ВИЛ о ВОСР.
Высказывания Ленина о Великой октябрьской социалистической революции. Только цитаты:
"Было бы смешно выставлять нашу революцию каким-то идеалом для всех стран, воображать, что она сделала целый ряд гениальных открытий и ввела кучу социалистических новшеств. Я этого ни от кого не слышал, и утверждаю, что ни от кого не услышим. У нас есть практический опыт осуществления первых шагов по разрушению капитализма в стране с особым отношением пролетариата и крестьянства. Больше ничего нет. Если мы будем корчить из себя лягушку, пыхтеть и надуваться, это будет посмешищем на весь мир, мы будем простые хвастуны"
Мы побеждаем в течение трех лет. Это является гигантской победой, в которую раньше никто бы из нас не поверил. Три года тому назад, когда мы сидели в Смольном, восстание петроградских рабочих показало нам, что оно более единодушно, чем мы могли ожидать, но, если бы в ту ночь нам сказали, что через три года будет то, что есть сейчас, будет вот эта наша победа, - никто, даже самый заядлый оптимист, этому не поверил бы. Мы тогда знали, что наша победа будет прочной победой только тогда, когда наше дело победит весь мир, потому что мы и начали наше дело исключительно в расчете на мировую революцию.
Вот вся механика, почему мы держимся. Почему это считают чудом? Потому, что в крестьянской стране только профсоюзы могут объединить экономически миллионы разрозненных хозяйств, если сама шестимиллионная масса верит своей партии, идет за своей партией так, как шла до сих пор. Вот та механика, которой мы держимся. Это политический вопрос, как эта механика работает. Почему меньшинство в громадной крестьянской стране может управлять и почему мы спокойны? После трехлетнего опыта нас никто в мире ни из внешних сил, ни из внутренних сломить не может; если мы не сделаем сверхъестественной глупости, доводящей до расколов, мы сохраним наше положение, иначе мы полетим к черту на рога.
Очевидно, труден переход от состояния полной нищеты, в котором мы были в 1918-1919 гг., когда никто не мог подумать о запасе или распределении на год, а могли только думать на три недели или на две, а третью «будем посмотреть». Очевидно, труден переход от этого состояния к состоянию 1920 года, когда мы увидали, что у нас армия больше, чем у поляков, хлеба вдвое больше, чем в прошлом году, топлива есть, - донецкого и сибирского угля в полтора раза больше. Мы не сумели это разделить в общегосударственном масштабе. Надо помнить, что расчеты на год требуют особого подхода, особых условий. Что весна будет хуже, чем осень, мы знали, но насколько хуже, мы этого знать не могли. Дело не в цифрах, дело не в распределении, а дело в том, насколько изголодались рабочие и крестьяне, какую меру жертв на общее дело всех рабочих и крестьян они вынести в силах. Кто это рассчитает? Пусть тот, кто за это обвиняет нас, справедливо обвиняет - ибо тут есть наша ошибка, и никому не придет в голову это скрывать, как и ошибку в польской войне, - пусть тот, кто на эту ошибку указывает, представит нам расчет, на основании которого в государственном масштабе можно определить наперед, сколько нужно из имеющихся на первое полугодие хлебных запасов припрятать, чтобы во втором полугодии иметь на черный день. Таких расчетов не было. Мы их делали в первый раз в 1920 году, и просчитались. Революция в известном смысле означает собою чудо. Если бы нам в 1917 году сказали, что мы три года выдержим войну со всем миром и в результате войны два миллиона русских помещиков, капиталистов и их детей окажется за границей, а мы окажемся победителями, то никто бы из нас этому не поверил. Вышло чудо, потому что из рабочих и крестьян поднялась такая сила против нашествия помещиков и капиталистов, что даже могущественному капитализму грозила опасность. Именно потому, что здесь было чудо, оно и отучило нас рассчитывать надолго. Поэтому мы все очень и очень хромаем. Предстоящий партийный съезд ускорен, потому что нам надо подвести серьезнейшие итоги этому новому опыту. В защите власти рабочих и крестьян тут произошло чудо, но чудо не в смысле небесном, не то, что откуда-нибудь с неба что-то свалилось, а чудо в том смысле, что у рабочих и у крестьян, как они ни были задавлены, принижены, разорены, измучены - именно потому, что революция пошла с рабочими - она нашла во сто раз больше силы, чем в каком угодно богатом, просвещенном и передовом государстве.
"Было бы смешно выставлять нашу революцию каким-то идеалом для всех стран, воображать, что она сделала целый ряд гениальных открытий и ввела кучу социалистических новшеств. Я этого ни от кого не слышал, и утверждаю, что ни от кого не услышим. У нас есть практический опыт осуществления первых шагов по разрушению капитализма в стране с особым отношением пролетариата и крестьянства. Больше ничего нет. Если мы будем корчить из себя лягушку, пыхтеть и надуваться, это будет посмешищем на весь мир, мы будем простые хвастуны"
Мы побеждаем в течение трех лет. Это является гигантской победой, в которую раньше никто бы из нас не поверил. Три года тому назад, когда мы сидели в Смольном, восстание петроградских рабочих показало нам, что оно более единодушно, чем мы могли ожидать, но, если бы в ту ночь нам сказали, что через три года будет то, что есть сейчас, будет вот эта наша победа, - никто, даже самый заядлый оптимист, этому не поверил бы. Мы тогда знали, что наша победа будет прочной победой только тогда, когда наше дело победит весь мир, потому что мы и начали наше дело исключительно в расчете на мировую революцию.
Вот вся механика, почему мы держимся. Почему это считают чудом? Потому, что в крестьянской стране только профсоюзы могут объединить экономически миллионы разрозненных хозяйств, если сама шестимиллионная масса верит своей партии, идет за своей партией так, как шла до сих пор. Вот та механика, которой мы держимся. Это политический вопрос, как эта механика работает. Почему меньшинство в громадной крестьянской стране может управлять и почему мы спокойны? После трехлетнего опыта нас никто в мире ни из внешних сил, ни из внутренних сломить не может; если мы не сделаем сверхъестественной глупости, доводящей до расколов, мы сохраним наше положение, иначе мы полетим к черту на рога.
Очевидно, труден переход от состояния полной нищеты, в котором мы были в 1918-1919 гг., когда никто не мог подумать о запасе или распределении на год, а могли только думать на три недели или на две, а третью «будем посмотреть». Очевидно, труден переход от этого состояния к состоянию 1920 года, когда мы увидали, что у нас армия больше, чем у поляков, хлеба вдвое больше, чем в прошлом году, топлива есть, - донецкого и сибирского угля в полтора раза больше. Мы не сумели это разделить в общегосударственном масштабе. Надо помнить, что расчеты на год требуют особого подхода, особых условий. Что весна будет хуже, чем осень, мы знали, но насколько хуже, мы этого знать не могли. Дело не в цифрах, дело не в распределении, а дело в том, насколько изголодались рабочие и крестьяне, какую меру жертв на общее дело всех рабочих и крестьян они вынести в силах. Кто это рассчитает? Пусть тот, кто за это обвиняет нас, справедливо обвиняет - ибо тут есть наша ошибка, и никому не придет в голову это скрывать, как и ошибку в польской войне, - пусть тот, кто на эту ошибку указывает, представит нам расчет, на основании которого в государственном масштабе можно определить наперед, сколько нужно из имеющихся на первое полугодие хлебных запасов припрятать, чтобы во втором полугодии иметь на черный день. Таких расчетов не было. Мы их делали в первый раз в 1920 году, и просчитались. Революция в известном смысле означает собою чудо. Если бы нам в 1917 году сказали, что мы три года выдержим войну со всем миром и в результате войны два миллиона русских помещиков, капиталистов и их детей окажется за границей, а мы окажемся победителями, то никто бы из нас этому не поверил. Вышло чудо, потому что из рабочих и крестьян поднялась такая сила против нашествия помещиков и капиталистов, что даже могущественному капитализму грозила опасность. Именно потому, что здесь было чудо, оно и отучило нас рассчитывать надолго. Поэтому мы все очень и очень хромаем. Предстоящий партийный съезд ускорен, потому что нам надо подвести серьезнейшие итоги этому новому опыту. В защите власти рабочих и крестьян тут произошло чудо, но чудо не в смысле небесном, не то, что откуда-нибудь с неба что-то свалилось, а чудо в том смысле, что у рабочих и у крестьян, как они ни были задавлены, принижены, разорены, измучены - именно потому, что революция пошла с рабочими - она нашла во сто раз больше силы, чем в каком угодно богатом, просвещенном и передовом государстве.