Я родилась и выросла в большой семье. Нас было трое. В основном семью обеспечивал отец. Надо отметить, очень хорошо обеспечивал, намного больше, чем среднестатистический инженер. Но, увы, тратили мы все равно быстрее, чем успевали подержать его зарплату в руках.
Помню дни, когда в доме не было даже 10 копеек на покупку четвертушки хлеба, но и тогда не было чувства безысходности. Мы весело ждали новой зарплаты. В мечтах о будущем переживали трудные дни, вслед за которыми обязательно приходили щедрые, сытные и веселые. Примерно так же для меня прошел период студенчества. Сегодня пусто, а завтра у меня или у соседей густо. А еще впереди маячила надежда, что будет диплом - будет работа.
К чему это я все, а к тому, что не знаю нищеты. Я знаю периоды безденежья, но не нищету. А вот на днях столкнулась.
Выбрались мы с ребенком гулять, занесло нас в один из спальных районов Питера. Нет, это хороший район, по некоторым меркам даже благополучный. Я там жила два года, будучи аспиранткой. Мне казалось, что людей и эти места я знаю хорошо, но…но…но.
Вчера я почувствовала себя фарфоровой куклой, которая выпустили из стеклянного купола. Стоит себе розовенькая барышня, глазами хлопает - дивится и волнуется.
Ребенок мой радостно катается с горки на стареньких санках, которые ей любезно одолжил мальчик в летней курточке. Точнее, он сбегал, договорился с мальчиками, чтобы ей разрешили покататься на этих санках. Я, как завороженная смотрю на его голую шею, синие от холода ручки и тоненькую курточку. Словной иглой пронзило мое «розовое фарфоровое сознание» вид его рук: мальчик падает, чтобы удержать равновесие выставляет вперед руки, они, касаясь снега, словно обжигаются, дергаются и снова прячутся в рукава.
Я заметалась. У меня трикотажные дешевые перчатки. Я прикидываю, что мальчику будет самый раз. Подзываю его и начинаю предлагать. Парень вытягивается в струну, пятится от меня подальше. Он почти оскорблен - вернее, я вторгаюсь в те жесткие правила, которые ему внушили - нельзя брать чужое, ни за что, никогда не бери чужого. Гордость бедных - не брать чужого. Это самое страшное табу.
Я в недоумении - не раз и не два, я дарила на детских площадках Веркины перчатки. Мы частенько берем запасные, ибо пачкаем и теряем без счета, посему и покупаю дешевые себе и ей - не жалко. Для меня это стало естественным предложить. В наших дворах спокойно к этому всегда относились. По крайней мере, мне так казалось. А тут, я почувствовала себя даже виноватой. Оскорбила, подала на бедность.
Стою себе, думаю, вспоминаю повесть «уроки французского», не оставляю надежды всучить перчатки. Прикинув возраст мальчика, решила идею с Дедом Морозом и его личной просьбой забыть, начинаю придумывать конкурс, где призом могут стать перчатки. Конкурс не получается, ибо приз, честно говоря так себе.
И тут я вижу, что в спину моему ребенку шумно въезжают санки. На эти санки я уже давно стойку сделала, была причина. Мама ребенка на санках очень знающая. Она уже полчаса объясняла всем детям, где они и как должны кататься, это сразу привлекло мое внимание. Вот только дошло до меня, что это семейство не только крикливо, но и опасно, не сразу.
Я поворачиваюсь к маме и спрашиваю, а разве ее сын не умеет тормозить, управлять санками и планировать свою поездку таким образом, чтобы обходилось без жертв? Это же не сложно. Дама, оценив мой внешний вид и решив что-то про себя, судя по всему в мою пользу, почти вежливо предложила мне научить мою дочь сразу вставать с санок и отходить на безопасное расстояние, освобождая тем самым место съезда для других детей. Я совсем загрустила. На наших площадках такого тоже нет. Все по умолчанию берегут детей друг друга. А еще мне стало тоскливо о того, что Лев Толстой во мне умер. Перчатки не жалко, не жалко своего внимания, своих сил, а вот спину дочери подставлять чужим санкам уже мимо. Не пойду больше в люди. Да здравствуем мой стеклянный купол и фарфоровое бытие! Нет, мамашам, чьи дети едут по другим! Мне не по пути с людьми, которые ощущают вину, только в присутствии более сильного оппонента и даже в этом случае перекладывают ответственность на других. Бедность не порок, но для меня этот мир совсем чужой и дело тут не в финансовом достатке. Кто-то боится принять помощь других, а кто-то уже пошел дальше, он готов отнять последнее, ибо беден, ибо слаб. Ему даже места на горке мало, его и здесь обделили. Человек человеку волк, а я становлюсь снобом.