Думать про испанских женщин.
Мне кажется, ребята, очень мы с вами балованные, и потому так много стенаем о дисгармонии и несправедливости вокруг и внутри.
Нежные росли, сытыми игривыми детками росли, прихватили на последнем вираже лучшее от пионерских идеалов и героической прозы Жюля Верна, и как-то походя безоговорочно уверились, что за ясные наши глаза достанутся нам со временем похвальное высокооплачиваемое дело жизни, жена-умница и культурное демократическое отечество.
Ближе к 30-ти прояснилось, что за ясные глаза ничего не дают. И зарплата ниже, чем хотелось бы, и работа скучнее, и в личном неожиданно все сложно, и государство кругом даже близко не правовое. Не то чтобы полный провал, но все ощутимо не так, как мы представляли. Обманули, обманули ожидания, кругом обман.
Само по себе обнаружение обмана - явление позитивное: предупрежден = вооружен, вносим поправки и живем дальше и лучше.
Однако интрига в том, что разочарование в секретных подкорочных ожиданиях, которые даже и названы-то ни разу не были - оно не стимулирует ни разу, а дезориентирует до состояния “руки опустились”. Ну типа как я могу с чем-то там примириться и в чем-то там разобраться, когда, блин, разбираться надо решительно со всем, ни одной точки опоры же не осталось, засада и измена не локальная, а обложная.
И как нас осудить за полноглазое наше бессильное отчаяние? - не со зла же, не навравши. Оно, понимаете, так чуется, а что чуется, то взаправду.
И вот тут я думаю про прекрасных испанских женщин.
В испаноговорящих странах принято называть детей именами, мягко скажем, для русского понимания странными. Вот это прелестное кудрявое создание с бантиком - это Ангустиас (Angustias, “тоска, страдание”), этот ангел с пушистыми ресницами - Долорес (Dolores, “боль, страдания”), это старшая сестра ее Соледад (Soledad, “одиночество”) и младшая Сокорро (Socorro, “караул, помогите”). Вот как-то так зовут испанских (+Латинская Америка) женщин, очень у них такие имена популярные.
И вот, например, чуем мы обман и бессилие, и стонем, мол, за что нам вся эта пустота в душе и ужас снаружи, за что в стране бардак, почему настоящих людей не осталось, стонем. А какая-то женщина в цветных юбках, красивая, декольте и серьги и темная прядь на глаза, идет, например, с корзиной, и ей с этой корзины кормить восьмерых сестер, идет и всю жизнь несет на себе имя “госпожа Одиночество” или сеньорита Страдание”. И вот что там она чует, какой обман, какой подвох?
И кажется мне, что ей нормально. Ну если ты с рождения носишь имя Боль или Тоска, то что может напугать тебя, что может обезоружить? Боль, тоска и одиночество - часть этого мира, как ты сама, такая же сильная и живучая часть, как ты, и никак это не отключить и не исправить, как не остановить биение жизни.
И кажется мне, несут Долорес и Соледад свои корзины так же спокойно и неустанно, как свои имена, и ко всему готовы, и очень им неплохо жить на свете. Вечерами пляшут и украшают волосы цветами.
Вот чего-то такого нам не положили тогда, в самом начале, когда называли именами победителей и победителями растили. Забыли сказать, что все те вещи, которые разбивают нам теперь сердце - они есть и были и будут всегда, как часть нас самих. И это не страшно, совсем не страшно, и уж точно не повод опускать руки, чем бы вы там не занимались.
Я решаю каждый раз, когда сомневаюсь в справедливости этого мира, думать про испанских женщин. Я не знаю, не знаю. Мне кажется, это работает. Работает лучше, чем все остальное.
Нежные росли, сытыми игривыми детками росли, прихватили на последнем вираже лучшее от пионерских идеалов и героической прозы Жюля Верна, и как-то походя безоговорочно уверились, что за ясные наши глаза достанутся нам со временем похвальное высокооплачиваемое дело жизни, жена-умница и культурное демократическое отечество.
Ближе к 30-ти прояснилось, что за ясные глаза ничего не дают. И зарплата ниже, чем хотелось бы, и работа скучнее, и в личном неожиданно все сложно, и государство кругом даже близко не правовое. Не то чтобы полный провал, но все ощутимо не так, как мы представляли. Обманули, обманули ожидания, кругом обман.
Само по себе обнаружение обмана - явление позитивное: предупрежден = вооружен, вносим поправки и живем дальше и лучше.
Однако интрига в том, что разочарование в секретных подкорочных ожиданиях, которые даже и названы-то ни разу не были - оно не стимулирует ни разу, а дезориентирует до состояния “руки опустились”. Ну типа как я могу с чем-то там примириться и в чем-то там разобраться, когда, блин, разбираться надо решительно со всем, ни одной точки опоры же не осталось, засада и измена не локальная, а обложная.
И как нас осудить за полноглазое наше бессильное отчаяние? - не со зла же, не навравши. Оно, понимаете, так чуется, а что чуется, то взаправду.
И вот тут я думаю про прекрасных испанских женщин.
В испаноговорящих странах принято называть детей именами, мягко скажем, для русского понимания странными. Вот это прелестное кудрявое создание с бантиком - это Ангустиас (Angustias, “тоска, страдание”), этот ангел с пушистыми ресницами - Долорес (Dolores, “боль, страдания”), это старшая сестра ее Соледад (Soledad, “одиночество”) и младшая Сокорро (Socorro, “караул, помогите”). Вот как-то так зовут испанских (+Латинская Америка) женщин, очень у них такие имена популярные.
И вот, например, чуем мы обман и бессилие, и стонем, мол, за что нам вся эта пустота в душе и ужас снаружи, за что в стране бардак, почему настоящих людей не осталось, стонем. А какая-то женщина в цветных юбках, красивая, декольте и серьги и темная прядь на глаза, идет, например, с корзиной, и ей с этой корзины кормить восьмерых сестер, идет и всю жизнь несет на себе имя “госпожа Одиночество” или сеньорита Страдание”. И вот что там она чует, какой обман, какой подвох?
И кажется мне, что ей нормально. Ну если ты с рождения носишь имя Боль или Тоска, то что может напугать тебя, что может обезоружить? Боль, тоска и одиночество - часть этого мира, как ты сама, такая же сильная и живучая часть, как ты, и никак это не отключить и не исправить, как не остановить биение жизни.
И кажется мне, несут Долорес и Соледад свои корзины так же спокойно и неустанно, как свои имена, и ко всему готовы, и очень им неплохо жить на свете. Вечерами пляшут и украшают волосы цветами.
Вот чего-то такого нам не положили тогда, в самом начале, когда называли именами победителей и победителями растили. Забыли сказать, что все те вещи, которые разбивают нам теперь сердце - они есть и были и будут всегда, как часть нас самих. И это не страшно, совсем не страшно, и уж точно не повод опускать руки, чем бы вы там не занимались.
Я решаю каждый раз, когда сомневаюсь в справедливости этого мира, думать про испанских женщин. Я не знаю, не знаю. Мне кажется, это работает. Работает лучше, чем все остальное.