Кладбище в деревне Воронча.
В деревне Воронча Кореличского района находится один из самых крупных, исторически значимых и красивых некрополей Новогрудчины. Более того, если бы существовал некий рейтинг исторических кладбищ Беларуси, то Воронча наверняка входила бы в первую десятку.
Исторически здесь не было деревни или местечка, но зато была большая усадьба новогрудского воеводы Юзефа Неселовского, излюбленное место собраний всей окрестной шляхты в последние годы существования Речи Посполитой. Позднее, в 19 веке, реноме усадьбы поддерживали новые хозяева - Мержеевские, Любаньские, Чарновские. Юзеф Неселовский основал в Воронче костёл святой Анны, который стал главным приходом большой округи, в которой находилось множество усадеб и фольварков различных шляхетских родов. Поэтому вскоре неподалёку появилось обширное кладбище, на котором представители этих родов обрели последнее пристанище. Отдалённость Ворончи от больших дорог, а также незаметность кладбища в самом местечке сыграли свою положительную роль в том, что в советское время оно относительно мало подверглось типичному для того времени вандализму. Поэтому сегодня мы имеем здесь множество не сильно повреждённых захоронений, которые представляют собой как памятники истории, так и целые произведения искусства.
Тропинка на кладбище начинается через дорогу от костёльной брамы, затем уходит чуть левее и приводит на соседний холм. Здесь находится новая часть кладбища, и, кажется, ничто не предвещает того великолепия, которое находится в глубине.
Здесь же у входа стоит непритязательная часовня, напоминающая деревенскую хату, которая была построена в советское время, когда костёл усилиями советской власти был превращён в руины.
Далее под старым дубом можно заметить крест с датой «1943». Это памятка о трагедии семьи владельцев ворончанской усадьбы Чарновских, убитых советскими партизанами, о которой рассказывается в этом фильме.
За дубом раскрывается весь масштаб и красота кладбища в Воронче!
Перейдём к обзору надгробий. Одно из первых, встречаемых на пути, - Юзефы Тугановской. Это внучатая племянница возлюбленной Адама Мицкевича Марии Верещако и последняя представительница этого старого рода на новогрудской земле. Свою родовую, опетую поэтами, мемориальную по сути усадьбу Тугановичи она передала сначала Минскому сельскохозяйственному обществу, а затем польскому государству. Сама же много работала на ниве науки в области неврологии и психиатрии, за что заслужила указанные на надгробии ордена.
Красивый большой памятник Яна Цивинского. Скорее всего, это также один из родственников Верещаков из Тугановичей. Племянница той же Марии Верещако (также Мария) была замужем за Циприаном Цивинским.
Собственно, вот и могила самой Марии Верещако рядом. Хоть её надгробие гораздо скромнее, чем у Яна Цивинского, оно отмечает её как человека выдающихся достоинств. Её история довольно печальная. Она жила в усадьбе Сёгда в стороне Новогрудка, принадлежащей её брату Казимиру. Выдающийся уроженец окрестностей Ворончи фотограф Ян Булгак вспоминал о ней в своих мемуарах:
Пани Мария Цивинская, женщина болезненная и в годах, мало могла заниматься домом и хозяйством в своём имении, поэтому там всё постепенно шло к упадку. Моя мать называла её тётей и часто навещала... Пани Цивинская была высокой, худой с острым породисто вычерченным профилем, одевалась в чёрный шёлк и кружево и говорила наполовину по-французски, а зрение имела такое близорукое, что не отличала предметы далее вытянутой руки и не расставалась с черепаховым face-à-main. Аристократическая дама жила одна после смерти мужа и единственного сына в большом пустом сёгденском доме...
На ворончанском кладбище отдельно от Марии есть могилы и её братьев. И они совсем не такие скромные. Могила Франтишка Верещаки - одна из самых впечатляющих здесь. Большая мраморная надгробная скульптура Христа здесь - практически копия скульптуры на крыльце фарного костёла в Гродно. В Воронче ей оторвали руку, указывавшую в небо, но в наших условиях мы можем говорить, что ВСЕГО ЛИШЬ одну руку. Франтишек Верещако был большим любителем ботаники и создал целый ботанический сад в своём имении Райца километрах в 7 от Ворончи.
Справа можно видеть памятник его брата Казимира, владельца небольших дворов Смольчицы и Сёгда. Кроме своей внушительной высоты, памятник отличается прекрасной гравировкой герба Верещаков «Костеша».
Между этими памятниками можно увидеть бетонный саркофаг, который, скорее всего, ранее был обшит некими металлическими табличками и украшениями. Сегодня в нём остался лишь один крест, поэтому узнать, кто из Верещаков был под ним похоронен, к сожалению нельзя.
Не менее крупным и красивым здесь же является захоронение владельцев усадьбы в самой Воронче - рода Мержеевских. Вот прекрасная колонна Антония Мержеевского, который приобрёл усадьбу в середине 19 столетия. На ней есть масонские знаки, что неудивительно для богатого шляхтича первой половины 19 века.
Жена Антония Изабелла Мержеевская. Её надгробие без масонских знаков, но с шедеврально исполненным в камне саваном на кресте.
Знаменитый «ангел Ворончи», о котором восхищённо писал ещё Владимир Короткевич! Памятник на могиле единственного сына Антония и Изабеллы Яна Мержеевского. Поразительная сохранность не только для такой скульптуры, но и вообще для памятника 1870-х годов!
Прямо между могил Антония и Изабеллы Мержеевских находится довольно скромное надгробие 1922 года их правнука Яна Любаньского .
У подножия ворончанского ангела ранее лежали остатки табличек с надгробий других членов рода - жены Яна Мержеевского Марии из Рдултовских и его зятя Александра Любаньского. Они наглядно свидетельствовали, что не всем могилам удалось избежать грязных рук советских варваров. Сегодня уже даже остатков этих табличек нет.
Однако ещё более грустный контраст являют собой могилы последних жителей усадьбы Воронча, находящиеся у подножия монументов своих предков.
Справа братская могила Изабеллы Любанской, её дочери Александры и внука Юзефа с беременной женой Ядвигой. В эту могилу останки родных в одиночку собирал единственный оставшийся в живых член семьи - Антоний Чарновский. Он, от рождения слепой, ползал по пепелищу сожженной усадьбы и доставал что-то похожее на кости. Рассказывают, что всё, конечно же, не достал.
Могила Антония Чарновского здесь же слева. Слепой инвалид, у которого убили всех родных и сожгли родной дом - он не спился и не повесился, как наверняка бы произошло в аналогичных обстоятельствах с палачами его семьи. Он жил бедной, но самостоятельной жизнью в соседней с Ворончей деревне, зарабатывая на жизнь как свадебный музыкант.
Могилы в советское время представляли собой ещё более жалкое зрелище, но местный католический приход и польские организации сделали таблички и гранитные плиты на могилы. К сожалению, сейчас это тоже нуждается в текущем обновлении. Фотография Антония, например, совсем выцвела. Также рядом есть могила «гражданской жены» Антония из местных крестьянок, в доме которой он жил. Её могила, к сожалению, меньше обойдена вниманием, хотя вряд ли Антоний Чарновский смог бы прожить жизнь без неё.
Отойдём от трагического места к готическому шедевру кладбища - надгробию Анны Каменской из Обуховичей. Это дочь крёстного отца Адама Мицкевича судьи мозырского Адама Бернарда Обуховича, в честь которого поэт получил своё имя. Поставившая памятник, сестра Анны Регина Эйсымонт была наследницей богатого отцовского имения Бурдыковщина, запечатлённого на акварели Наполеона Орды (ныне от него не осталось абсолютно ничего).
К сожалению, этот прекрасный памятник разрушается из-за нашего равнодушия буквально на глазах. Ещё недавно он выглядел вот так:
Константин и Гортензия Войны. Представители древнейшего литовского рода герба «Трубы», владельцы имения Миратичи на берегу озера Свитязь на том месте, где сегодня располагается санаторий.
Генрик Война - брат Константина, он владел небольшой усадьбой Крышиловщина в стороне местечка Мир. Уже упоминавшийся Ян Булгак дал ему такое описание:
В Крышиловщине был большой и удобный жилой дом в виде коренастой глыбы с красивой изломанной крышей, но пустой и холодный, так как был почти безлюдный. В нём одиноко жил пан Генрик - старый холостяк под 50 лет, брат пана Константина из Миратич над Свитязью. Пан Генрик бывал у нас довольно часто как самый близкий сосед и оставался на несколько дней, его охотно принимали мои родители. Не знаю, за что они любили этого отшельника и скрягу, разве что приютили его по своей природной доброте, поскольку пан Генрик имел различные холостяцкие недостатки, был смешной и вообще несимпатичный. Худой и сгробленный, он ходил мелким шагом, с головой, выставленной вперёд, и неизменной трубкой на длинном вишнёвом чубуке с бисерной вышевкой. Он имел покрытое морщинами землисто-увядшее лицо и козлиную бородку, которая смешно оттопыривалась от профиля. Когда ему что-то было не по нраву, он смешно кривился, а бородка тряслась, как у козла. Ему не нравилось практически всё, что творилось на свете, ибо будучи ворчуном, он искал дырки на целом, никогда ничего не хвалил и на всё жаловался. Он был такой скупой, что носил одну и ту же одежду по нескольку лет, пока та не протиралась до основы, а отъезжая жалел несколько грошей для слуг и старался избежать этой траты, чем был хорошо известен. Некогда даже скомпрометировал себя, поскольку лакей, получив от него одну копейку, отдал её обратно, добавив какую-то невежливую реплику.
Пан Генрик скучал в своей пустой Крышиловщине, поэтому любил приезжать к нам в Осташин и сидеть у нас неделями, хоть до его дома было пять вёрст. Моя мать часто подшучивала над ним, подчёркивая его холостяцкое одиночество, советовала поискать жену и привести хозяйку на своё добро. Напоминание про добро приводило скрягу в отчаяние, так как он хотел, чтобы его обязательно считали небогатым, хотя он имел всего по горло. Он кривился, как от уксуса, отмахивался руками от этих проектов и кричал писклявым голосом: "Ай, ну скажи чего получше! Зачем мне на старости лет жена да ещё при моей бедности!". Его пугала даже мысль о расходах, которые такая женитьбы должна была вызвать. А мать не давала ему отдышаться и дальше уговаривала, вспоминая пословицу про женатого, который хоть и живёт, как собака, но умирает, как король, и про холостяка, у которого всё наоборот. Ну и надо же было такому случиться, что мама сказала это в плохое время, поскольку пан Генрик, едучи к нам однажды зимним днём, замёрз, получил горячку, сразу по приезде слёг и уже не встал с постели. Умер бедняга от воспаления лёгких, не помогли ни врачи, ни лекарства, которых родители не жалели, умер так же бездомно, как и жил, хотя у нас о нём заботились лучше, чем дома на руках слуг, которые делали это за деньги. Его жалели и вспоминали, несмотря на не очень обаятельный характер, потому что многолетнее соседство и кровное родство считались более важными, чем те или иные споры, к которым всегда относились снисходительно и с пониманием. Родители при своём доьром сердце и гуманном поведении благодарно вспоминали, что он тянулся к ним и считал самой близкой роднёй. И долго ещё, аж до весны, у нас говорили про пана Генрика и вспоминали его худощавую фигуру и тоскливые жалобы с тёплым сочувствием, как будто среди нас ещё находился этот старый отшельник, лишённый семейного очага.
Дочь Константина и Гортензии Войнов Ядвига до конца своих дней носила фамилию Абламович, хотя она была напоминанием о её несчастливой судьбе. Насколько её дядя Генрик был скуп, настолько её муж, Ян Абламович из Малых Жуховичей, оказался гулякой и транжирой. Она была вынуждена развестись с ним и жила в родовых Миратичах. Ян Булгак пишет:
Пани Ядвига была высокой и статной, но черты имела грубоватые, а лицо - замученное и одутловатое. У неё были длинные волосы и она носила их заколотые в косы на голове, из-за чего казалась ещё более высокой. На шее она любила носить медальон на чёрной бархотке, а в ушах - блестящие серёжки большого размера, которые колыхались при ходьбе. Она одевалась претенциозно и вместе с тем беспорядочно, принимала на диване развязанные позы, закатывала глаза и подпирала локтем взлохмаченную голову. Любила много говорить про себя и свои тяжёлые переживания и лишь ненадолго могла оставить эту неисчерпаемую тему. Главную роль в этих рассказах играла личность её мужа... После развода вернулась в родной дом одинокая, утратив много иллюзий молодости. Она сразу постарела, будто бы ей прибавилось 20 лет жизни. Вино её молодости скисло в уксус и неизлечимо отравило её...
Единственной отрадой Ядвиги оставалось рисование пейзажей озера Свитязь, северный берег которого был владением Войнов. Однако и здесь её бывший муж умудрился испортить ей жизнь. Он обнаружил, что и после развода юридически имеет право распоряжаться некоторым её имуществом и продал берег Свитязи российским чиновникам.
Пани Ядвига безвозвратно утратила свою Свитязь. Тяжело уязвлённая в самое больное место, она мучительно пережила утрату и окончательно утвердилась во мнении, что "все мужчины являются злодеями без чести и совести", а также что "лучший из них достоин виселицы". С того времени она окончательно сломалась, помутилась рассудком и замкнулась с кумушками в непроветриваемом полумраке миратичского дома...
И Казимир и Остроберта Войны, родители Константина Войны. Остроберта, кстати, была из рода Булгаков, владельцев усадьбы Островки под Несвижем. Современники шутили, что она была благочестивой и набожной и всегда молилась Богу о мире, несмотря на то, что была замужем за Войной.
К роду Булгаков относится и самое старое надгробие на кладбище Ворончи. Эразм Булгак, умерший в 1845 году всего 5 лет отроду. Большая металлическая таблица сегодня просто стоит под деревом явно не на самой могиле, где она была изначально.
Могилы рода Чечотов герба Остоя, которые владели множеством небольших имений и фольварков во всём Новогрудском уезде. Наш известный филомат Ян Чечот выходец отсюда же.
Андрей Дзедзюля из рода герба Сас, известного в Новогрудской земле с 17 века. Андрей владел усадьбами Богуденки и Малые Косичи.
Юзеф и Эмилия Трусковские, владельцы усадьбы Горановичи. Это муж и жена, хоть они и не в одной могильной ограде. Эпитафия на памятнике Эмилии, умершей на 10 лет раньше Юзефа, гласит, что как раз муж и поставил ей этот интересный памятник с кларнетом (?).
Франтишек Баранович был владельцем целых трёх усадеб на Новогрудчине. Все они достались его племянникам, за что те поставили ему этот монумент с надписью «Честь твоей памяти, дорогой дядя».
Рядом ещё один 12-летний отпрыск рода Барановичей.
Бельчицы - это небольшая усадьба в живописном месте под озером Свитязь, которую Якуб Левашкевич арендовал у более зажиточных дворян Бохвицев. А потомки Якуба поселились на приобретённом участке земли в деревне Рукавчицы недалеко от Ворончи.
Мария-Нимфа из Корвин-Петровских Бородич. Маленький фольварк Будновка, которым владели Бородичи, явно был тесен для такого звучного имени.
К югу от Ворончи располагался ряд классических шляхетских застенков, одним из которых было легендарное Саплицово из «Пана Тадеуша». Застенок Шантыры находился буквально через дорогу от Саплицово, и Казимира Шантыр наверняка была его жительницей.
Зенон и Константин Липницкие из рода герба Голобок. Отец и сын. Владельцы усадеб Крынки и Адамово в стороне Кореличей. Отец Зенона Ян Липницкий был граничным судьёй Новогрудского повета, он же, видимо и приобрёл имения. Зенон был капитаном на военной службе, а Константин - адвокатом. В Варшавском архиве древних актов имеется целый фонд рода Липницких из Крынок с фотографиями членов семьи, их усадеб и окрестностей. Он ещё ждёт своего исследователя.
Здесь же несколько представительниц того же рода Липницких, Мелания и Фабиола. Памятник Фабиоле Липницкой - ещё и прекрасное произведение стиля модерн с барельефом.
На кладбище в Воронче есть ещё множество больших, красивых и загадочных памятников, о которых уже и не осталось близких свидетельств. Чем был известен род Жилинских?
А семья Залесских?
Всё это герои навсегда ушедшей эпохи. Когда-то их имена наверняка знали все в окрестностях Ворончи. Шикарные гранитные памятники должны были засвидетельствовать в веках славу их рода. Но сегодня эти надгробия заброшены и полуразрушены, и уже некому нам рассказать о похороненных здесь людях…
Кладбище в Воронче - уникальный памятник истории и культуры нашей земли, хоть, как всегда, никакого государственного статуса это место не имеет. Надгробия на нём, несмотря на усилия отдельных энтузиастов, продолжают разрушаться от времени и вандализма. Поэтому стоит поспешить увидеть его своими глазами и почувствовать его удивительную атмосферу.
Исторически здесь не было деревни или местечка, но зато была большая усадьба новогрудского воеводы Юзефа Неселовского, излюбленное место собраний всей окрестной шляхты в последние годы существования Речи Посполитой. Позднее, в 19 веке, реноме усадьбы поддерживали новые хозяева - Мержеевские, Любаньские, Чарновские. Юзеф Неселовский основал в Воронче костёл святой Анны, который стал главным приходом большой округи, в которой находилось множество усадеб и фольварков различных шляхетских родов. Поэтому вскоре неподалёку появилось обширное кладбище, на котором представители этих родов обрели последнее пристанище. Отдалённость Ворончи от больших дорог, а также незаметность кладбища в самом местечке сыграли свою положительную роль в том, что в советское время оно относительно мало подверглось типичному для того времени вандализму. Поэтому сегодня мы имеем здесь множество не сильно повреждённых захоронений, которые представляют собой как памятники истории, так и целые произведения искусства.
Тропинка на кладбище начинается через дорогу от костёльной брамы, затем уходит чуть левее и приводит на соседний холм. Здесь находится новая часть кладбища, и, кажется, ничто не предвещает того великолепия, которое находится в глубине.
Здесь же у входа стоит непритязательная часовня, напоминающая деревенскую хату, которая была построена в советское время, когда костёл усилиями советской власти был превращён в руины.
Далее под старым дубом можно заметить крест с датой «1943». Это памятка о трагедии семьи владельцев ворончанской усадьбы Чарновских, убитых советскими партизанами, о которой рассказывается в этом фильме.
За дубом раскрывается весь масштаб и красота кладбища в Воронче!
Перейдём к обзору надгробий. Одно из первых, встречаемых на пути, - Юзефы Тугановской. Это внучатая племянница возлюбленной Адама Мицкевича Марии Верещако и последняя представительница этого старого рода на новогрудской земле. Свою родовую, опетую поэтами, мемориальную по сути усадьбу Тугановичи она передала сначала Минскому сельскохозяйственному обществу, а затем польскому государству. Сама же много работала на ниве науки в области неврологии и психиатрии, за что заслужила указанные на надгробии ордена.
Красивый большой памятник Яна Цивинского. Скорее всего, это также один из родственников Верещаков из Тугановичей. Племянница той же Марии Верещако (также Мария) была замужем за Циприаном Цивинским.
Собственно, вот и могила самой Марии Верещако рядом. Хоть её надгробие гораздо скромнее, чем у Яна Цивинского, оно отмечает её как человека выдающихся достоинств. Её история довольно печальная. Она жила в усадьбе Сёгда в стороне Новогрудка, принадлежащей её брату Казимиру. Выдающийся уроженец окрестностей Ворончи фотограф Ян Булгак вспоминал о ней в своих мемуарах:
Пани Мария Цивинская, женщина болезненная и в годах, мало могла заниматься домом и хозяйством в своём имении, поэтому там всё постепенно шло к упадку. Моя мать называла её тётей и часто навещала... Пани Цивинская была высокой, худой с острым породисто вычерченным профилем, одевалась в чёрный шёлк и кружево и говорила наполовину по-французски, а зрение имела такое близорукое, что не отличала предметы далее вытянутой руки и не расставалась с черепаховым face-à-main. Аристократическая дама жила одна после смерти мужа и единственного сына в большом пустом сёгденском доме...
На ворончанском кладбище отдельно от Марии есть могилы и её братьев. И они совсем не такие скромные. Могила Франтишка Верещаки - одна из самых впечатляющих здесь. Большая мраморная надгробная скульптура Христа здесь - практически копия скульптуры на крыльце фарного костёла в Гродно. В Воронче ей оторвали руку, указывавшую в небо, но в наших условиях мы можем говорить, что ВСЕГО ЛИШЬ одну руку. Франтишек Верещако был большим любителем ботаники и создал целый ботанический сад в своём имении Райца километрах в 7 от Ворончи.
Справа можно видеть памятник его брата Казимира, владельца небольших дворов Смольчицы и Сёгда. Кроме своей внушительной высоты, памятник отличается прекрасной гравировкой герба Верещаков «Костеша».
Между этими памятниками можно увидеть бетонный саркофаг, который, скорее всего, ранее был обшит некими металлическими табличками и украшениями. Сегодня в нём остался лишь один крест, поэтому узнать, кто из Верещаков был под ним похоронен, к сожалению нельзя.
Не менее крупным и красивым здесь же является захоронение владельцев усадьбы в самой Воронче - рода Мержеевских. Вот прекрасная колонна Антония Мержеевского, который приобрёл усадьбу в середине 19 столетия. На ней есть масонские знаки, что неудивительно для богатого шляхтича первой половины 19 века.
Жена Антония Изабелла Мержеевская. Её надгробие без масонских знаков, но с шедеврально исполненным в камне саваном на кресте.
Знаменитый «ангел Ворончи», о котором восхищённо писал ещё Владимир Короткевич! Памятник на могиле единственного сына Антония и Изабеллы Яна Мержеевского. Поразительная сохранность не только для такой скульптуры, но и вообще для памятника 1870-х годов!
Прямо между могил Антония и Изабеллы Мержеевских находится довольно скромное надгробие 1922 года их правнука Яна Любаньского .
У подножия ворончанского ангела ранее лежали остатки табличек с надгробий других членов рода - жены Яна Мержеевского Марии из Рдултовских и его зятя Александра Любаньского. Они наглядно свидетельствовали, что не всем могилам удалось избежать грязных рук советских варваров. Сегодня уже даже остатков этих табличек нет.
Однако ещё более грустный контраст являют собой могилы последних жителей усадьбы Воронча, находящиеся у подножия монументов своих предков.
Справа братская могила Изабеллы Любанской, её дочери Александры и внука Юзефа с беременной женой Ядвигой. В эту могилу останки родных в одиночку собирал единственный оставшийся в живых член семьи - Антоний Чарновский. Он, от рождения слепой, ползал по пепелищу сожженной усадьбы и доставал что-то похожее на кости. Рассказывают, что всё, конечно же, не достал.
Могила Антония Чарновского здесь же слева. Слепой инвалид, у которого убили всех родных и сожгли родной дом - он не спился и не повесился, как наверняка бы произошло в аналогичных обстоятельствах с палачами его семьи. Он жил бедной, но самостоятельной жизнью в соседней с Ворончей деревне, зарабатывая на жизнь как свадебный музыкант.
Могилы в советское время представляли собой ещё более жалкое зрелище, но местный католический приход и польские организации сделали таблички и гранитные плиты на могилы. К сожалению, сейчас это тоже нуждается в текущем обновлении. Фотография Антония, например, совсем выцвела. Также рядом есть могила «гражданской жены» Антония из местных крестьянок, в доме которой он жил. Её могила, к сожалению, меньше обойдена вниманием, хотя вряд ли Антоний Чарновский смог бы прожить жизнь без неё.
Отойдём от трагического места к готическому шедевру кладбища - надгробию Анны Каменской из Обуховичей. Это дочь крёстного отца Адама Мицкевича судьи мозырского Адама Бернарда Обуховича, в честь которого поэт получил своё имя. Поставившая памятник, сестра Анны Регина Эйсымонт была наследницей богатого отцовского имения Бурдыковщина, запечатлённого на акварели Наполеона Орды (ныне от него не осталось абсолютно ничего).
К сожалению, этот прекрасный памятник разрушается из-за нашего равнодушия буквально на глазах. Ещё недавно он выглядел вот так:
Константин и Гортензия Войны. Представители древнейшего литовского рода герба «Трубы», владельцы имения Миратичи на берегу озера Свитязь на том месте, где сегодня располагается санаторий.
Генрик Война - брат Константина, он владел небольшой усадьбой Крышиловщина в стороне местечка Мир. Уже упоминавшийся Ян Булгак дал ему такое описание:
В Крышиловщине был большой и удобный жилой дом в виде коренастой глыбы с красивой изломанной крышей, но пустой и холодный, так как был почти безлюдный. В нём одиноко жил пан Генрик - старый холостяк под 50 лет, брат пана Константина из Миратич над Свитязью. Пан Генрик бывал у нас довольно часто как самый близкий сосед и оставался на несколько дней, его охотно принимали мои родители. Не знаю, за что они любили этого отшельника и скрягу, разве что приютили его по своей природной доброте, поскольку пан Генрик имел различные холостяцкие недостатки, был смешной и вообще несимпатичный. Худой и сгробленный, он ходил мелким шагом, с головой, выставленной вперёд, и неизменной трубкой на длинном вишнёвом чубуке с бисерной вышевкой. Он имел покрытое морщинами землисто-увядшее лицо и козлиную бородку, которая смешно оттопыривалась от профиля. Когда ему что-то было не по нраву, он смешно кривился, а бородка тряслась, как у козла. Ему не нравилось практически всё, что творилось на свете, ибо будучи ворчуном, он искал дырки на целом, никогда ничего не хвалил и на всё жаловался. Он был такой скупой, что носил одну и ту же одежду по нескольку лет, пока та не протиралась до основы, а отъезжая жалел несколько грошей для слуг и старался избежать этой траты, чем был хорошо известен. Некогда даже скомпрометировал себя, поскольку лакей, получив от него одну копейку, отдал её обратно, добавив какую-то невежливую реплику.
Пан Генрик скучал в своей пустой Крышиловщине, поэтому любил приезжать к нам в Осташин и сидеть у нас неделями, хоть до его дома было пять вёрст. Моя мать часто подшучивала над ним, подчёркивая его холостяцкое одиночество, советовала поискать жену и привести хозяйку на своё добро. Напоминание про добро приводило скрягу в отчаяние, так как он хотел, чтобы его обязательно считали небогатым, хотя он имел всего по горло. Он кривился, как от уксуса, отмахивался руками от этих проектов и кричал писклявым голосом: "Ай, ну скажи чего получше! Зачем мне на старости лет жена да ещё при моей бедности!". Его пугала даже мысль о расходах, которые такая женитьбы должна была вызвать. А мать не давала ему отдышаться и дальше уговаривала, вспоминая пословицу про женатого, который хоть и живёт, как собака, но умирает, как король, и про холостяка, у которого всё наоборот. Ну и надо же было такому случиться, что мама сказала это в плохое время, поскольку пан Генрик, едучи к нам однажды зимним днём, замёрз, получил горячку, сразу по приезде слёг и уже не встал с постели. Умер бедняга от воспаления лёгких, не помогли ни врачи, ни лекарства, которых родители не жалели, умер так же бездомно, как и жил, хотя у нас о нём заботились лучше, чем дома на руках слуг, которые делали это за деньги. Его жалели и вспоминали, несмотря на не очень обаятельный характер, потому что многолетнее соседство и кровное родство считались более важными, чем те или иные споры, к которым всегда относились снисходительно и с пониманием. Родители при своём доьром сердце и гуманном поведении благодарно вспоминали, что он тянулся к ним и считал самой близкой роднёй. И долго ещё, аж до весны, у нас говорили про пана Генрика и вспоминали его худощавую фигуру и тоскливые жалобы с тёплым сочувствием, как будто среди нас ещё находился этот старый отшельник, лишённый семейного очага.
Дочь Константина и Гортензии Войнов Ядвига до конца своих дней носила фамилию Абламович, хотя она была напоминанием о её несчастливой судьбе. Насколько её дядя Генрик был скуп, настолько её муж, Ян Абламович из Малых Жуховичей, оказался гулякой и транжирой. Она была вынуждена развестись с ним и жила в родовых Миратичах. Ян Булгак пишет:
Пани Ядвига была высокой и статной, но черты имела грубоватые, а лицо - замученное и одутловатое. У неё были длинные волосы и она носила их заколотые в косы на голове, из-за чего казалась ещё более высокой. На шее она любила носить медальон на чёрной бархотке, а в ушах - блестящие серёжки большого размера, которые колыхались при ходьбе. Она одевалась претенциозно и вместе с тем беспорядочно, принимала на диване развязанные позы, закатывала глаза и подпирала локтем взлохмаченную голову. Любила много говорить про себя и свои тяжёлые переживания и лишь ненадолго могла оставить эту неисчерпаемую тему. Главную роль в этих рассказах играла личность её мужа... После развода вернулась в родной дом одинокая, утратив много иллюзий молодости. Она сразу постарела, будто бы ей прибавилось 20 лет жизни. Вино её молодости скисло в уксус и неизлечимо отравило её...
Единственной отрадой Ядвиги оставалось рисование пейзажей озера Свитязь, северный берег которого был владением Войнов. Однако и здесь её бывший муж умудрился испортить ей жизнь. Он обнаружил, что и после развода юридически имеет право распоряжаться некоторым её имуществом и продал берег Свитязи российским чиновникам.
Пани Ядвига безвозвратно утратила свою Свитязь. Тяжело уязвлённая в самое больное место, она мучительно пережила утрату и окончательно утвердилась во мнении, что "все мужчины являются злодеями без чести и совести", а также что "лучший из них достоин виселицы". С того времени она окончательно сломалась, помутилась рассудком и замкнулась с кумушками в непроветриваемом полумраке миратичского дома...
И Казимир и Остроберта Войны, родители Константина Войны. Остроберта, кстати, была из рода Булгаков, владельцев усадьбы Островки под Несвижем. Современники шутили, что она была благочестивой и набожной и всегда молилась Богу о мире, несмотря на то, что была замужем за Войной.
К роду Булгаков относится и самое старое надгробие на кладбище Ворончи. Эразм Булгак, умерший в 1845 году всего 5 лет отроду. Большая металлическая таблица сегодня просто стоит под деревом явно не на самой могиле, где она была изначально.
Могилы рода Чечотов герба Остоя, которые владели множеством небольших имений и фольварков во всём Новогрудском уезде. Наш известный филомат Ян Чечот выходец отсюда же.
Андрей Дзедзюля из рода герба Сас, известного в Новогрудской земле с 17 века. Андрей владел усадьбами Богуденки и Малые Косичи.
Юзеф и Эмилия Трусковские, владельцы усадьбы Горановичи. Это муж и жена, хоть они и не в одной могильной ограде. Эпитафия на памятнике Эмилии, умершей на 10 лет раньше Юзефа, гласит, что как раз муж и поставил ей этот интересный памятник с кларнетом (?).
Франтишек Баранович был владельцем целых трёх усадеб на Новогрудчине. Все они достались его племянникам, за что те поставили ему этот монумент с надписью «Честь твоей памяти, дорогой дядя».
Рядом ещё один 12-летний отпрыск рода Барановичей.
Бельчицы - это небольшая усадьба в живописном месте под озером Свитязь, которую Якуб Левашкевич арендовал у более зажиточных дворян Бохвицев. А потомки Якуба поселились на приобретённом участке земли в деревне Рукавчицы недалеко от Ворончи.
Мария-Нимфа из Корвин-Петровских Бородич. Маленький фольварк Будновка, которым владели Бородичи, явно был тесен для такого звучного имени.
К югу от Ворончи располагался ряд классических шляхетских застенков, одним из которых было легендарное Саплицово из «Пана Тадеуша». Застенок Шантыры находился буквально через дорогу от Саплицово, и Казимира Шантыр наверняка была его жительницей.
Зенон и Константин Липницкие из рода герба Голобок. Отец и сын. Владельцы усадеб Крынки и Адамово в стороне Кореличей. Отец Зенона Ян Липницкий был граничным судьёй Новогрудского повета, он же, видимо и приобрёл имения. Зенон был капитаном на военной службе, а Константин - адвокатом. В Варшавском архиве древних актов имеется целый фонд рода Липницких из Крынок с фотографиями членов семьи, их усадеб и окрестностей. Он ещё ждёт своего исследователя.
Здесь же несколько представительниц того же рода Липницких, Мелания и Фабиола. Памятник Фабиоле Липницкой - ещё и прекрасное произведение стиля модерн с барельефом.
На кладбище в Воронче есть ещё множество больших, красивых и загадочных памятников, о которых уже и не осталось близких свидетельств. Чем был известен род Жилинских?
А семья Залесских?
Всё это герои навсегда ушедшей эпохи. Когда-то их имена наверняка знали все в окрестностях Ворончи. Шикарные гранитные памятники должны были засвидетельствовать в веках славу их рода. Но сегодня эти надгробия заброшены и полуразрушены, и уже некому нам рассказать о похороненных здесь людях…
Кладбище в Воронче - уникальный памятник истории и культуры нашей земли, хоть, как всегда, никакого государственного статуса это место не имеет. Надгробия на нём, несмотря на усилия отдельных энтузиастов, продолжают разрушаться от времени и вандализма. Поэтому стоит поспешить увидеть его своими глазами и почувствовать его удивительную атмосферу.