Роль гражданского общества в функционировании правопорядка
Сейчас в Казани проходит т.н. "форум свободных людей", где я надеялась бы озвучить следующий доклад, что вряд ли у меня получится в полной мере, ну пусть он здесь полежит для наглядности, вдруг кому пригодится:
Прежде всего, следует понимать, что институты общественных норм и санкций развивались параллельно, а и иногда и прежде развития собственно государственных институтов. Даже при наличии последних, как правило, роль граждан в этих процессах ключевая и они не вытесняются из процессов правоохраны только до положения свидетелей или бессловесных пострадавший не способных рассчитывать на адекватную компенсацию вреда.
Известно, например, что в Новгородской республике законными были не только любые возможные действия по самообороне, но и действия по отмщению, практиковалась выдача жертвам преступления преступника, без возможности его убийства. Практика самосуда, особенно развитая в Сибири в условиях отсутствия помещиков и сильной государственной власти, долгие годы существовала в достаточно крупных масштабах среди крестьян. А после падения монархии, по данным Максима Горького, всплеску преступности противостоял всплеск самосудов даже в городах, где было совершено, по меньшей мере, десять тысяч подобных инцидентов судов линча.
Практика кровной мести, как и механизм дуэлей - тоже фактически является разновидностью подобных архаичных, но вполне деятельных форм участия общества в борьбе с преступниками. Её пережитки, вместе с обилием оружия на руках у населения на Северном Кавказе, вопреки ожиданиям, не делают его более криминализированным регионом. Напротив, статистически именно там наименьшие на фоне остальной России показатели насильственных преступлений на душу населения, на фоне основного массива, среди которых терроризм, там широко распространённый, выглядит далеко не столь значимо. Для сравнения - за 20 лет новейшей истории России было убито около 2-х тысяч гражданских лиц террористами. При этом ежегодно от рук криминала убивают в России по разным оценкам от 14 до 50 тысяч человек, но поскольку это происходит не одномоментно и не наглядно, эти цифры вроде как куда меньше волнуют, пугают и занимают внимание общественности, которой кажется, что это её не коснется, пока не будет поздно.
Наиболее наглядный в этом отношении пример, это США, особенно опыт освоения «Дикого Запада», где колонисты и социальные саморегуляторы, в том числе и в вопросах правопорядка, появились до появления там, собственно, государственных администраций и всё это произошло сравнительно недавно и было достаточно чётко зафиксировано историками. Вопреки стереотипам, эпоха «Дикого Запада» не была ни более вооруженной, чем нынешние США, ни более опасной. Плотность гражданского оружия на душу населения в США с тех пор увеличилась примерно в 3-4 раза, что логично, в условиях развития промышленного и массового производства, существенно удешевившего оружие с тех времён. При этом, наименьший из всех зафиксированных в американской истории уровней насильственной преступности был в первые годы статистических наблюдений образца 1900 года, и именно на "Диком Западе" он был наименьший для США, по меньшей мере, в четыре раза ниже на душу населения, чем современный уровень убийств в штатах. Обвинять эти данные в недостоверности было бы не правильно, поскольку есть такие же данные за тот период в Японии, где напротив фиксировалось снижение преступности на фоне либерализации общества, поэтому вряд ли система учёта и фиксации преступлений в Азии была на тот момент развита много лучше чем в западных странах.
Недостаток гражданского оружия с лихвой компенсировался во времена Дикого Запада тем, что правопорядок там осуществлялся посредством экстерриториальных охранных агентств, а также само организованных сообществ формировавшихся в «комитеты бдительности» которые фактически осуществляли то, что впоследствии получило негативную оценку под термином «суд Линча» или «самосуд». Однако анафема этим процессам была выписана в штатах лишь в период Франклина Рузвельта. До этого, недостаточно большое для иных действий правительство, порой, напротив, поощряло подобную практику.
Так, в 1856 году в Сан-Франциско жители обвинив в коррупции и неэффективности местное самоуправление, создали т.н. «комитет бдительности» и сами ловили на их взгляд преступников и рассматривали их дела. Большая часть задержанных таким образом была отпущена, несколько десятков переданы в обычный суд, несколько человек были изгнаны и подверглись телесным наказаниям, включая одну смертную казнь. Недовольный подобной практикой губернатор Калифорнии обратился с призывом к президенту США с просьбой направить военную помощь для подавления самоуправства, однако поддержки он не получил, что было воспринято как поддержка действий комитетов бдительности на стороне которых были тогда общественные симпатии.
Ещё ранее, в период золотой лихорадки, институт комитетов бдительности развивался в лагерях старателей, которые сталкивались с серьёзными трудностями агрессии преступников и при этом не могли рассчитывать на недоразвитое правительство в слабозаселённых золотоносных районах. Местное население самостоятельно отлавливало преступников, собирало суды присяжных и выносило приговоры, зачастую с участием всего населения посёлка. За убийство или конокрадство полагалось повешение, за мелкие преступления - порка или изгнание с мгновенным исполнением приговора. Несмотря на кажущуюся жестокость и варварства подобной политики, она оказывала устрашающее воздействие на преступность и современники в 1848 году вспоминали, что после повешения 3-х воров в Калифорнии, преступность сошла на нет, и золотодобытчики могли оставлять своё золото у дороги, не боясь кражи.
После гражданской войны в США, когда население Юга было во многом разорено, их территории оккупированы федеральными войсками, а рабы освобождены, в регионе крайне усугубилась криминогенная ситуация. Не социализированные освобождённые рабы активно пополняли криминальный мир и мстили своим бывшим хозяевам. Федеральное правительство сумевшее разгромить армии конфедератов не могло обеспечить контроль за каждым отдельным криминальным элементом, поэтом стали массово складываться так называемые суды Линча, и практика самосуда приобрела выраженный расовый характер на юге США, хотя под горячую руку попадали не только афро-американцы. С учётом того, что до сих пор, несмотря на все усилия по социальной адаптации афроамериканского населения, порядка 40% заключённых федеральных тюрем в США составляют выходцы именно из этих групп, занимая при этом не более 13% населения страны, а вероятность попасть в тюрьму для афро-американского мужчины в 6,5 раз выше, нежели для белого мужчины, следует признать, что эта практика судов Линча не основывалась исключительно на расовых предрассудках и жестокости толпы, ну или признать, что существующая система федерального правосудия страдает тем же.
При этом, следует учитывать, что система государственного правосудия США до сих пор сохраняет свой крайне, по нашим меркам, децентрализованный и демократический характер - федерального Министерства Внутренних Дел и единой полиции не существует, функционирование таковых передано исключительно на уровень полномочий штатов и местного самоуправления, прокуроры и судьи как правило являются выборными должностями на местах, абсолютное большинство общественно значимых дел рассматривается судами присяжных.
Тем не менее, на протяжении XX века наблюдалась совершенно чёткая тенденция, направленная на монополизацию правительством функций поддержания правопорядка в США. Самосуд как явление был жесточайшим образом запрещён и преследовался, организации практикующие суды Линча были уничтожены, произошли жёсткие ограничения в правовом режиме оружия которые нарастали практически по всем штатам примерно до 70-х годов прошлого века. И если до 1934 года в США можно было без всяких лицензий и бумаг купить пулемёт по почте с доставкой на дом, то в последующем оборот гражданского оружия в большинстве штатов планомерно сокращался и запрещался. На фоне роста преступности.
Пока, примерно тридцать лет назад, на основе успешного опыта либерализации правового режима ношения пистолетов в отдельных штатах, этот тренд не был переломлен в обратную сторону. Прежде всего этот перелом начался с Флориды, до этого пережившей серьёзное усложнение криминогенной ситуации из-за принявших эти земли уголовников Фиделя Кастро и быстро справившейся с ней после либерализации режима скрытого ношения оружия. Если в 1986 году лицензия на покупку и ношение оружия не требовалась только в одном штате, а в 8 полиция была обязана выдать лицензию при отсутствии дисквалифицирующих признаков, то к 2011 году их количество увеличилось до 4 и 37 штатов соответственно. Тогда как уровень убийств за последние 30 лет упал более чем вдвое.
При этом количество легального оружия на душу населения в штатах приближается к показателю 1:1 и скоро достигнет объёма в 300 миллионов единиц, у примерно 45% американских домохозяйств, которые его ежегодно применяют для предотвращения преступлений по разным оценкам от 100 тысяч до 2,5 млн. раз. Если сотрудники правоохранительных органов в порядке самообороны и во время задержаний убивают порядка 400 человек и это число находится примерно на одном уровне на протяжении последних 5 лет, а высшей мере наказания посредством казни подлежало в 2011 году 43 человека, то гражданские лица ликвидировали в целях самозащиты почти 300 человек в год и эта цифра имеет чёткую тенденцию к росту. В 80% случаев подобных убийств в порядке самообороны использовалось огнестрельное оружие, включая пистолеты, применявшиеся в этих целях в 60% случаев. Несмотря на то, что количество пистолетов на руках у американцев примерно соответствует количеству ружей, которые в России легальны. Последние в США в целях самообороны участвуют лишь в 15% случаев от того масштаба предотвращённых в США преступлений, которого мы лишены в России по причине наличия запрета гражданского владения пистолетами.
Общие страноведческие данные показывают, что наибольший уровень убийств наблюдается в обществах с наименьшим количеством гражданского оружия. В Африке или бедных странах экваториальной Америки, где оружия на душу населения в пять-десять раз меньше чем в России и в десятки раз меньше, чем развитых странах, и уровень преступности самый высокий. Каждый уголовник заполучивший автомат, становится обладателем исключительного монопольного преимущества и быстрее пытается его реализовать на практике грабежом, геноцидом или попыткой государственного переворота.
При этом, разумеется, больше всего гражданского оружия на руках у населения именно развитых западных стран, тогда как, например, в Японии, гражданского оружия примерно столько же, сколько в России в относительных показателях. Что для японцев с лихвой компенсируется стремительным старением населения (где доля молодёжи меньше всего в мире, а на асоциальное поведение, как правило, далеко не старики идут) и высоким уровнем корпоративного самоуправления. А также жёсткими правилами общенационального гостеприимства, ограничивающими иностранную миграцию, и имеющие по результатам всего этого одну из самых низких преступностей в мире. Хотя нет никаких оснований полагать, что если бы в Японии правовой режим оружия был как в большинстве штатов США, то уровень преступности в этой стране был не ниже, а выше.
Несмотря на эти преимущества массового оружия, учитывая в значительной мере вытесненное гражданское общество из функционирования правопорядка и известную степень распада социальных связей, в условиях по-прежнему наблюдающегося роста в США государственного регулирования, уровень убийств даже сейчас примерно в 4 раза выше, чем он был в начале XX века. Хотя и имеет чёткую и долгосрочную тенденцию к спаду по сравнению с 50-70-ми годами XX века.
Эта тенденция характерна для всех развитых стран, переживших вытеснение государством гражданской самоорганизации, так в Англии уровень убийств на душу населения по результатам ста лет роста регулирования, запретов и вмешательства правительства вырос в 1,5 раза, в России в 2 раза, в Бразилии есть данные лишь с 1980 года, но и они показывают, что на фоне ужесточения правового режима оружия, произошёл двукратный рост преступности.
Значимую роль гражданское общество играет не только в индивидуальной, но и в общенациональной безопасности, минимизируя в обществе теракты и угрозы дестабилизации. Так, например, даже в России в 1999 году во время вторжения войск Хаттаба в Дагестан, добровольцы из приграничных сёл сдерживали ваххабитов до подхода федеральных сил. В Израиле, где в оборонной доктрине значительную роль играет выдача резервистам оружия, вооружение всех госслужащих и поощрение гражданского вооружения жителей приграничных территорий, обычные гражданские израильтяне в 2008 году прекратили или предотвратили благодаря своему личному оружию порядка половины вооружённых террористических нападений палестинцев на евреев, включая атаки на силовиков.
И пока США или вооружённая Швейцария, а также молодые независимые демократии прибалтийских республик, имея в своей структуре крупные подразделения гражданских лиц-резервистов с личным оружием, демонстрируют устойчивость своего развития, страны без подобного уровня включения граждан в обеспечение безопасности, включая Россию и даже такие западноевропейские общества как Великобритания или Франция, сотрясаются массовыми беспорядками и политическими кризисами. Погромы арабской молодёжи в Лондоне и Париже, 4 революции в России XX века и существующая авторитарная реакция на фоне угроз «цветных революций» - ситуации практически невозможные для вооружённых обществ, которые скорее будут правовые формы решения конфликтов искать, чем прибегать к насилию, просто потому что последнее не выгодно и слишком опасно.
Тогда как бандиты в России 90-х годах показали нам разгул преступности именно в условиях деградации социальных механизмов самозащиты. Не удивительно, что во всех постсоветских странах Восточной Европы, где рыночные реформы сопровождались легализацией пистолетов, демократический и рыночный транзит произошёл значительно удачей, чем в России и не был фактически отторгнут обществом. Поскольку не сопровождался ростом преступности, который в России пошёл на спад только в 2002 году, на фоне не только благоприятной углеводородной конъюнктуры, но и роста массива гражданского оружия самообороны.
Нельзя также забывать и о другом правовом само регуляторе решения конфликтных ситуаций - это, собственно, суд. Но не привычный для России «басманный суд», а суд действительно арбитражный, третейский, реально демократический суд. Как например, в Швейцарии, где основную долю судебных функций берут на себя избираемые населением местных муниципалитетов судьи, для которых даже нет требования иметь юридическое образование. В таких условиях близости к народу, разумеется, уровень доверия к решениям суда высок, туда рады обращаться и потребностей в «судах Линча» нет, а уровень законопослушания высок.
В России тем временем государственный суд фактически вручную назначающийся президентом сверху донизу, не легитимен, ему доверяет лишь 24% населения, тогда как не доверяет 40%. Говорить в этих условиях о правосудии и правопорядке в России вообще затруднительно. Закономерно при таких ущербных институтах, что люди чаще других народов обладают правовым нигилизмом, склонны к преступности и не идут искать правды в судебных инстанциях.
Нельзя также не упомянуть и о технологии медиации и прочих альтернативных стандартному государственному суду технологий решения правовых конфликтов. Эта технология мирного решения конфликтов возникла вместе с племенными старейшинами задолго до возникновения собственно государства. Сегодня она получила особенное развитие в коммерческом частном судопроизводстве, а также даже в сфере уголовного права в Западной Европе. Особенно в Норвегии, где технологии социальной медиации получили особое развитие, когда не государственные судьи, а специальные тонкие конфликтологи-медиаторы урегулируют судебные претензии сторон, связывают жертв и преступников, налаживают между ними коммуникацию, взаимопонимание и прощание, с исправлением криминальных элементов. Процесс этот в стране достаточно массовый характер носит и счёт идёт на тысячи подобных дел, что для общества, где счёт годовых убийств идёт не более чем на десятки - огромный и всё более возрастающий фактор правопорядка.
В конечном итоге стихия общественной самоорганизации, приводящая в действие механизмы рыночной экономики и формирующая богатства народов, имеет ту же природу, что и понятие «правопорядка» или «общественной безопасности». Подавление общества в области частной экономической инициативы приводит народы к нищете, разорению или стагнации. Подавление гражданской самоорганизации в сфере доступа к оружию и поддержания безопасности, приводит к деградации правопорядка, росту нестабильности, экспансии экстремистских групп и преступности. Понимание этой природы правопорядка из того же корня, что экономическое процветание народов, позволяет значительно лучше осознать роль и значимость свободы и социальной самоорганизации и исторический масштаб этого явления, сравнимого разве что с законом всемирного тяготения.
Прежде всего, следует понимать, что институты общественных норм и санкций развивались параллельно, а и иногда и прежде развития собственно государственных институтов. Даже при наличии последних, как правило, роль граждан в этих процессах ключевая и они не вытесняются из процессов правоохраны только до положения свидетелей или бессловесных пострадавший не способных рассчитывать на адекватную компенсацию вреда.
Известно, например, что в Новгородской республике законными были не только любые возможные действия по самообороне, но и действия по отмщению, практиковалась выдача жертвам преступления преступника, без возможности его убийства. Практика самосуда, особенно развитая в Сибири в условиях отсутствия помещиков и сильной государственной власти, долгие годы существовала в достаточно крупных масштабах среди крестьян. А после падения монархии, по данным Максима Горького, всплеску преступности противостоял всплеск самосудов даже в городах, где было совершено, по меньшей мере, десять тысяч подобных инцидентов судов линча.
Практика кровной мести, как и механизм дуэлей - тоже фактически является разновидностью подобных архаичных, но вполне деятельных форм участия общества в борьбе с преступниками. Её пережитки, вместе с обилием оружия на руках у населения на Северном Кавказе, вопреки ожиданиям, не делают его более криминализированным регионом. Напротив, статистически именно там наименьшие на фоне остальной России показатели насильственных преступлений на душу населения, на фоне основного массива, среди которых терроризм, там широко распространённый, выглядит далеко не столь значимо. Для сравнения - за 20 лет новейшей истории России было убито около 2-х тысяч гражданских лиц террористами. При этом ежегодно от рук криминала убивают в России по разным оценкам от 14 до 50 тысяч человек, но поскольку это происходит не одномоментно и не наглядно, эти цифры вроде как куда меньше волнуют, пугают и занимают внимание общественности, которой кажется, что это её не коснется, пока не будет поздно.
Наиболее наглядный в этом отношении пример, это США, особенно опыт освоения «Дикого Запада», где колонисты и социальные саморегуляторы, в том числе и в вопросах правопорядка, появились до появления там, собственно, государственных администраций и всё это произошло сравнительно недавно и было достаточно чётко зафиксировано историками. Вопреки стереотипам, эпоха «Дикого Запада» не была ни более вооруженной, чем нынешние США, ни более опасной. Плотность гражданского оружия на душу населения в США с тех пор увеличилась примерно в 3-4 раза, что логично, в условиях развития промышленного и массового производства, существенно удешевившего оружие с тех времён. При этом, наименьший из всех зафиксированных в американской истории уровней насильственной преступности был в первые годы статистических наблюдений образца 1900 года, и именно на "Диком Западе" он был наименьший для США, по меньшей мере, в четыре раза ниже на душу населения, чем современный уровень убийств в штатах. Обвинять эти данные в недостоверности было бы не правильно, поскольку есть такие же данные за тот период в Японии, где напротив фиксировалось снижение преступности на фоне либерализации общества, поэтому вряд ли система учёта и фиксации преступлений в Азии была на тот момент развита много лучше чем в западных странах.
Недостаток гражданского оружия с лихвой компенсировался во времена Дикого Запада тем, что правопорядок там осуществлялся посредством экстерриториальных охранных агентств, а также само организованных сообществ формировавшихся в «комитеты бдительности» которые фактически осуществляли то, что впоследствии получило негативную оценку под термином «суд Линча» или «самосуд». Однако анафема этим процессам была выписана в штатах лишь в период Франклина Рузвельта. До этого, недостаточно большое для иных действий правительство, порой, напротив, поощряло подобную практику.
Так, в 1856 году в Сан-Франциско жители обвинив в коррупции и неэффективности местное самоуправление, создали т.н. «комитет бдительности» и сами ловили на их взгляд преступников и рассматривали их дела. Большая часть задержанных таким образом была отпущена, несколько десятков переданы в обычный суд, несколько человек были изгнаны и подверглись телесным наказаниям, включая одну смертную казнь. Недовольный подобной практикой губернатор Калифорнии обратился с призывом к президенту США с просьбой направить военную помощь для подавления самоуправства, однако поддержки он не получил, что было воспринято как поддержка действий комитетов бдительности на стороне которых были тогда общественные симпатии.
Ещё ранее, в период золотой лихорадки, институт комитетов бдительности развивался в лагерях старателей, которые сталкивались с серьёзными трудностями агрессии преступников и при этом не могли рассчитывать на недоразвитое правительство в слабозаселённых золотоносных районах. Местное население самостоятельно отлавливало преступников, собирало суды присяжных и выносило приговоры, зачастую с участием всего населения посёлка. За убийство или конокрадство полагалось повешение, за мелкие преступления - порка или изгнание с мгновенным исполнением приговора. Несмотря на кажущуюся жестокость и варварства подобной политики, она оказывала устрашающее воздействие на преступность и современники в 1848 году вспоминали, что после повешения 3-х воров в Калифорнии, преступность сошла на нет, и золотодобытчики могли оставлять своё золото у дороги, не боясь кражи.
После гражданской войны в США, когда население Юга было во многом разорено, их территории оккупированы федеральными войсками, а рабы освобождены, в регионе крайне усугубилась криминогенная ситуация. Не социализированные освобождённые рабы активно пополняли криминальный мир и мстили своим бывшим хозяевам. Федеральное правительство сумевшее разгромить армии конфедератов не могло обеспечить контроль за каждым отдельным криминальным элементом, поэтом стали массово складываться так называемые суды Линча, и практика самосуда приобрела выраженный расовый характер на юге США, хотя под горячую руку попадали не только афро-американцы. С учётом того, что до сих пор, несмотря на все усилия по социальной адаптации афроамериканского населения, порядка 40% заключённых федеральных тюрем в США составляют выходцы именно из этих групп, занимая при этом не более 13% населения страны, а вероятность попасть в тюрьму для афро-американского мужчины в 6,5 раз выше, нежели для белого мужчины, следует признать, что эта практика судов Линча не основывалась исключительно на расовых предрассудках и жестокости толпы, ну или признать, что существующая система федерального правосудия страдает тем же.
При этом, следует учитывать, что система государственного правосудия США до сих пор сохраняет свой крайне, по нашим меркам, децентрализованный и демократический характер - федерального Министерства Внутренних Дел и единой полиции не существует, функционирование таковых передано исключительно на уровень полномочий штатов и местного самоуправления, прокуроры и судьи как правило являются выборными должностями на местах, абсолютное большинство общественно значимых дел рассматривается судами присяжных.
Тем не менее, на протяжении XX века наблюдалась совершенно чёткая тенденция, направленная на монополизацию правительством функций поддержания правопорядка в США. Самосуд как явление был жесточайшим образом запрещён и преследовался, организации практикующие суды Линча были уничтожены, произошли жёсткие ограничения в правовом режиме оружия которые нарастали практически по всем штатам примерно до 70-х годов прошлого века. И если до 1934 года в США можно было без всяких лицензий и бумаг купить пулемёт по почте с доставкой на дом, то в последующем оборот гражданского оружия в большинстве штатов планомерно сокращался и запрещался. На фоне роста преступности.
Пока, примерно тридцать лет назад, на основе успешного опыта либерализации правового режима ношения пистолетов в отдельных штатах, этот тренд не был переломлен в обратную сторону. Прежде всего этот перелом начался с Флориды, до этого пережившей серьёзное усложнение криминогенной ситуации из-за принявших эти земли уголовников Фиделя Кастро и быстро справившейся с ней после либерализации режима скрытого ношения оружия. Если в 1986 году лицензия на покупку и ношение оружия не требовалась только в одном штате, а в 8 полиция была обязана выдать лицензию при отсутствии дисквалифицирующих признаков, то к 2011 году их количество увеличилось до 4 и 37 штатов соответственно. Тогда как уровень убийств за последние 30 лет упал более чем вдвое.
При этом количество легального оружия на душу населения в штатах приближается к показателю 1:1 и скоро достигнет объёма в 300 миллионов единиц, у примерно 45% американских домохозяйств, которые его ежегодно применяют для предотвращения преступлений по разным оценкам от 100 тысяч до 2,5 млн. раз. Если сотрудники правоохранительных органов в порядке самообороны и во время задержаний убивают порядка 400 человек и это число находится примерно на одном уровне на протяжении последних 5 лет, а высшей мере наказания посредством казни подлежало в 2011 году 43 человека, то гражданские лица ликвидировали в целях самозащиты почти 300 человек в год и эта цифра имеет чёткую тенденцию к росту. В 80% случаев подобных убийств в порядке самообороны использовалось огнестрельное оружие, включая пистолеты, применявшиеся в этих целях в 60% случаев. Несмотря на то, что количество пистолетов на руках у американцев примерно соответствует количеству ружей, которые в России легальны. Последние в США в целях самообороны участвуют лишь в 15% случаев от того масштаба предотвращённых в США преступлений, которого мы лишены в России по причине наличия запрета гражданского владения пистолетами.
Общие страноведческие данные показывают, что наибольший уровень убийств наблюдается в обществах с наименьшим количеством гражданского оружия. В Африке или бедных странах экваториальной Америки, где оружия на душу населения в пять-десять раз меньше чем в России и в десятки раз меньше, чем развитых странах, и уровень преступности самый высокий. Каждый уголовник заполучивший автомат, становится обладателем исключительного монопольного преимущества и быстрее пытается его реализовать на практике грабежом, геноцидом или попыткой государственного переворота.
При этом, разумеется, больше всего гражданского оружия на руках у населения именно развитых западных стран, тогда как, например, в Японии, гражданского оружия примерно столько же, сколько в России в относительных показателях. Что для японцев с лихвой компенсируется стремительным старением населения (где доля молодёжи меньше всего в мире, а на асоциальное поведение, как правило, далеко не старики идут) и высоким уровнем корпоративного самоуправления. А также жёсткими правилами общенационального гостеприимства, ограничивающими иностранную миграцию, и имеющие по результатам всего этого одну из самых низких преступностей в мире. Хотя нет никаких оснований полагать, что если бы в Японии правовой режим оружия был как в большинстве штатов США, то уровень преступности в этой стране был не ниже, а выше.
Несмотря на эти преимущества массового оружия, учитывая в значительной мере вытесненное гражданское общество из функционирования правопорядка и известную степень распада социальных связей, в условиях по-прежнему наблюдающегося роста в США государственного регулирования, уровень убийств даже сейчас примерно в 4 раза выше, чем он был в начале XX века. Хотя и имеет чёткую и долгосрочную тенденцию к спаду по сравнению с 50-70-ми годами XX века.
Эта тенденция характерна для всех развитых стран, переживших вытеснение государством гражданской самоорганизации, так в Англии уровень убийств на душу населения по результатам ста лет роста регулирования, запретов и вмешательства правительства вырос в 1,5 раза, в России в 2 раза, в Бразилии есть данные лишь с 1980 года, но и они показывают, что на фоне ужесточения правового режима оружия, произошёл двукратный рост преступности.
Значимую роль гражданское общество играет не только в индивидуальной, но и в общенациональной безопасности, минимизируя в обществе теракты и угрозы дестабилизации. Так, например, даже в России в 1999 году во время вторжения войск Хаттаба в Дагестан, добровольцы из приграничных сёл сдерживали ваххабитов до подхода федеральных сил. В Израиле, где в оборонной доктрине значительную роль играет выдача резервистам оружия, вооружение всех госслужащих и поощрение гражданского вооружения жителей приграничных территорий, обычные гражданские израильтяне в 2008 году прекратили или предотвратили благодаря своему личному оружию порядка половины вооружённых террористических нападений палестинцев на евреев, включая атаки на силовиков.
И пока США или вооружённая Швейцария, а также молодые независимые демократии прибалтийских республик, имея в своей структуре крупные подразделения гражданских лиц-резервистов с личным оружием, демонстрируют устойчивость своего развития, страны без подобного уровня включения граждан в обеспечение безопасности, включая Россию и даже такие западноевропейские общества как Великобритания или Франция, сотрясаются массовыми беспорядками и политическими кризисами. Погромы арабской молодёжи в Лондоне и Париже, 4 революции в России XX века и существующая авторитарная реакция на фоне угроз «цветных революций» - ситуации практически невозможные для вооружённых обществ, которые скорее будут правовые формы решения конфликтов искать, чем прибегать к насилию, просто потому что последнее не выгодно и слишком опасно.
Тогда как бандиты в России 90-х годах показали нам разгул преступности именно в условиях деградации социальных механизмов самозащиты. Не удивительно, что во всех постсоветских странах Восточной Европы, где рыночные реформы сопровождались легализацией пистолетов, демократический и рыночный транзит произошёл значительно удачей, чем в России и не был фактически отторгнут обществом. Поскольку не сопровождался ростом преступности, который в России пошёл на спад только в 2002 году, на фоне не только благоприятной углеводородной конъюнктуры, но и роста массива гражданского оружия самообороны.
Нельзя также забывать и о другом правовом само регуляторе решения конфликтных ситуаций - это, собственно, суд. Но не привычный для России «басманный суд», а суд действительно арбитражный, третейский, реально демократический суд. Как например, в Швейцарии, где основную долю судебных функций берут на себя избираемые населением местных муниципалитетов судьи, для которых даже нет требования иметь юридическое образование. В таких условиях близости к народу, разумеется, уровень доверия к решениям суда высок, туда рады обращаться и потребностей в «судах Линча» нет, а уровень законопослушания высок.
В России тем временем государственный суд фактически вручную назначающийся президентом сверху донизу, не легитимен, ему доверяет лишь 24% населения, тогда как не доверяет 40%. Говорить в этих условиях о правосудии и правопорядке в России вообще затруднительно. Закономерно при таких ущербных институтах, что люди чаще других народов обладают правовым нигилизмом, склонны к преступности и не идут искать правды в судебных инстанциях.
Нельзя также не упомянуть и о технологии медиации и прочих альтернативных стандартному государственному суду технологий решения правовых конфликтов. Эта технология мирного решения конфликтов возникла вместе с племенными старейшинами задолго до возникновения собственно государства. Сегодня она получила особенное развитие в коммерческом частном судопроизводстве, а также даже в сфере уголовного права в Западной Европе. Особенно в Норвегии, где технологии социальной медиации получили особое развитие, когда не государственные судьи, а специальные тонкие конфликтологи-медиаторы урегулируют судебные претензии сторон, связывают жертв и преступников, налаживают между ними коммуникацию, взаимопонимание и прощание, с исправлением криминальных элементов. Процесс этот в стране достаточно массовый характер носит и счёт идёт на тысячи подобных дел, что для общества, где счёт годовых убийств идёт не более чем на десятки - огромный и всё более возрастающий фактор правопорядка.
В конечном итоге стихия общественной самоорганизации, приводящая в действие механизмы рыночной экономики и формирующая богатства народов, имеет ту же природу, что и понятие «правопорядка» или «общественной безопасности». Подавление общества в области частной экономической инициативы приводит народы к нищете, разорению или стагнации. Подавление гражданской самоорганизации в сфере доступа к оружию и поддержания безопасности, приводит к деградации правопорядка, росту нестабильности, экспансии экстремистских групп и преступности. Понимание этой природы правопорядка из того же корня, что экономическое процветание народов, позволяет значительно лучше осознать роль и значимость свободы и социальной самоорганизации и исторический масштаб этого явления, сравнимого разве что с законом всемирного тяготения.