Просветитель (ч. I)
Недавно меня очень заинтересовал профессор А.Б.Зубов. Когда разразился скандал со статьёй в "Ведомостях", его последовавшим увольнением, опровержением сего факта и затем окончательным увольнением (путём невозобновления контракта), я как-то пропустил это мимо сознания, поскольку имя опального профессора ни о чём мне не говорило. Проснувшийся с опозданием интерес был вызван, во-первых, тем, что, как я случайно обнаружил, Зубов был "широко известен в узких кругах" задолго до украинских событий, аннексии Крыма и последовавшего за ним скандала в МГИМО; так, он один из основных современных авторов "западнического" направления, цитируемых в "Главном русском споре" Л.И.Блехера и Г.Ю.Любарского. Во-вторых, в отличие от типичного оппозиционера из "Новой Газеты", относящегося к религии вообще и к православию в частности, в лучшем случае, равнодушно, в худшем же, резко враждебно, Зубов - активный прихожанин храма Рождества Богородицы, преподаватель Духовной Академии и Православного университета апостола Иоанна Богослова, член Межсоборного присутствия и Синодальной Богословской комиссии, - одним словом, человек, для которого православие - не "личное дело" и не факт биографии, а лейтмотив профессиональной и общественной деятельности (как, кстати, и должно быть - в противном случае, это не христианство, а профанация). В любом случае, несмотря на заведомое несогласие со взглядами Зубова на актуальные темы, он внушает мне больше симпатии и уважения, нежели ополчившаяся на него патриотическая общественность, проявляющая себя в подобных ситуациях не менее аппетитно, чем либеральная.
Знакомство с трудами профессора Зубова я хотел было начать с его opus magnum - двухтомника "История России. ХХ век", вокруг которого шесть-семь лет назад разгорелся скандал (опять-таки, выпавший у меня тогда из поля зрения), связанный, главным образом, с предложенной в нём трактовкой причин, хода и результатов Великой Отечественной войны, а также с не вполне ясной и по сей день историей закулисного конфликта Зубова с А.И. и Н.Д. Солженицынами. Как бы там ни было, от первоначального замысла пришлось отказаться, так как в сети (если не считать явно левых сайтов) учебник недоступен*, а судить о нём по тенденциозным подборкам цитат несолидно (хотя, если честно, многое можно понять и по ним). Так что начать пришлось со старой статьи Зубова в "Континенте" (№ 1 (75), 1993) с ответом на неё С.С.Аверинцева ("Континент", № 3 (81), 1994), а также двух лекций профессора, о предмете которых я могу судить либо по причинам личного порядка ("Геноцид армян - почему?"), либо в силу профессии (раздел о зороастризме в цикле лекций "Индоарийское наследие"). В конечном счёте, подобный подход имеет свои преимущества: поняв, на доступном и знакомом материале, с кем имеешь дело, ты можешь адекватнее оценить и степень достоверности его основного труда.
Первоначальное впечатление оказалось двойственным. А.Б.Зубов выглядит и ведёт себя как типичный дореволюционный интеллигент (правда, не самой распространённой - революционно-демократической, а умеренно-патриотической и либерально-православной разновидности). До такой степени типичный, что, глядя на его тройку с часами в жилетном кармане, бабочку и бороду а-ля Штюрмер, я поймал себя на мысли, что всё это великолепие ассоциируется не столько со старорежимным профессором, сколько с талантливым актёром в роли "осколка Империи" (причём скорее модного адвоката, нежели академика). Впрочем, насколько я могу судить по записям лекций разного времени, некоторый налёт щегольства, со сдержанной жестикуляцией, выразительными паузами и обращением "дорогие друзья", появился сравнительно недавно: в студии "Новой Газеты" он достигает своего пика, тогда как лекции в Православном университете всего этого антуража лишены и, честно говоря, маловыразительны (о них - ниже).
Если же говорить о содержании, то определить амплуа профессора Зубова во всех его ролях - историка, религиоведа, политолога - можно одним словом - моралист. О чём бы он ни говорил и что бы ни писал, это всегда нравственная проповедь. И именно это его свойство вызвало в своё время неожиданно резкую отповедь со стороны человека, менее всего склонного к полемике и нелицеприятной критике - С.С.Аверинцева. Статья Зубова, столь возмутившая Аверинцева, называлась весьма претенциозно для журнального эссе - "Пути России" - и выдержана была в тональности, которую я бы назвал надсадной. Главная её идея сводилась к противоборству в русской истории двух начал - "эвдемонического" и "сотериологического", с постепенным подавлением второго первым, причём апофеозом "эвдемонии" представлялась русская Революция и большевизм как её максимально полное воплощение. Разумеется, для большевиков, попытавшихся, на свой лад, реализовать то, что Зубов называет эвдемоническим идеалом ("максимальное благоденствие человека в дольнем мире"), он не жалеет чёрной краски, но, в отличие от эмигрантской историософской традиции, трактующей большевизм преимущественно как инороднее для России явление, рассматривает Революцию как звено в цепи поражений, нанесённых "духом мiра сего" русской сотерии, то есть, чистой православной традиции, свободной от житейского попечения. Поэтому неудивительно, что, помимо большевиков, от Зубова достаётся всем, кто, с его точки зрения, так или иначе способствовал выхолащиванию сотериологического начала в русской жизни и подмене его эвдемоническим, начиная с Ивана III и русских церковных иерархов, добившихся вначале автокефалии русской Церкви, а впоследствии патриаршества и, якобы, поправших тем самым пятую заповедь ("Почитай отца твоего и мать твою"), и кончая дедом и прадедом последнего государя, немало согрешивших против седьмой ("Не прелюбодействуй"). К пятой заповеди я ещё вернусь, а что касается седьмой и рассуждений Зубова о личной жизни Николая I и, особенно, Александра II, то именно это место статьи вызвало у С.С.Аверинцева реакцию, которую трудно определить иначе, нежели гнев, сколь бы мало ни вязалось это понятие с характером и даже самим обликом Сергея Сергеевича. Приведу оба фрагмента, первый - с купюрами (лаконизм к числу достоинств статьи Зубова не относится), второй - полностью:
А.Б.Зубов, "Пути России":
"Царь-рыцарь, благороднейший Николай Павлович, считая себя избранным сосудом Божиим, твердо веря, что он только перед Христом ответственен за Россию, мог оскорблять Спасителя многолетним нарушением седьмой заповеди. […] И не было ли символом внутренней неправды этого долгого царствования скорое тление набальзамированного тела усопшего императора, которого не могли скрыть ни толстый слой грима, ни ароматические масла?
Но то, что отец творил тайно и, видимо, угрызаясь совестью, […] сын и преемник престола самодержцев всероссийских творил уже явно, даже демонстративно. Александр II позволил одновременно, в одном Зимнем дворце, жить двум своим женам с детьми от него. […] Тонкой лестью «диктатор сердца» граф Лорис-Меликов подталкивал императора изменить закон о престолонаследии и вручить скипетр не сыну от Марии Александровны - Александру, но сыну от княгини Юрьевской - Георгию. Трагедия 1 марта 1881 года не дала этим планам осуществиться. Бомба Желябова разворотила императору ноги и низ живота. Истекающего кровью, почти не приходящего в сознание, его привезли в Зимний дворец. Великий князь Александр Михайлович, племянник Александра II, вспоминал, с каким страшным криком вбежала в комнату, где умирал ее супруг, княгиня Юрьевская. Забыв об окружающих одр родственниках и царедворцах, она бросилась на колени и осыпала поцелуями холодеющие лицо и руки государя. От этих минут протянулась еще одна ниточка в 1918 год, от Юрьевской к Юровскому - убийце Николая II и его семьи".
С.С.Аверинцев, "По поводу статьи А. Зубова «Пути России»":
"К сожалению, за духовный и мистический подход к истории уважаемый автор принимает самый тривиальный, обыденный, одномерный морализм. К вящему сожалению, морализм этот до того агрессивен, что слишком часто заставляет вспомнить, как русский простонародный ум производил встарь слово “мораль” (“мараль”) от глагола “марать” (“мараль пущать”). Думаю, что не для меня одного совершенно невыносим пассаж, посвященный частной жизни Александра II, - ещё с каламбурчиком насчет назидательного, видите ли, созвучия фамилий княгини Юрьевской и комиссара Юровского... Но ведь это - лишь кульминация безудержного морализаторства, густо разлитого по всей статье. Для сердца это морализаторство оскорбительно; ну, а для ума - для ума уж чересчур простовато. Вот, значит, как всё объясняется. Был бы такой-то государь примерным семьянином, - ни тебе народовольцев, ни тебе комиссаров".
При всей резкости, ответ Аверинцева, я бы сказал, весьма сдержан, но оттого не менее убедителен. По поводу предложенной Зубовым бинарной схемы "эвдемония" vs. "сотерия" Аверинцев пишет:
"Я не могу согласиться с предложенной в самом начале дихотомической схемой: “эвдемонизм” - “сотерия”. Дело даже не в том, что предмет, называемый у почтенного автора эвдемонизмом, корректнее было бы назвать попросту гедонизмом. Не будем спорить о словах. Важнее другое: и христианская традиция, и житейский опыт убеждают, что желание благополучия, самого земного, чувственного, эгоистического - не единственный и даже не главный соблазн. Не оно привело к падению Люцифера и Адама. Мы ежечасно видим, как люди отдают не только спасение своих душ, но и своё, как выражается А. Зубов, “благоденствие в дольнем мире”, обрекают себя на лишения, на опасности, на гибель, - только бы взглянуть на других свысока, только бы ощутить себя, хоть на миг, вершителями чужих судеб. Искушения подпольного человека, о котором нам поведал Достоевский, - это что, эвдемонизм? Эвдемонизм, что ли, правит сегодня бал в Нагорном Карабахе или Боснии? Народоволец, обрекавший на смерть и свою жертву, и себя самого, хотел получше устроиться в дольнем мире? Эвдемонизм, антиэвдемонизм - это все какой-то леонтьевско-ницшеанский разговор (причем как раз Ницше, звавший прочь от Христа, знал, чем соблазнять - волей к власти, к мощи и к опасности, героической позой); вспомним, всё-таки, азы нравственного богословия и назовем абсолютную альтернативу “сотерии” не эвдемонизмом, а гордыней. Вспомним, что о хлебе насущном, о таких эвдемонических благах, как здравие души и тела, как благоденственное и мирное житие для нас, наших семей, нашего народа, - разумеется, подчиняя эти блага “премирным”, сотериологическим, - Церковь молится и велит молиться; а вот молитва об удовлетворении гордыни - для христианина невообразимое кощунство. […] История обеих революций […], купно с эпопеей гражданской войны, - что угодно, только не торжество эвдемонизма. По уверениям А. Зубова, православные и национальные ценности были проданы “за буханку ржаного хлеба и за фунт масла по полтине”, “за одну снедь”. С этим даже неудобно спорить. Честное слово, отец лжи не так прост. Действовал иной, совсем иной соблазн: была ваша история - будет наша, была ваша слава - будет наша, и мы, мы смотрим на прошлое отечества (как и человечества) сверху вниз. Ну, конечно, проекты насчет светлого завтра, но завтра ещё когда будет, - а самоутверждаться можно сегодня, сейчас. Подростки, очень часто по возрасту, - вспомним Аркадия Гайдара, - но ещё чаще по психологии, дорвались до истории. Да, святыни были проданы, но не за фунт масла, не за снедь, а прежде всего за упоительную иллюзию: история - послушная глина под нашими руками. Это страшно; но разве это так непонятно?"
К этому трудно что-либо добавить, но один, как мне кажется, существенный момент статьи Зубова в ответе Аверинцева упущен. Я имею в виду расширительное толкование пятой заповеди, переносимой с семейных отношений на отношение дочерней - русской - Церкви к "материнской", то есть, византийской. Не говоря уже о весьма сомнительной правомерности подобной трактовки обретения Москвой патриаршего престола (ассоциативная риторика уместна где угодно, но не в вопросах церковного права), Зубов столь пламенно ненавидит всяческую "эвдемонию" - сильное государство, расширение его территории, стремление к духовной и политической независимости (признаем честно - действительно чреватое опаснейшими соблазнами), - что упускает из виду то тривиальное обстоятельство, что, несмотря на общеизвестное богословское невежество русского духовенства и изначально провинциальный характер русского православия, именно Россия, "поправ пятую заповедь", спасла восточное христианство от впадения в ничтожество. Лишь грубая политическая и военная сила России - в том числе, если не главным образом, синодального периода! - спасла православие от опасности окончательного вырождения, грозившей ему начиная, как минимум, с XV века и частично реализовавшейся как на канонической территории Константинопольской и других Восточных Церквей, павших жертвами мусульманского завоевания, так и на русских землях, оказавшихся во власти Речи Посполитой. Что же касается "сотериологического идеала", то горе той стране, где он становится предметом прямого попечения светской власти; достаточно вспомнить, с одной стороны, испанскую инквизицию, с другой, женевскую диктатуру Кальвина, чтобы испытать стойкое отвращение к подобной перспективе. Однако хуже всего прямо не высказанная, но исподволь определяющая весь строй зубовской статьи посылка: катастрофа, постигшая страну, обусловлена "грехами отцов". Подход знакомый, популярный, ветхозаветный. Следование ему, парадоксальным образом, обесценивает категорию праведности: если, скажем, катастрофа, постигшая Германию в результате поражения в Войне, есть неизбежное следствие греха нацизма, то напрашивается вывод, что, во-первых, всякий грех наказуем в этом мiре (а это позиция, в лучшем случае, пуританская, но никак не православная), а во-вторых, что благоденствие страны обусловлено либо коллективным покаянием, либо безгрешностью её истории, - очевидная нелепость. Праведность же лишь тогда истинна, когда бескорыстна; в этом смысле, лейтмотив зубовского морализаторства - "история учит" (именно так сформулированный в лекции о геноциде армян) - лишён смысла, поскольку привносит в этические рассуждения привкус утилитаризма.
UPD. Как мне любезно указал timur0, насчёт недоступности учебника я несколько поторопился с выводами: первый том выложен на сайте http://www.twirpx.com/file/1662008/. Пользуясь случаем, хочу сделать сайту рекламу - это подлинный клад!
Окончание следует