Варфоломеевские сумерки
Возможно, я недостаточно пристально слежу за перипетиями нынешней церковной распри, но до сих пор мне не встречалось констатации очевидного факта: украинский казус полностью соответствует определению ереси филетизма, данного Всеправославным 1872 года Константинопольским Собором в связи с самовольным провозглашением автокефалии Болгарской Церковью несколькими месяцами ранее. Состоит оно, грубо говоря, в недопустимости решения вопросов церковной организации на основе племенной принадлежности паствы в ущерб поместному принципу. Так, в частности, не допускается соприсутствие нескольких православных епископов на одной территории, с разделением приходов на языковой или племенной основе.
Справедливости ради надо заметить, что, хотя собственного государства у болгар на момент формулировки и осуждения ереси не было, их притязания на автокефалию имели под собою весьма солидные основания. Во-первых, Болгария сыграла ключевую роль в распространении православия среди славян и становлении церковнославянской письменности. Во-вторых, автокефалия у болгар, хотя и недолго, но была: в 919 году она была провозглашена, спустя восемь лет признана Константинопольским Патриархатом, а ровно тысячу лет назад - упразднена в результате захвата Болгарского Царства императором Василием II с характерным прозвищем Болгаробойца (Βουλγαροκτόνος).
Вообще же, ирония судьбы в том и состоит, что бóльшая часть "новых" автокефалий появилась в результате упорной борьбы местных церквей не с кем-нибудь, а именно с Константинополем*. Кроме Болгарской (там ситуация была самой острой и сопровождалась обоюдными безобразиями), это справедливо и для Румынской, и для Албанской, и для Элладской Церкви**. Всякий раз соответствующие притязания возникали либо в процессе борьбы за национальную независимость, либо после её обретения, то есть, элемент того самого филетизма присутствовал всегда, и это далеко не случайно: в церковном праве, приверженность православия (в отличие от католичества) национальному языку богослужения - такая же бомба под поместный принцип деления канонической территории, как идея "самоопределения наций" - бомба под принцип "нерушимости границ суверенного государства" в праве международном***.
Поэтому, если не произойдёт ничего из ряда вон выходящего (кроме того, что уже произошло), и украинская автокефалия состоится, наиболее вероятен, на мой взгляд, следующий сценарий. Для придания новосозданной церковной организации подлинно национального характера (а цель эта ни от кого не скрывается, несмотря на всю околоканоническую риторику) вскорости будет выдвинута инициатива (непременно "снизу"!) перевода богослужения на украинский язык. Произойдёт это, правда, не раньше, чем бóльшая часть приходов окажется под контролем киевского новодела; до тех пор пока для рядового мирянина "автокефалия" будет сводиться к тому, какого патриарха священник поминает на литургии, сопротивление будет вялым. Среди клира размежевание пойдёт сразу, но настоящие эксцессы начнутся, когда встанет вопрос о языке. За этим непременно воспоследует обвинение именно в "филетизме" - но это будет уже камень в наш огород. И тогда конфликт, и без того перешедший все мыслимые пределы, выйдет на новый уровень. Результат, впрочем, может оказаться противоположным желаемому: вместо взыскуемого национального единства при лояльном большинстве русскоязычного населения киевские власти - как светские, так и церковные - столкнутся с расколом, чреватым кровавыми последствиями уже не в Донбассе, а в самом Киеве.
* Что, впрочем, естественно, поскольку только он её и мог предоставить.
** Несколько особняком стоит Элладская Церковь, где греческая национальная идея, к счастью, не предполагала отказа от изначального языка богослужения и других исторически сложившихся атрибутов церковной жизни.
*** В этом кажущемся внутреннем противоречии есть, между тем, своя диалектика, поскольку многие учения, осуждёные Вселенскими соборами как еретические, суть не что иное как гипертрофия отдельных аспектов православной христологии. Так, "несторианство" (то есть, учение некоторых представителей Антиохийской богословской школы) родилось в той же среде и духовной атмосфере, выходцем из которой были Григорий Назианзин и Иоанн Златоуст, а монофизитство - крайняя степень реакции на несторианство - напрямую связано с учением Кирилла Александрийского и Александрийской богословской школы в целом.
Справедливости ради надо заметить, что, хотя собственного государства у болгар на момент формулировки и осуждения ереси не было, их притязания на автокефалию имели под собою весьма солидные основания. Во-первых, Болгария сыграла ключевую роль в распространении православия среди славян и становлении церковнославянской письменности. Во-вторых, автокефалия у болгар, хотя и недолго, но была: в 919 году она была провозглашена, спустя восемь лет признана Константинопольским Патриархатом, а ровно тысячу лет назад - упразднена в результате захвата Болгарского Царства императором Василием II с характерным прозвищем Болгаробойца (Βουλγαροκτόνος).
Вообще же, ирония судьбы в том и состоит, что бóльшая часть "новых" автокефалий появилась в результате упорной борьбы местных церквей не с кем-нибудь, а именно с Константинополем*. Кроме Болгарской (там ситуация была самой острой и сопровождалась обоюдными безобразиями), это справедливо и для Румынской, и для Албанской, и для Элладской Церкви**. Всякий раз соответствующие притязания возникали либо в процессе борьбы за национальную независимость, либо после её обретения, то есть, элемент того самого филетизма присутствовал всегда, и это далеко не случайно: в церковном праве, приверженность православия (в отличие от католичества) национальному языку богослужения - такая же бомба под поместный принцип деления канонической территории, как идея "самоопределения наций" - бомба под принцип "нерушимости границ суверенного государства" в праве международном***.
Поэтому, если не произойдёт ничего из ряда вон выходящего (кроме того, что уже произошло), и украинская автокефалия состоится, наиболее вероятен, на мой взгляд, следующий сценарий. Для придания новосозданной церковной организации подлинно национального характера (а цель эта ни от кого не скрывается, несмотря на всю околоканоническую риторику) вскорости будет выдвинута инициатива (непременно "снизу"!) перевода богослужения на украинский язык. Произойдёт это, правда, не раньше, чем бóльшая часть приходов окажется под контролем киевского новодела; до тех пор пока для рядового мирянина "автокефалия" будет сводиться к тому, какого патриарха священник поминает на литургии, сопротивление будет вялым. Среди клира размежевание пойдёт сразу, но настоящие эксцессы начнутся, когда встанет вопрос о языке. За этим непременно воспоследует обвинение именно в "филетизме" - но это будет уже камень в наш огород. И тогда конфликт, и без того перешедший все мыслимые пределы, выйдет на новый уровень. Результат, впрочем, может оказаться противоположным желаемому: вместо взыскуемого национального единства при лояльном большинстве русскоязычного населения киевские власти - как светские, так и церковные - столкнутся с расколом, чреватым кровавыми последствиями уже не в Донбассе, а в самом Киеве.
* Что, впрочем, естественно, поскольку только он её и мог предоставить.
** Несколько особняком стоит Элладская Церковь, где греческая национальная идея, к счастью, не предполагала отказа от изначального языка богослужения и других исторически сложившихся атрибутов церковной жизни.
*** В этом кажущемся внутреннем противоречии есть, между тем, своя диалектика, поскольку многие учения, осуждёные Вселенскими соборами как еретические, суть не что иное как гипертрофия отдельных аспектов православной христологии. Так, "несторианство" (то есть, учение некоторых представителей Антиохийской богословской школы) родилось в той же среде и духовной атмосфере, выходцем из которой были Григорий Назианзин и Иоанн Златоуст, а монофизитство - крайняя степень реакции на несторианство - напрямую связано с учением Кирилла Александрийского и Александрийской богословской школы в целом.