
~ Веселый Роджер вьется на ветру.
~ Страшно, солоно и горько...
-Давай назовем её Маргаритой! - мужчина с растрепанными светлыми волосами растерянно моргает, глядя на тугой сверток из пеленок в дурацкий цветочек. У него полчаса назад родилась дочка.
- Что за глупости? - протестует новоиспеченная мама, ещё бледная, прижимая сверток к груди. В её зеленых, живых глазах протест. Как всегда.- Почему бы не назвать её Люцианой? Селеной? Изабеллой, в конце концов?
Она надувает губы, глядя на мужа. У него совершенно обезоруживающая улыбка, тонкие пальцы и мягкие глаза. Подающий надежды художник Арам Тилли нежно треплет свою благоверную по щеке.
- Я подумал, это ей подойдет, Пеле.
- Маргарита…-женщина вздыхает, заправляя прядь каштановых волос за ухо, - прямо как святая какая-то…
И смеется, как всегда, заразительно и неожиданно, заставляя мужа, что за последнюю пару дней и так изнервничался, чуть ли не на стуле подпрыгнуть.
- А ну и черт с ним, - решает молодая мама, - Маргарита так Маргарита, букв все равно столько же.
Девочка по имени Маргарита была несколько часов от роду, и возразить не могла.
- Маргарита!
- Пеле, потише!
- Ещё две минутки, пожалуйста-а-а…
Громогласные вопли сотрясают маленький коттедж до самого основания. Здесь как всегда - утро начинается с подъема. Ребенку пора в школу. Когда мама заходит в маленькую мансардную комнату, то застает на кровати ком из спутанного одеяла, пучок торчащих светлых волос, и едва слышное щелканье и копошение. Тощая девочка едва успевает высунуть из-под одеяла большие зеленые глаза, чтобы увидеть мать со сковородкой в руке и успеть спрятать отремонтированные часы. Пеле Тилли всегда была тверда на руку. Среди домохозяек Агремы, уютного района их небольшого острова, она давно была центральным предметом обсуждения, как и вся семья. Когда стало известно, что мальчик из хорошей семьи, Арам, предмет воздыхания не одной девицы, связался с девкой из вульгарного района, да ещё не с кем-нибудь, а с Драго Эль Пеле, родители подняли жуткий скандал. И это был один из немногих случаев, когда мальчику с тонкими запястьями и в пятнах масляной краски, удалось отстоять свое мнение. Бедный художник и дочка хозяина таверны обвенчались через месяц. А через шесть месяцев, к сильному неудовольствию папиных родителей родилась Маргарита. И сейчас семилетняя девочка как ураган понеслась в ванную, шлепая по полу босыми пятками. Внизу уже остывал завтрак. Они с отцом всегда ели холодную еду, потому как Арам Тилли всегда сидел за мольбертом.
«Мой папа-художник» в первый день учебы это было предметом шуток со стороны всего класса. Маргарита долго обижалась, но что делать, если папа не смог пробиться за эти семь лет? Да уж, никто не виноват. Девочка по привычке напихала в рот остывающую яичницу и, схватив сумку, под громкие причитания матери, побежала в школу.
Путь до школы занимает ровно пятнадцать минут и двадцать восемь секунд быстрым бегом по срезанному пути. Минуя детские площадки с мамочками, вдоль широких, мощеных улиц и симметрично посаженных грушевых деревьев. После пятого поворота вынырнут из зелени привычные глазу резные шпили академии, и ещё через пять минут можно будет отдышаться перед парадной лестницей. Других детей приводят родители, иные приходят сами, в отглаженных юбочках и штанишках, с аккуратными кожаными рюкзачками. Девочка в рыжей майке только поправит шорты и старый, с отцовского времени, рюкзак, и возблагодарит небеса за то, что у них нет школьной формы.
- А теперь скажите мне, что такое чистая октава!
Птицы за окном выглядят куда более привлекательно. Да и небо сегодня особенно высокое в полдень. У неё видимо от отца такая любовь к пейзажам. Когда она впервые приходит в его мастерскую, все это ей очень нравится. Краски, палитры, кисти всех размеров и большие холсты на стенах. Нос щекочет запах краски и растворителя для неё. А Арам что-то сосредоточенно красит стоя около мольберта. Наверное, она стала бы художницей, если бы не любовь матери к музыке и посторонним мужчинам.
«Будет пианисткой!» - сказала Пеле, так и случилось, что же делать, если папа не умел настоять на своем? Поэтому до четырех часов из-за парты не представлялось возможным вылезти.
- Маргарита Тилли!
Она с неохотой отворачивается от окна и закрывает руками почеркушки на полях нотной тетради. У учительницы всегда такое торжествующее выражение лица, которое тут же подхватывают остальные ученики. Они просто наивно полагают, что она не слушала.
- Чистая октава - интервал в восемь ступеней и шесть тонов, простейшее соотношение двух звуков различной высоты, у которых частота колебаний относится как два к одному, то есть верхний звук имеет вдвое большую частоту колебаний, чем нижний звук.
Под разочарованный вздох сверстников завершает девочка и снова отворачивается. Родители обеспокоены отсутствием друзей у их маленькой Маргаритки. Мама, как водится, обеспокоенна больше всех.
- Это опять ты? - старичок поглаживает роскошные, кудрявые усы и чешет плешь. Ему уже восемьдесят, а он все ещё следит за магазином. Перед ним девочка семи лет протягивает ему починенные часы и старую, потрепанную книжку.
- Ага. Я их починила, у них регулятор сломался.
Года полтора назад эта девочка появилась в пыльном магазине в первый раз. Прошла, провела пальцем по пыльным часам, чихнула и попросила их себе домой. Старые, никому не нужные часы. И книжку ещё прихватила, почитать. Прошла неделя, вторая, владелец и думать про это забыл, когда она раскрыла настежь дверь и оживленно затараторила.
- Они снова ходят, слышите? - взахлеб рассказывала она старичку. Так и повелось. Постепенно девочка по имени Маргарита стала заходить все чаще, чинить все, что ещё не было починено. Эти часы были последними. У девочки с зелеными живыми глазами были золотые руки и очень цепкий ум.
- Милая, больше нет сломанных часов, - говорит он, кладя руку к ней на плечо. Осторожно, стараясь не обидеть. Маленькие девочки должны проводить время на улице, с друзьями, а не в пыльном часовом магазине. Что скажет её мама, зная, что девочка из Аргемы бегает в вульгарные районы?
- Я знаю, дедушка, - тихо отвечает она и смеется, - зато теперь у меня чистая совесть!
Девочка по имени Маргарита трясет его руку и махает у него на прощанье. Старый владелец магазина вспоминает, что забыл спросить, когда она снова зайдет.
Сегодня у неё особенный день. Она придет домой, когда мамин любовник уже будет уходить, а новые карандаши и бумага, в обмен на её молчание, уже будут поджидать её на столе. Они сегодня впервые за несколько месяцев соберутся всей семьей за столом и будут обсуждать планы на это лето. И родители не будут кричать на неё даже, из-за того, что она не садилась за фортепиано. Они лягут спать рано. А через четыре часа девочка соберет старый, оставшийся с отцовских времен, рюкзак и, вылезши из окна своей маленькой мансардной комнаты, прошмыгнув через садик, резную калитку пойдет по темным мощеным улочкам, стараясь не шлепать своими сандалиями. Она пойдет к причалу, и, пробравшись по знакомому маршруту к старой шлюпке с криво приделанным парусом на самодельной мачте, скинет рюкзак и посмотрит на небо. И, вздохнув, оттолкнет лодку от причала в неизвестность, черную, как гладь ночного океана.
Дыхания совсем нет. Мир, тихий и привычный, кто-то встряхнул до самого основания, выплеснул на яркие краски огромную синюю кляксу. Закрутил водоворотом так, что невозможно понять, где верх, а где низ. А ещё рюкзак тянет на дно, а маленькая девочка, стремительно уходящая под воду, едва успевает распутать ремешки, пока она ещё может. У неё воздуха осталось на минуту, если, конечно, не меньше, а вода вокруг мутная, зеленоватая и света совсем нет. Легкие горят под давлением водной массы, а она давится остатками кислорода. Все-таки это страшно, когда лодчонку на третий день пути застает шторм. Когда становится темно, а бывший ещё секунду назад спокойный океан ходит ходуном, как в сумасшедшем парке аттракционов. И волны поднимаются, казалось, до небес, и не глядя, пожирают и лодчонку, и её хозяйку. Ей бы только доплыть до поверхности, схватится за какую-нибудь щепку и пускай мотает, но только не здесь, в глубине, где просто до кончиков пальцев жутко никогда не оказаться снова наверху. Её смыло первой же волной.
- Эй, эй, приходи в себя!
С силой приходится открывать глаза, а вместо вразумительного ответа - отвратительно кашлять, отхаркивая воду, которая успела собраться в легких за это время. Откашливаться чуть ли не до тошноты, с той разницей, что тошнить не чем. По телу, будто десять слонов прошлось, а она ещё не совсем понимает, где она и почему. Кажется, это даже палуба. Кажется, её даже спасли. Девочка по имени Маргарита слабо верила в чудеса.
Фрегат «Шака», имя которого она выведала у мальчишки лет пятнадцати, торговое судно по дороге на Ниманпурру.
- Как тебя зовут? Откуда ты?
Матросы вокруг смеются, глядя на маленькую, худую девчонку с короткими взъерошенными волосами. Она никогда не чувствовала себя такой растерянной, но это противное чувство, как впрочем и все остальные домыслы пропадают, когда она гордо задирает подбородок, совсем как мама.
- Меня зовут Пегги.
Врать оказывается просто, все равно никто не заметит, что девчонку трясет, а если и заметит, то подумают, что от шока. Зеленые глаза доверчиво распахнуты, а слова благодарности так и лезут на язык, а она молчит обиженно, хмуро глядит на капитана корабля, который не менее хмуро её осматривает.
- Ну что, оставим?
Высокий мужчина неопределенно хмыкает, под возмущенный гул толпы.
- Что ты умеешь делать, девочка?
Слова застревают в горле.
- Опять эти чертовы пираты!
На верхней палубе крики и шум, а ещё грохот пушек прямо по ушам. Правильно, а незачем за ними прятаться. Это так глупо-глупо, но ей всего семь, а мимо носят раненных, стонущих, с окровавленными руками, а вон тот парень в красной от крови майке, что давал ей добавки от похлебки за обедом, у него теперь нет руки. Рядом с ней ещё один человек, высокий и крепкий, курит, глядя на товарищей. Корабельным плотникам не положено драться.
4 месяца назад капитан фрегата похмурился -похмурился, а девочку спихнули заниматься делом, после заявления, что она умеет чинить. Там она познакомилась с корабельным плотником - Фаннар был выше её в два раза, у него были стальные мускулы и много шрамов на руках. А ещё он курил. Дымил, как паровоз, за что ему постоянно попадало. Когда их познакомили, он тут же выдохнул «Пегги» струю дыма в лицо. Плюнул. Кашлянул. Отвернулся.
С этим корабельным плотником приходилось говорить. Заставлять себя через «не хочу», спрашивать. Потому что как она будет что-то делать, если не знает как. У Фаннара была одна чудная привычка - он никогда не говорил два раза.
- Смотри, - он заставляет её убрать руки от зареванного лица, потому что нужно смотреть. Ему всегда казалось, что девочка ещё слишком зеленая.
«Салага» - он придумал ей это прозвище, потому что она ничего не умела. Ага, глупый неопытный матрос, потому что она похожа на мальчонку, а ещё загорелая и жутко гордая.
«Ксоссан» - она зовет его так, потому что все для неё «дядьки». А ещё от дыма слезятся глаза, от работы все руки в царапках и коленки в синяках. А ещё он любил ругаться, особенно на неё. Особенно, если она что-то делала хорошо.
- Смотри, черт тебя дери! - Фаннар выталкивает её плачущую из-за пушки, к которой она жмется, - закончилось все уже.
Говорят, в South Blue самые свирепые пираты.
Ночь тихая, штиль, их корабль где-то посередь океана. В глубине трюма сейчас спит остальная команда, где-то громогласно храпит их старпом Вилли.
Девочка по имени Маргарита сидит в лодке, обхватив руками колени, и смотрит на круглую луну, висящую прямо над ними. И россыпь звезд на черном небе. Вокруг шумит океан, привычно, а девочка злится. У неё привычка такая, приходить сюда по ночам, вспоминая тот злополучный день и маленькую лодчонку. Слишком слабая. Слишком маленькая. Салага, которая ничего не умеет.
- Дырку пробуравишь, - тут же в нос забивается дым крепкой сигары, а «Пегги» чихает и понимает, что её раскрыли. Все бы хорошо, но собранный рюкзак с едой выдает её с головой.
- И давно ты тут? - она старается хмуриться и сделать вид более решительный, но не получается. Фаннар забирается в лодку без приглашения и с удовольствием затягивается.
- Недавно, - он пускает светлые колечки ввысь, - четыре месяца как. Он сидит и курит, а она смотрит себе на ботинки. Море шумит все так же.
- Дура ты, Пегги, - изрекает он, наконец, вздыхая. Девочка тут же вспыхивает, как бочка с порохом и бурно возмущается, с чего это «Ксоссан» стал горазд на подобные заявления.
- Океан тебе не покорится, - спокойно изрекает корабельный плотник, выбираясь из лодки. Ему луна светит в лицо, а ей думается, что он выглядит старее обычного, - ты просто пойдешь на корм рыбам, вот и все.
Пока она пытается вызнать, отчего такая немилость, слишком поздно приходит понимание того, что лодка отвязана, а её спускают на воду.
- По ветру круче, не дрейфь, салага! Посмотрим, что из тебя получится!
У противного «Ксоссана» никогда не было для неё слов похвалы. А девочка все равно проревела всю дорогу, давясь слезами, и налегая на весла посильнее.
- Ваше имя мадмуазель? - высоченный тощий мужчина в кепи набекрень щурит желтые глазки и сдвигает тонкие бровки домиком.
- Гретхен, сэр.
Посередь большой палубы непривычно, она залита солнцем, а ещё здесь совсем-совсем неправильные матросы. Холеные какие-то что ли? В тельняшках не рваных. Такие лощеные-лощеные, как с картинок. Девочка мнется скромно, сжимая края шорт руками. Там, за бортом, качается её шлюпка, а рюкзак с едой не успел опустеть даже наполовину. Она и так кушала мало.
- Я могу помогать корабельному плотнику, - сделать большие глаза и обязательно устыдиться и посмотреть в пол.
Она это три дня обдумывала. Пока сидела, отгоняла от себя чаек, неприлично громко оравших, и боялась. Правда, боялась только сначала, а потом как-то успокоилась. Ага, одна в океане.
- Parfait, parfait!- мужчина хлопает в ладоши. На корабле наконец-то будет хотя бы один плотник.
Таскать огромный ящик с инструментами не удобно ни разу. Поэтому приходится перекладывать их в суму, которая мерзко оттягивает плечо и громыхает, как старый велосипед дедушки Тулио. А она учит названия инструментов наизусть, чтобы доставать не глядя. Тут, в трюме, как раз нашлась книжка. Поэтому, забираясь на свой гамак с ногами и усаживаясь там по-турецки, девчонка, которую команда зовет не иначе, чем Грет - чан, читает и повторяет нараспев названия гаечных ключей и молотков, так лучше запоминается. На Шаке было куда проще, там был Фаннар, который говорил ей, мол, подай то и это, а ещё лучше - брал сам. Самостоятельность, это такое тяжелое и приятное чувство.
- Грет - чаан, - рыжий матрос забегает в трюм, - у нас что-то там сломалось на мачте.
Опять. Приходится искать сандалии и натягивать шорты чуть ли не до пупа. Её стали малы, пришлось одолжить. Тащить сумку по лестнице - то ещё приключение, зато мышцы, кажется, стали крепче, что она демонстрирует каждому встречному - поперечному. На мачту взлезать долго, чинить - и того дольше, а маленькая девчонка прытко туда-сюда шурует и по-хозяйски свешивается вниз головой, как летучая мышь.
- Кушать подано! - кричат где-то внизу.
Это второй месяц уже.
- Опять всех обыграла!
- Что за ребенок?!
- А ха-ха, splendide, splendide!
На этом корабле любят играть в карты. Когда ей в первый раз доводится посмотреть, она удивляется. Ну как же - куча мужиков играют во что-то, оживленно кричат, делят деньги, периодически раздеваясь. «Что это вы такое делаете?» - светлая голова оказывается у самой бочки, где раскиданы маленькие прямоугольные куски бумаги с нарисованными на них картинками. И тут же толпа мужчин наперебой начинает объяснять шокированному ребенку, что такое карты, а потом подхватывают на руки, усаживают рядом, сдают карты и начинается настоящее объяснение.
- И всегда ходи с бубей, если хода нету!
- Буби? Это которые?
Так вот и получилось. Сначала она выигрывала, только когда все уже расходились обратно в трюм, далеко за полночь, когда она оставалась наедине с бочкой. А девочка посмотрит - посмотрит, и снова раздаст, так и всю ночь, пока глаза не закроются сами собой, а утром её снова разбудит Билли, их кок. Он очень вкусные макароны делает. Больше ничего вкусного у него не получается.
А сейчас капитан всех собирает вместе. Это смешная традиция, но разве с ним поспоришь, когда он в блестящем плаще и готов снизойти до благодарных слушателей. Сегодня у них в программе опять какие-то состязания, а ей бы добраться до гамака, потому что весь день в бегах не располагает к увеселениям на палубе. Её подхватывают, усаживают на плечо. Капитан уже опять заламывается, а девочка знает. Он мечтал стать актером, но был непризнан на её родном острове. Иногда она хочет подойти и что-то сказать такое, но слова застревают в горле. Она всего лишь Гретхен. Девочка по имени Маргарита шесть месяцев назад утонула в South Blue.
- Погадать тебе, mon chéri?
Капитан спрашивает её как-то, появившись из тьмы трюма. Распахивая свой блестящий плащ, как крылья. Маргарита не верит во все эти глупости, но её пихают в спину, ведут к бочке, усаживаются вокруг. Тасуют старую, ветхую колоду. Она снимает на себя, говорят, на сердце. Концентрируется. Раскладывает. Матросы затаивают дыхание, говорят, у капитана колода никогда не ошибалась. Их капитан - актер, предсказатель, куда она попала то?
- Ох, ты черт меня дери!
Она смотрит на ряд черных карт вокруг одной. Это пики.
- Посмотрим…- капитан теребит хилую бороденку, - Грет-чан, я первый раз вижу такого человека.
Он обходит бочку кругом, пока девочка щурится на выпавшие карты. Она понятия не имеет, что это значит. Сзади только непонятный, пугливый шепот. Люди пихаются и глядят на ветхие бумажки.
- М..м..м! Туз пик, хм-хм…слева от карты вопрошающего…с шестеркой пик…охохо.
- Да что такое там? - она нагибается вперед, чтобы лучше видеть.
- О, magnifique, magnifique. Скажем так, моя милая, это полная бессмыслица! Ну посмотри, дальняя и продолжительная дорога, роковое решение, что за глупости для такой маленькой девочки? Неизвестный дом…солидный…глупости в самом деле.
В этот вечер капитан всех разгонит пораньше. Через два дня они берут курс на Альта Ларгу.
«Чушь все это» - думает «Грет-чан», налегая на весла и жуя макароны, что так хорошо готовит Билли. Во всю эту ерунду с картами и дорогами она не верила. Как и в нагаданную ей пылкую любовь с каким-то козерогом.
- Парнишка, как звать-то тебя?
Загорелый малец с короткими светлыми волосами морщится и щурится на солнце
. - Холеный ты какой-то…
- Марет звать меня…- он выжимает промокшие шорты и тянет наверх. Упирает руки в боки. Смешной он. А капитан торгового галеона «Вольфурт» только вздыхает недовольно. У него и так около пяти сотен матросов, куда ещё один? Да ещё и такой маленький. На вид - да семь ему, какой-то щупленький, девчачий совсем. Бесполезный на этом корабле.
- В трюм, к механикам его, - и разворачивается, прочь от скопления людей. Мизантроп он, хоть и капитан корабля.
- Эй, эй, где шкипер? Давайте сначала к нему!
И впервые она теряется в огромной толпе народа.
Дорогу до шкипера приходится искать самостоятельно. Она половине матросов - едва ли по пояс, они наступают на ноги, бегают по палубе, катят ядра, ставят пушки. Марет первый раз видит столько вооружения. Пушки, маленькие, большие, средние, везде ядра, порох, о да, его тут много, щекочет нос, и она чихает. Где-то впереди маячит вход в трюм.
В трюме все так же, те же пушки и порох, гамаки, кое-где прикорнувшие матросы, запах рыбы и старых портянок. А ещё чего-то интересного, даром, что это транспортный корабль. Ладно, хоть скромностью её более менее обделила природа, так что она пропихивается сквозь шатающихся туда-сюда мужчин. А шкипером оказывается пожилой мужичок с хитрыми маленькими глазами и лисьей улыбкой.
Он спрашивает. Постоянно, неожиданно, будто пытаясь её подловить на том, что она это она. Будто хочет до чего-то докопаться, а Марет молчит, хмурится, отвечает размеренно. А потом ей в руки опускается мушкет. В подарок, что ли?
На галеон три раза нападали пираты.
Притворяться мальчиком тяжело и глупо. Приходится делать резкий голос, от которого болит горло, ходить широкими шагами и складывать руки замочком. Приходится хмурится и не по-девичьи оттопыривать нижнюю губу. Серьезно говорить то, о чем никогда бы не сказала. Плохая была все-таки идея. Иногда ей кажется, пора бы все рассказать, но шкипер глядит на неё как-то так хитро, а потом говорит, что будь на корабле баба, тут же б её за борт, а вокруг только все кивают. И она вместе с ними.
А ещё шкипер умел хорошо объяснять. Он просто давал вещь, велел разобрать и собрать за два часа. А потом запирал в каморке и оставлял в гордом одиночестве с инструментами. Говорят, она мешается. Даже когда она собирает это чертово оружие раз за разом, когда её водят чистить пушки и смотреть на их устройство. Механики говорят, шкипер дело делает, надо же ей учиться со всем этим управляться. Марет кивает и толком то не понимает, надо ли? Их галеон плывет на Канайму.
У них на корабле был строгий порядок для всех - от громилы Боба, которому она была по колено, до неё самой. Рано утром вставали и за дело - галеоны маломаневренные и не быстроходные ни разу. Иногда везло, и она могла оставаться в трюме, где днем было, где остаться в тишине и покое, или бегала смотреть на ящики диковинных специй, что они везли на Канайму. Шкипер говорил, что за них неплохие деньги дают. Днем неизменно на обед - рыба, рыба, ещё раз рыба. Вечером - остатки обеда. Отбой. Смена.
Джон любил гладить свои усы, когда был доволен. Он гладил их, когда научил её собирать мушкеты. Гладил их, когда она справлялась со своей работой. Только вот хитро прищуренные глазки всегда смотрели на мальчонку одинаково. Говорят, раньше Джон был на Малкусе. Спекулировал камнями драгоценными, а вообще взгляд у него был цепкий. Матросы поговаривали, что только с его помощью они от пиратов улепетывали, а ещё все хозяйство корабля на нем держится. Странный он был, этот дядя Джон. Немного.
- Я вижу, ты парень не промах, - у него такой елейный голос, что волосы на загривке встают дыбом. Он редко приходит к ней сам. Она, по привычке, с книжкой и горой инструментов, ковыряется в полутьме на своем гамаке. Слушает тихое щелканье механизма. Как бы это объяснить? Оно как живое, точно! И внимания требует, а тут…
- Чего такое, а? - Марет не любит, когда его отвлекают.А шкипер подсаживается и осматривает неготовый механизм, осведомляется, для чего. А просто так.
- Непорядок, Марет - кун, - он улыбается, кладя руку ей на плечо. А она замирает. Это глупое чувство, наверное, называют страхом, - талантам нужно применение.
И смеется, сухо, как наждачная бумага. У него всегда что-то на уме. К вечеру обещали шторм.
Когда доводится все же выбежать на палубу, ветер и дождь - прямо в лицо. Крен такой большой, что приходится хвататься за косяк двери, чтобы не покатиться кубарем вниз. И ей кажется, что галеон перевернется. Капитан спокоен ровно до того момента, пока по правому борту в них не врезается ядро. Воздух жжет легкие, больно, с примесью дыма. А приходит она в себя только тогда, когда её вытаскивают из груды досок, которыми привалило.
Корабль похож на большую дырку. Порванные, грязные паруса. Раненные, полумертвые матросы из тех, что остались в живых. Кого-то убило сразу. Кто-то выпал за борт. Кого-то добивали уже после. Девочка, притворяющаяся мальчиком, никогда не думала, что черный флаг со скрещенными костями может вызывать такой ужас. Тут уж никто не мешает ей закрывать глаза и тихо хлюпать носом. Потому что больше нет никого, кто бы её утешил, она их всех оставила там, за много миль от подбитого галеона. И теперь, глотая слезы, она мысленно себя за это ругала. Но что плакать по разбитому корыту?
- А ну-ка иди сюда!
Старый шкипер берет за руку, тащит за собой, с той же доброй улыбкой, как и всегда, кидает в руки небритым и страшным пиратам. Мир будто переворачивается с ног на голову. Вот есть она, на лодке, отплывающая на аккуратный корабль с черными парусами, а есть дырявый галеон, который остается дрейфовать с одной сломанной мачтой.
У пиратов при обстреле убило помощника плотника.
- Ай да Джон, ай да сукин сын! - громогласный гогот раздается в тот момент, когда Марет и не Марет вовсе оказывается. Она чуть-чуть дрожит, а ну как выкинут за борт? Эти могут, даром, что они только на корабль её взяли. То есть как взяли? Её отдали. Иногда ей не хотелось в это верить, в то, что шкипер судна, где два месяца жизни прошло, быстро спихнул её пиратам. Потому что сообразил, что девка. Потому что баба на корабле - к беде. Потому что старый торгаш с Малкуса умел сбить цену жизням всей команды. Так и обменялись. А теперь вот нате вам, все насмарку.
Капитан пиратов, одноглазый, высоченный, смеется громче всех. Он за шкирку поднимает девчонку над землей, а она похожа на котенка, такая же маленькая и шипит. Кричит, чтобы отпустили. И больно потирает пятую точку, когда падает обратно на палубу. И слышит больно колющий смех этой кучи неотесанных мужиков.
- Ой, гляди, как мышка прямо!
- Ууу, сколько злобы во взгляде!
- Ха-ха, может быть, она злится, что мы продырявили Вольфурт? Ха-ха, та ещё посудина!
Путь к пониманию найден не был.
Пиратский корабль такой же корабль, что все остальные, как оказалось. Те же пушки, гамаки, реи, паруса. Нет, паруса черные разве что, как уголь, как сажа на её лице от постоянной работы. А работы на «Святом Патрике» хватало выше крыши. Оказалось, что маневренная посудина держалась только на их плотнике да помощнике его, которые весь корабль латали, раз за разом. А тут, как и следовало ожидать, покоя ещё меньше, чем на бортах торговых бригов. Оссан был темноволосый, кудрявый до безобразия, у него были волосатые руки, но руки золотые, что сказать. Он даже самые страшные пробоины умел скрыть и починить, а она только рот раскрывала. Правда тихо, чтоб никто не увидел - доверять она этим пиратам даже не думала. Ни за что. Хотелось иногда самой прыгнуть за борт, но будто сам черт её останавливал и посылал кого-нибудь из команды.
Их было много на судне, а ей что-то постоянно говорили про «накама», «Веселого Роджера» и эру пиратов. Девочка слушала их в пол-уха. Ей казалось странным, что люди, которые преспокойно убивали матросов Вольфурта, могут хлопать её по плечу, смеяться, пить, а так же не выкинуть её за борт за все это время. От непонимания и есть не хочется, и праздники не празднуются. А питье так вообще не лезет - крепкое она все равно не пьет.
Наверное, её только её учитель и понимал. Придет, бывало, к её гамаку, а она отвернется. И, кажется, будто качает он своей кучерявой головой, а потом хлопает её по плечу и желает спокойной ночи. А потом хочется плакать, свернувшись калачиком, от ненависти к себе и собственному бессилию. И вообще непонятно из-за чего.
- Осторожнее с ним, осторожнее, - они, как всегда заколачивают дыры после недавнего праздника. Она, вроде бы, даже быстро учится, уже без вопросов зная, что и куда надо забить. Это, в некотором роде, даже ей нравится. Под мерные удары молотка не думается. Плотник качает головой. Девочка тут всего ничего, чтобы заменить товарища, друга, которого поглотило море. Он бы рад забыть уже, но эта белобрысая девчонка не дает. Будто бы ему вслед не желая отпускать ничего. И копить в себе. У них в последнее время и разговор-то не ладится. Она все чаще убегает сидеть на мачте, ей, стало быть, нравится. И манжеты у неё все насквозь мокрые, хоть в глазах ни слезинки.
Они плывут на Канайму. Дни пролетают незаметно и бледно до того момента, когда кучерявая голова показывается откуда-то снизу, а потом Оссан усаживается рядом. Они, молча, смотрят в звездное небо. Два часа ночи же. А потом она начинает говорить. Сначала бормочет невнятно, мысли путаются, потому что их много очень за последний год. А потом все ровнее, возвращаясь на Альта Ларгу, пробегая ночью по её улицам к лодке, заставая шторм, откашливаясь на борту Шаки, плача рядом с Фаннаром, гадая вместе с капитаном Баньо и плавая вместе с Вольфуртом и его обманчивым шкипером. Хочется даже плакать, но у неё дрожит голос, а слезы не идут. Будто бы отпустило все это её на немного. Взгляд со стороны будто делает беспристрастным, не со мной это, мол, было. А потом приходит понимание. Было. И уплыло. Было. И прошло. Теперь, сидя на мачте корабля с черными парусами, глядя на мир с дурацкой изнанки, приходит…спокойствие? Безразличие, может. Гора с плеч ещё не свалилась, но уже накренилась в нужную сторону. Она смотрит на небо. Плотник вздыхает и треплет девочку по отросшим светлым волосам. Они спускаются вниз вместе, и он укрывает её одеялом.
Утро начинается поздно, просто в какой-то момент она понимает, что одна в трюме, вскакивает, нашаривая сандалии, и идет наверх. Утро начинается с праздника, потому что на палубе восьмилетнюю Маргариту ждет команда и капитан, у которых лица какие-то не то радостные, не то серьезные. Они все уже с чарками, наготове, а стоит ей шагнуть, щуря зеленые глаза и подтягивая шорты, как гурьба мужиков с криками и свистом кричит «С Днем рождения!». А потом земля уходит из-под ног - капитан усаживает её к себе на плечо. Плотник им, стало быть, рассказал, он чешет волосатую грудь и подмигивает хитро, а она, она краснеет и, кажется, сейчас заплачет.
А капитан говорит что-то опять про «накама», «Веселого Роджера» и эру пиратов. А она не слышит, сквозь одобрительный рев толпы. Тут и навигатор и кок, тут и юнги и канониры, кого тут только нет, и все кричат что-то наперебой.
- А ещё я решил, - наконец-то слышит она громогласный вопль капитана, - что раз уж Маргарита-чан наша новая накама, то мы должны дать ей новое имя, а то об старое язык сломаешь, черт меня дери!
- Эй, эй, кто сказал… - слабо пытается она возразить, но никто не слушает. Наперебой звучат имена, а она только глазами хлопает.
- Раз нет согласия, я решу!
- Эй, кэп, так нечестно!
- Люси ей бы пошло!
Капитан трет переносицу и ставит её, наконец-то, на палубу. Поднимает кружку.
- Поздравим нашу Мэг с восьмым днем рождения! Попутного ветра! - он тут же опрокидывает в себя ром и гогочет. Все остальные что-то ещё кричат поздравительное и тоже пьют. Пьют до самого вечера, а кок готовит мясо, рыбу, овощи, все равно на Канайме все снова закупать.
Девочка по имени Мэг забирается на мачту снова и смотрит на звезды. Ей не хочется плакать.