Гор Видал "Сотворение мира"
Я узнал об этой книге совершенно случайно - вот из этого "панегирика":
Гор Видал некоторое дерьмо. Боги, что за чушь, чушь, чушь. Что за хрень, хрень, хрень. В буквальном смысле литературное разочарование года.
Как можно, боже, как можно писать огромный, ОГРОМНЫЙ роман из жизни античных зороастрийских персов, до такой степени будучи невежественным и в вопросе зороастризма, и в вопросе Персии, и вообще?.. По-моему, хуже этого был только "Сладкий персик" "Персидский мальчик" Мэри Рено, но там по крайней мере цель совершенно искренне была обозначена как "подрочить на Божественного Александра", а тут-то прямо философский замысел у аффтара, религиозные рассуждения!
Ооох. О Митра широких пастбищ, бедная моя Персия, что ж ей так не везёт-то. Доколе, блин.
Поскольку предмет представляет для меня определённый профессиональный интерес, скачал и прочёл. Начинал читать с предубеждением: так как, по мнению myrngwaur, лажа бросается в глаза и выдаёт вопиющее невежество автора, от себя я ожидал подобной же реакции. Должен сразу сказать, что, если для myrngwaur "Сотворение мира" стало "литературным разочарованием года", то для меня оно стало открытием - не знаю уже, года, пятилетки или ещё чего. Прежде всего, это - прекрасная проза, причём, хотя перевод сделан в 1999 году, когда с этим делом всё обстояло ещё хуже, чем сейчас, качество перевода - превосходное. Но литературные достоинства романа вполне могут оцениваться диаметрально противоположным образом; в известных пределах, эстетическое восприятие регламентации не подлежит. Гораздо больше меня удивило именно отсутствие вопиющей лажи; то есть, она, конечно, присутствует (абсолютно достоверный исторический роман - вещь недостижимая в принципе), но либо касается второстепенных вещей, либо простительна.
Повествование ведётся от лица вымышленного персонажа - внука Заратуштры Кира Спитамы. В этом сочетании уже присутствует определённая непоследовательность: Спитама - родовое имя Заратуштры, и даётся оно в иранской форме, тогда как Кир - русский вариант греческой передачи иранского Куруш (в оригинале, как пить дать, Cyrus Spitama). Иными словами, должно было бы быть либо Спитама Куруш (Spitama Curush) либо Кир Спитамид (Cyrus Spitamides). Но это как раз из разряда простительных огрехов: коль скоро роман обращён к аудитории, худо-бедно знакомой с Геродотом, но уж никак не с Бехистунской надписью Дария (он же Дарайавауш), замена известных из классической литературы древнеперсидских и мидийских имён в греческой передаче (таких как Атосса, Дарий, Ксеркс и т. д.) их иранскими прототипами явно была бы нецелесообразна. Волею судьбы, Кир Спитама вместе с матерью-гречанкой оказывается при дворе Дария в Сузах, становится приближённым царя и отправляется с "посольством" (на самом деле - со шпионской миссией) вначале в Индию, затем в Китай, а под конец становится посланником персидского царя Артаксеркса в Афинах при Перикле. Там он диктует воспоминания своему племяннику Демокриту (тому самому!)
Чтобы не возвращаться к теме ляпсусов, упомяну ещё два: во-первых, Геродота Видал (устами Спитамы) упорно именует "дорийцем". Более того, Спитама сетует на его "грубый дорийский выговор", противопоставляя ему "мелодичный ионийский диалект" своей матери Лаис (напомню, Спитама - наполовину грек, хотя к грекам вообще относится с большим недоверием, и это - едва ли не лейтмотив повествования). При этом любому, кто даже поверхностно знаком с греческой словесностью, известно, что Геродот писал именно на ионийском диалекте, причём именно фрагменты из его "Истории" обычно играют роль образцов ионийского в хрестоматиях. Второй ляпсус: по дороге в Индию Спитама проезжает развалины некоего древнего города, и проводник говорит ему, что ещё до прихода арьев, там (как и вообще во всей Индии) жили "хараппы". Вот это уже анахронизм махровый: Хараппа - современное название городка, возле которого находился один из пяти известных на сей день центров "цивилизациии долины Инда", называемой так именно за неимением каких-либо иных названий, внешних или внутренних. Иногда её и правда называют "хараппской цивилизацией", но это чистая условность. Более того, нет никаких оснований предполагать, будто индийцам VI в. до Р. Хр. было что-либо известно об её существовании; всеми сведениями о ней мы обязаны раскопкам столетней давности. Этим, на мой поверхностный взгляд, явные ошибки "Сотворения мира" исчерпываются; более пристрастный взгляд наверняка обнаружит ещё некоторое их количество, но ни о каком вопиющем невежестве автора "...и в вопросе зороастризма, и в вопросе Персии, и вообще" не может быть и речи.
Если говорить об исторической и философской подоплёке "Сотворения мира", то в первую очередь на ум приходят два имени - Херцфельд и Ясперс. Эрнст Эмиль Херцфельд (1879-1948)
- один из величайших иранистов ХХ века, блестящий археолог и филолог (редчайшее сочетание!), чей опубликованный за считанные месяцы до смерти opus magnum "Зороастр и его мир" (Zoroaster an his World, 2 vols., Princeton, 1947) был подвергнут разгромной критике другим выдающимся иранистом - Вальтером Бруно Хеннингом (1908-1967)
в эссе "Zoroaster - Politician or Witchdoctor?" (двенадцать лет назад я выкладывал собственный перевод этого весьма остроумного, но этически небезупречного сочинения в ЖЖ). Именно Херцфельд отождествил отца Дария, Гистаспа (ир. Виштаспа), с известным из Авесты правителем Виштаспой, давшем приют изгнаннику Заратуштре, и выстроил на этом подробнейшую (но при этом по сути вымышленную) историю пребыванию пророка при ахеменидском дворе. Видал отчасти идёт в русле этой теории, отправляя, правда, ко двору Дария не самого Заратуштру, а его внука. Допущение это весьма рискованно, но ничего принципиально невозможного в нём нет; тем же, кто очертя голову бросится утверждать обратное, следует иметь в виду, что, принимая на веру безапелляционное утверждение великой и страшной Мэри Бойс, будто "научно доказано", что Заратуштра жил во втором тысячелетии до Р. Хр., они всего лишь меняют старую зороастрийскую мифологию ("за 300 лет до Александра") на новую, квазинаучную.
Карл Ясперс (1883-1969)
- это уже моё "разочарование года" (кажется, позапрошлого). При всём уважении (Ясперс, оставшись в гитлеровской Германии, не пошёл ни на какие компромиссы и навсегда порвал со своим другом Хайдеггером, виртуозно сочетавшим экзистенциализм с нацизмом), самое известное его сочинение - "Истоки истории и её цель" (Vom Ursprung und Ziel der Geschichte) - произвело на меня удручающее впечатление. В этом, правда, немалую роль сыграл, опять-таки, перевод, зачастую не просто далёкий от оригинала, а меняющий смысл на противоположный. Тем не менее, общую логику рассуждений передаёт даже он, и это - кошмар. Основая идея - концепция "осевого времени" (Axiszeit) - переломной, по мнению Ясперса, эпохи в истории человечества. В классической, собственно ясперсовской, редакции теория "осевого времени" зиждется на том, что все мировые религии, в конечном счёте определившие психологический облик современного человека и само понятие личности, возникли незвисимо друг от друга (что принципиально!) в течение короткого, по историческим меркам, временного отрезка - примерно с VIII по IV вв. до Р. Хр. В дальнейшем последователи Ясперса так откорректировали первоначальную концепцию, что от неё мало что осталось, но именно эта, классическая, схема явно повлияла на автора "Сотворения мира". И это, на мой взгляд, лучшее из того, что с нею происходило с момента появления на свет; как теория, она никуда не годится, как литературный приём - вполне приемлема, а при талантливом воплощении - вообще прекрасна, хотя "Сотворение мира" следует воспринимать не как достоверную реконструкцию исторических событий, а скорее как своего рода литературно-исторический эксперимент.
Тем не менее, тем, кого интересует идея Ирана - явление, по-своему уникальное, - эта книга будет в высшей степени интересна. Идея эта оболгана ещё с античных времён, и нынешняя волна демонизации иранского государства (приходится признать - на этот раз отнюдь не беспочвенная) следует в русле древней традиции, с её избитым, но, похоже, неизживаемым противопоставлением "деспотического Востока" и "просвещённого Запада". А те, кто просто ценит хорошую прозу, получат эстетическое удовольствие.
Гор Видал некоторое дерьмо. Боги, что за чушь, чушь, чушь. Что за хрень, хрень, хрень. В буквальном смысле литературное разочарование года.
Как можно, боже, как можно писать огромный, ОГРОМНЫЙ роман из жизни античных зороастрийских персов, до такой степени будучи невежественным и в вопросе зороастризма, и в вопросе Персии, и вообще?.. По-моему, хуже этого был только "Сладкий персик" "Персидский мальчик" Мэри Рено, но там по крайней мере цель совершенно искренне была обозначена как "подрочить на Божественного Александра", а тут-то прямо философский замысел у аффтара, религиозные рассуждения!
Ооох. О Митра широких пастбищ, бедная моя Персия, что ж ей так не везёт-то. Доколе, блин.
Поскольку предмет представляет для меня определённый профессиональный интерес, скачал и прочёл. Начинал читать с предубеждением: так как, по мнению myrngwaur, лажа бросается в глаза и выдаёт вопиющее невежество автора, от себя я ожидал подобной же реакции. Должен сразу сказать, что, если для myrngwaur "Сотворение мира" стало "литературным разочарованием года", то для меня оно стало открытием - не знаю уже, года, пятилетки или ещё чего. Прежде всего, это - прекрасная проза, причём, хотя перевод сделан в 1999 году, когда с этим делом всё обстояло ещё хуже, чем сейчас, качество перевода - превосходное. Но литературные достоинства романа вполне могут оцениваться диаметрально противоположным образом; в известных пределах, эстетическое восприятие регламентации не подлежит. Гораздо больше меня удивило именно отсутствие вопиющей лажи; то есть, она, конечно, присутствует (абсолютно достоверный исторический роман - вещь недостижимая в принципе), но либо касается второстепенных вещей, либо простительна.
Повествование ведётся от лица вымышленного персонажа - внука Заратуштры Кира Спитамы. В этом сочетании уже присутствует определённая непоследовательность: Спитама - родовое имя Заратуштры, и даётся оно в иранской форме, тогда как Кир - русский вариант греческой передачи иранского Куруш (в оригинале, как пить дать, Cyrus Spitama). Иными словами, должно было бы быть либо Спитама Куруш (Spitama Curush) либо Кир Спитамид (Cyrus Spitamides). Но это как раз из разряда простительных огрехов: коль скоро роман обращён к аудитории, худо-бедно знакомой с Геродотом, но уж никак не с Бехистунской надписью Дария (он же Дарайавауш), замена известных из классической литературы древнеперсидских и мидийских имён в греческой передаче (таких как Атосса, Дарий, Ксеркс и т. д.) их иранскими прототипами явно была бы нецелесообразна. Волею судьбы, Кир Спитама вместе с матерью-гречанкой оказывается при дворе Дария в Сузах, становится приближённым царя и отправляется с "посольством" (на самом деле - со шпионской миссией) вначале в Индию, затем в Китай, а под конец становится посланником персидского царя Артаксеркса в Афинах при Перикле. Там он диктует воспоминания своему племяннику Демокриту (тому самому!)
Чтобы не возвращаться к теме ляпсусов, упомяну ещё два: во-первых, Геродота Видал (устами Спитамы) упорно именует "дорийцем". Более того, Спитама сетует на его "грубый дорийский выговор", противопоставляя ему "мелодичный ионийский диалект" своей матери Лаис (напомню, Спитама - наполовину грек, хотя к грекам вообще относится с большим недоверием, и это - едва ли не лейтмотив повествования). При этом любому, кто даже поверхностно знаком с греческой словесностью, известно, что Геродот писал именно на ионийском диалекте, причём именно фрагменты из его "Истории" обычно играют роль образцов ионийского в хрестоматиях. Второй ляпсус: по дороге в Индию Спитама проезжает развалины некоего древнего города, и проводник говорит ему, что ещё до прихода арьев, там (как и вообще во всей Индии) жили "хараппы". Вот это уже анахронизм махровый: Хараппа - современное название городка, возле которого находился один из пяти известных на сей день центров "цивилизациии долины Инда", называемой так именно за неимением каких-либо иных названий, внешних или внутренних. Иногда её и правда называют "хараппской цивилизацией", но это чистая условность. Более того, нет никаких оснований предполагать, будто индийцам VI в. до Р. Хр. было что-либо известно об её существовании; всеми сведениями о ней мы обязаны раскопкам столетней давности. Этим, на мой поверхностный взгляд, явные ошибки "Сотворения мира" исчерпываются; более пристрастный взгляд наверняка обнаружит ещё некоторое их количество, но ни о каком вопиющем невежестве автора "...и в вопросе зороастризма, и в вопросе Персии, и вообще" не может быть и речи.
Если говорить об исторической и философской подоплёке "Сотворения мира", то в первую очередь на ум приходят два имени - Херцфельд и Ясперс. Эрнст Эмиль Херцфельд (1879-1948)
- один из величайших иранистов ХХ века, блестящий археолог и филолог (редчайшее сочетание!), чей опубликованный за считанные месяцы до смерти opus magnum "Зороастр и его мир" (Zoroaster an his World, 2 vols., Princeton, 1947) был подвергнут разгромной критике другим выдающимся иранистом - Вальтером Бруно Хеннингом (1908-1967)
в эссе "Zoroaster - Politician or Witchdoctor?" (двенадцать лет назад я выкладывал собственный перевод этого весьма остроумного, но этически небезупречного сочинения в ЖЖ). Именно Херцфельд отождествил отца Дария, Гистаспа (ир. Виштаспа), с известным из Авесты правителем Виштаспой, давшем приют изгнаннику Заратуштре, и выстроил на этом подробнейшую (но при этом по сути вымышленную) историю пребыванию пророка при ахеменидском дворе. Видал отчасти идёт в русле этой теории, отправляя, правда, ко двору Дария не самого Заратуштру, а его внука. Допущение это весьма рискованно, но ничего принципиально невозможного в нём нет; тем же, кто очертя голову бросится утверждать обратное, следует иметь в виду, что, принимая на веру безапелляционное утверждение великой и страшной Мэри Бойс, будто "научно доказано", что Заратуштра жил во втором тысячелетии до Р. Хр., они всего лишь меняют старую зороастрийскую мифологию ("за 300 лет до Александра") на новую, квазинаучную.
Карл Ясперс (1883-1969)
- это уже моё "разочарование года" (кажется, позапрошлого). При всём уважении (Ясперс, оставшись в гитлеровской Германии, не пошёл ни на какие компромиссы и навсегда порвал со своим другом Хайдеггером, виртуозно сочетавшим экзистенциализм с нацизмом), самое известное его сочинение - "Истоки истории и её цель" (Vom Ursprung und Ziel der Geschichte) - произвело на меня удручающее впечатление. В этом, правда, немалую роль сыграл, опять-таки, перевод, зачастую не просто далёкий от оригинала, а меняющий смысл на противоположный. Тем не менее, общую логику рассуждений передаёт даже он, и это - кошмар. Основая идея - концепция "осевого времени" (Axiszeit) - переломной, по мнению Ясперса, эпохи в истории человечества. В классической, собственно ясперсовской, редакции теория "осевого времени" зиждется на том, что все мировые религии, в конечном счёте определившие психологический облик современного человека и само понятие личности, возникли незвисимо друг от друга (что принципиально!) в течение короткого, по историческим меркам, временного отрезка - примерно с VIII по IV вв. до Р. Хр. В дальнейшем последователи Ясперса так откорректировали первоначальную концепцию, что от неё мало что осталось, но именно эта, классическая, схема явно повлияла на автора "Сотворения мира". И это, на мой взгляд, лучшее из того, что с нею происходило с момента появления на свет; как теория, она никуда не годится, как литературный приём - вполне приемлема, а при талантливом воплощении - вообще прекрасна, хотя "Сотворение мира" следует воспринимать не как достоверную реконструкцию исторических событий, а скорее как своего рода литературно-исторический эксперимент.
Тем не менее, тем, кого интересует идея Ирана - явление, по-своему уникальное, - эта книга будет в высшей степени интересна. Идея эта оболгана ещё с античных времён, и нынешняя волна демонизации иранского государства (приходится признать - на этот раз отнюдь не беспочвенная) следует в русле древней традиции, с её избитым, но, похоже, неизживаемым противопоставлением "деспотического Востока" и "просвещённого Запада". А те, кто просто ценит хорошую прозу, получат эстетическое удовольствие.