Homo Quotens, или Смерть от ностальгии
Главное и, очевидно, актуальное в этом посте - стихи.
Вот они:
Павел Коган
Лирическое отступление
(из романа в стихах)
Есть в наших днях такая точность,
Что мальчики иных веков,
Наверно, будут плакать ночью
О времени большевиков.
И будут жаловаться милым,
Что не родились в те года,
Когда звенела и дымилась,
На берег рухнувши, вода.
Они нас выдумают снова -
Сажень косая, твердый шаг -
И верную найдут основу,
Но не сумеют так дышать,
Как мы дышали, как дружили,
Как жили мы, как впопыхах
Плохие песни мы сложили
О поразительных делах.
Мы были всякими, любыми,
Не очень умными подчас.
Мы наших девушек любили,
Ревнуя, мучаясь, горячась.
Мы были всякими. Но, мучась,
Мы понимали: в наши дни
Нам выпала такая участь,
Что пусть завидуют они.
Они нас выдумают мудрых,
Мы будем строги и прямы,
Они прикрасят и припудрят,
И все-таки пробьемся мы!
Но людям Родины единой,
Едва ли им дано понять,
Какая иногда рутина
Вела нас жить и умирать.
И пусть я покажусь им узким
И их всесветность оскорблю,
Я - патриот. Я воздух русский,
Я землю русскую люблю,
Я верю, что нигде на свете
Второй такой не отыскать,
Чтоб так пахнуло на рассвете,
Чтоб дымный ветер на песках...
И где еще найдешь такие
Березы, как в моем краю!
Я б сдох как пес от ностальгии
В любом кокосовом раю.
Но мы еще дойдем до Ганга,
Но мы еще умрем в боях,
Чтоб от Японии до Англии
Сияла Родина моя.
1940-1941
Далее, ежели любопытно, пожалуйте под кат.
Давным-давно, когда еще был СССР, но заседания Верховного Совета уже показывали в прямом эфире; когда народ, особенно на Дальнем Востоке и северах, где денежные запасы все-таки возникали даже с зарплаты, еще доверчиво нес излишки в сберкассу, но доллар в Одессе уже стоил 15 рублей; когда на первомайской демонстрации еще раздавали портреты членов Политбюро, но в КПСС принимали уже всех без разбора и разнарядок - в те далекие времена я преподавательствовал в Камчатском педагогическом институте.
Как все, я был оглушен свободой печати. Как многие, я оказался подвержен писчей судороге. Мало мне было "Камчатского комсомольца". Сочинил статью и отправил ее куда бы вы думали? В "Огонек"! И сопроводил телеграммой с оплаченным ответом: дескать, соблаговолите cообщить, берете или нет.
Они соблаговолили. Точнее, соблаговолил Он. Заведовавший тогда гласностью и правдой, властитель дум Виталий Коротич. Ответ был таким: МОЖЕМ ДАТЬ СОКРАЩЕНИЯМИ ПИСЬМАХ ЧИТАТЕЛЕЙ КОРОТИЧ
Я не захотел в письмах, и на этом моё сотрудничество с самым читаемым тогда в мире еженедельником прервалось навек, а потом я отвлекся на разные другие дела.
И вот передо мной пожухлые страницы с машинописным текстом, извлеченные на свет божий в связи с ревизией келлера - подвала.
Ниже синопсис вперемешку с цитатами.
HOMO QUOTENS
Это означает: "человек цитирующий". Я выступаю против усекновения цитат вплоть до полного искажения смысла, на каковое усекновение зело горазды были советские пропагандисты, но и перестроечные литературные критики не желали отставать.
Конкретные примеры:
- ленинское изречение, что учителя надо поставить на какую-то невиданную в буржуазном обществе высоту. На самом деле вождь имел в виду зарплату, не больше и не меньше; у пропагандистов хватало ума не вешать эту цитату целиком в стране, где приемщик бутылок легко зарабатывал впятеро больше заслуженного учителя и все это знали;
- цитата из Маяковского насчет того, что газета не чтенье от скуки, а наши глаза и руки; с усекновением крамольных при развитом социализме слов "газетой грязь со страны скребете" получилась глупенькая рифмовка
и т.д.
"И будьте уверены, сложись судьба "лучшего и талантливейшего" по-иному, из гениальных строк "Я хотел бы жить и умереть в Париже, если б не было такой земли - Москва" цитировали бы только первую. Был патриот, а стал бы космополит безродный. В начале 50-х наша критика от таких подарков не отказывалась."
Тут я добираюсь до перестроечных извратителей. Главный извратитель Станислав Куняев.
"В статье "Ради жизни на земле" ("Молодая Гвардия", 1987, №8) С.Куняев приводит четверостишие, где с наивным, как мы теперь(!) понимаем, оптимизмом выражена вера в некое союзное государство "от Японии до Англии". К слову, не только вера, но и готовность умереть за неё. А поскольку среди подписчиков молодежного журнала не все читали "Лирическое отсупление", они и поверили, что был такой рубаха-парень Павел Коган, готовый и себя, и сограждан положить за мировую революцию. Видимо, и патриот был неважный, недаром в статье говорится о вненациональных притязаниях комсомольских поэтов. На самом же деле критик прочел стихи справа налево (о существовании такого способа прочтения упоминается в статье А.Кузьмина "Что пишем и что в уме?" в №7 "Нашего современника" за 1988 год). Предшествовавшие цитированной им строфе великолепные строки:
И пусть я покажусь им узким
И их всесветность оскорблю,
Я - патриот. Я воздух русский,
Я землю русскую люблю! -
заканчивающиеся словами:
Я б сдох, как пес от ностальгии
В любом кокосовом раю, -
он попридержал, так как всю его критическую аргументацию они ставят с ног на голову. На это ему указал Лазарев("А их повыбило железом...", "Знамя", 1988, №2), но проходит год, и C.Куняев как ни в чем не бывало приводит уже в новой статье ("Клевета все портясает...", МГ, 1988, №7) все то же злополучное четверостишие о Японии с Англией, словно бы говоря: надо будет - и в третий, и в четвертый раз процитируем. Цитата соответствует? Соответствует. Значит, все правильно."
Дальше я нашел себе объект для критики уже из левого лагеря - А.Латынину, никак не мельче...
"Я не могу согласиться с А.Латыниной (Колокольный звон - не молитва, "Новый мир“, 1988, №8), что „комсомольская поэзия 30-х годов будет терять свою идейную привлекательность, сохраняя, разумеется, историко-литературное значение, ибо недостаток в ней общечеловеческого будет обнаруживаться все явственнее“.
Как все это знакомо: и снисходительное признание „историко-литературного значения“(художественное значение, понятно, не в счет), и безапелляционные суждения об идейности вообще и, так сказать, на перспективу. Мы с нашим плюрализмом никак не уясним, что в известном смысле любая альтруистическая идея привлекательна. Да, мировая революция не состоялась. Но юношеский максимализм, желание сделать счастливым сразу все человечество - разве это не общечеловеческие категории?
Идейная привлекательность и идейная безупречность - это все-таки разные вещи. Откроем Пушкина („Клеветникам России“), Тютчева, Блока, Маяковского - все ли там „правильно“? Декабристы разбудили Герцена, их дело не пропало даром (здесь я беру в сторонники самого Ленина, цитируя, впрочем, аккуратно, без кавычек. - Ю.Б.). У Тютчева: „И ваша память от потомства, как труп в земле, схоронена…Зима железная дохнула - и не осталоcь и следов“.
Тютчев ошибся. Но, во-первых, эта „ошибка“ выражена в безупречной художественной форме; во-вторых, нас подчиняет себе нравственная сила „ошибочного“ тютчевского чувства - боль за бессмысленно, как ему казалось, погибших.
Кульчицкий назвал себя „по внуку: шарземец“. Коган радовался: „Есть в наших днях такая точность, что мальчики иных веков, наверно, будут плакать ночью о времени большевиков“. К „шарземству“ мы не ближе, чем в сороковом году, и мальчики не плачут. Но настоящее понимание поэзии состоит не в том, чтобы вскрикивать на каждом шагу: „Как это верно! Ах, как это верно!“ И уж, конечно, не в том, чтобы укрепившись задним умом, ставить на вид людям, ушедшим из жизни полвека назад. Добавим: убитым на войне совсем юными. „Точность“ обернулась жестокостью, но это заблуждение, придавая стихам особый трагический смысл, не делает их ни на йоту плоше.
Востребованные властью жанры панегирика и обвинительного акта плохо совместимы с настоящей поэзией. Понимали ли это комсомольские поэты? Начинали понимать.
О пафос дней, не ведавших причалов,
Когда, еще не выдумав судьбы,
Мы сами, не распутавшись в началах,
Вершили скоротечные суды.
Павел Коган
Многие ли тогда так писали?
„Идейная привлекательность“ не распределяется по эпохам, поэтам и даже отдельным произведениям, и уже поэтому вся концепция, не особенно отдаленно напоминающая ретроспективные изыскания идеолога РАППа Леопольда Авербаха, оказывается неостоятельной, хотя она старательно разобрана по абзацам, снабжена цитатами и на тех, кто не читал стихи комосмольских поэтов, может произвести впечатление благоприятное. От перемены знаков вульгарно-социологическая формула не стала более научной. Правда, у А.Латыниной всего одна цитата…Вы угадали: все то же „от Японии до Англии“. Художественный мир поэта принесен в жертву концепции. Обидно.“
Коган, Кульчицкий, Вс.Багрицкий, Копштейн…Куняевский подбор не случаен. В статье я пытался вникнуть в возникшую у него по этому поводу перепалку с А.Латыниной и Т.Ивановой. В ходе перепалки потревожены были тени великих русских классиков.
Поскольку тогда С.Куняев стеснялся быть совсем откровенным, написанное мною тогда я бы сегодня переписал заново. Делать мне это неохота, поэтому почти всю эту подтему я сейчас опускаю. Ну вот, очень выборочно, например, по поводу некоторых высказываний А.Чехова в письмах и дневниках.
„Действительно ли русские критики были „почти все евреи“ и этим ли объяснялась непопулярность Лескова и Максимова у современников? Известно, что Чехов недолюбливал критиков и журналистов (сегодня я бы добавил: и евреев, и от меня бы не убыло. - Ю.Б.), как и то, что Лесков - всеми любимый классик, а Максимов давно забыт. Здесь опредленное мнение о конкретных людях, весьма вероятно, его заслуживающих. Если всерьез говорить об отношении к национальному вопросу, следует обратиться к письму А.С.Суворину, который сугубо осердился на Золя в связи с делом Дрейфуса, - письму, по сути положившему конец дружеским отноешениям с издателем „Нового времени“. По мнению Чехова, Дрейфус вел себя во время экзекуции, как порядочный, дисциплинированный офицер, в то время как „присутствовавшие, например, журналисты, кричали ему: „Замолчи, Иуда!“, т.е. вели себя дурно, непорядочно“.
Это, конечно, тоже суждение о конкретных людях, и мы повторим ошибку С.Куняева, если придадим ему (суждению) мировоззренческий характер. Иное дело - следующая чеховская мысль: „Когда в нас что-нибудь неладно, то мы ищем причин вне нас и скоро находим: „Это француз гадит, это жиды, это Вильгельм…“ Капитал, жупел, масон, синдикат, иезуиты - это призраки, но зато как они облегчают наше беспокойство“.
Очень мало шансов было как-то отобразиться на страницах „Нашего современника“ или „Молодой Гвардии“ и этим словам А.С.Пушкина: „Ах, мой друг, разве сам Иисус Христос не родился евреем и разве Иерусалим не был притчею во языцех? Евангелие разве от этого менее изумительно?“(ПСС, М., 1979, т.10, с. 689).
Ну, и довольно много еще не замеченных, подвергшихся ампутации и вырванных из контекста цитат. Тогда это вам не сейчас, пришлось в библиотеке не день и не два посидеть. Я им дал, этим Куняевым и Кожиновым!
А завершалась моя филиппика так:
„Что за пеструю компанию собрала тема текстологического анализа, предложенная C.Куняевым! Герои "Тараса Бульбы“, "Бесов“, "Владычного суда“, "Скрипки Ротшильда“, "Анатэмы“, "Гамбринуса“, "Тихого Дона“, "Разгрома“, "Золотой розы“ - горемычные, злонамеренные, чадолюбивые, жадные, самоотверженные, закомплексованные, несгибаемые…Не сразу и поймешь, как попала сюда и даже протискивается в первый ряд унтер-офицерская вдова из „Ревизора“."
____________________________________________________
Новые песни придумала жизнь и новые способы вранья, в том числе с помощью манипуляций с цитатами. Одно выдумывание цитат чего стоит!
В поговорке „Бумага все стерпит“ бумага все-таки терпит, значит, чего-то не хочет, а сеть…сеть это другое дело. Она не терпит, но она и не стонет от наслаждения при надругательствах над истиной, она просто есть и она просто сеть.
Homo quotens в новых обстоятельствах - другая тема, однако.