запад, восток
каждое утро, ещё умываясь, ещё наливая кофе в термо-стаканчик, ещё шнуруя ботинки и распихивая по карманам печенье, ключи, салфетки и телефоны, я выбираю -- восток или запад. Надевая ошейник на пса, приветствуя соседей и доходя до развилки, я всё ещё размышляю, какое сегодня утро -- западное или восточное.
если пойти на запад, асфальтовая дорога превращается в гравий, ныряет в тоннель между старыми деревьями и выходит на насыпь, отделяющую один пруд от другого. В прудах выращивают карпов, уток и лебедей (карпов специально, а остальные сами так решили), и пока мы с Раступреступностью идём к противоположной стороне, вокруг всё прыгает, плещется, расправляет крылья и крякает. Иногда лебеди переходят по насыпи из одного пруда в другой, и тогда лучше держаться от них на почтительном отдалении -- а то ещё начнут спрашивает, есть ли у нас семки.
сразу за прудами живёт Джульетта. Джульетта -- это собака, и зовут её Кристи или Мими, как-то так. Джульетта живёт в маленьком доме и часто смотрит на улицу из окошка под скошенным потолком. Сначала в неё по уши втрескался Форрест, а теперь Раступреступность. Когда мы проходим мимо дома Джульетты, Раступреступность подбегает к ограде, и посёлок оглашается проникновенными серенадами. Уверена, там наверняка что-нибудь про "о что за блеск я вижу" и даже, возможно, про "оставь служить богине чистоты, плат девственницы жалок и невзрачен".
за домом Джульетты есть несколько дачек, а потом начинается купеческий квартал. Тут живут: адвокат, мясник, швейцарский бизнесмен на пенсии, столяр, продавец дорогих машин и (внезапно) разводчик аквариумных рыбок. У первых дома солидные, дворики аккуратные и вылизанные, цветы на окнах в тон занавескам, газон ровный, чистовыбритый -- одним словом, зажиточно. А у разводчика рыбок во дворе, например, пруд с кувшинками, через который перекинут мостик. На старом каштане висят старые качели. Через дырявый мяч у крыльца проросли петунии. Даже доски в заборе -- не как заводская лапша у соседей, ровная и одинаковая -- а нарезанное продольными слоями бревно, каждая штакетина отличается от соседней.
дальше -- отдельно стоящее здание-коробка, выцветшие надписи на штукатурке сообщают, что когда-то тут были ресторан "У Швейка" и мясной магазин "Кролик". "Кролика" мы ещё застали, а вместо Швейка уже была вьетнамская "вечёрка" -- магазин с сигаретами, выпивкой, какими-то пряниками и самым простым хлебом. Такая есть в каждом чешском городе, и туда бегут вечером и в выходные, когда местные лавки уже не работают. "Вечёрка" за эти несколько лет тоже поменяла и владельцев, и интерьеры, и ассортимент раза четыре, и в эпоху очередных вьетнамских предпринимателей даже поглотила пустующее уже к тому моменту помещение "Кролика". Нынешние предприниматели посообразительнее предыдущих и торгуют, помимо прочего, собачье-кошачьими консервами и печеньем в виде косточек и рыбок.
удивительный феномен эти богемские вьетнамцы -- так и вижу, как сидит за огромным семейным столом где-нибудь в Сайгоне клан Нгуенов, что из ханойских Нгуенов, с квартала Корзинщиков. Мамаша Нгуен мечет на стол тазы с рисовой лапшой, бобовыми ростками, бамбуком и рыбным соусом, по северному рецепту. Папаша Нгуен допивает из пиалы бульон, вылавливая палочками рисинки. Почтительная тишина, только дождь стучит по крыше, устланной тростником, да скрипит калитка на деревянных мостках, идущих от крыльца к реке. И вдруг юнец Нгуен, третий с конца сын (среди восьмерых), глотает недожеванную лапшину и изрекает: Поеду в Чехию. Буду там работать по 14 часов в сутки, без выходных. Кто-то же должен продавать консервы чешским собакам.
мамаша роняет очередной таз с лапшой на соломенные рогожи, папаша давится рисинкой, но сын непреклонен. Ему пакуют в рюкзак банку рыбного соуса и бальзам "звёздочка". В аэропорт едут всем кланом, все семь тысяч ханойских Нгуенов. Через год, когда сын возвращается, клан встречает у трапа, и он увеличился уже в полтора раза. Юный Нгуен возмужал, он познал европейскую зиму и чешское пиво, и даже разрез глаз стал у него какой-то славянский. Чешские собаки не останутся без консервов -- свой пост в "вечёрке" Нгуенг передал товарищу, Хоангу из Хайфона. Вон та вереница из ста двадцати четырёх автобусов -- это как раз родственники Хоанга, приехали провожать.
хотя, возможно, всё происходит совсем по-другому. За "вечёркой" -- тропинка по насыпи через старые городские рвы, на внутренней части которых кое-где ещё видны остатки крепостной стены. Дальше -- узкий проход между стоящими вплотную (средневековая застройка) домами, арка и, вуаля, площадь -- с фонтаном, ратушей, балканским мороженым и бабушками, падающими в фонтан.
совсем другое дело, если повернуть на развилке в восточную сторону. Дорога идёт вдоль леса, и если с утра туман, то всё вокруг пахнет грибами и еловыми шишками. На обочине часто лежат сложенные аккуратными пирамидами брёвна. На самом деле это не обочина, а старая дорога, которая когда-то соединяла город с австрийской границей. Сейчас о ней напоминают редкие незаросшие мощёные участки да деревья, сто лет назад посаженные по обе стороны от тогдашней дороги -- по тому, как они отставлены друг от друга, можно понять, что дорога была узкой, на ней с трудом могли разъехаться две телеги. Там, где когда-то был перекрёсток с лесной дорогой, до сих пор стоит крест -- высоченный, метра четыре, целиком каменный, почти скрытый от прохожих ветвями двух разросшихся старых каштанов. Местные говорят, раньше здесь была деревня с почти тысячелетним костёлом, но всё снесли в конце пятидесятых, когда устанавливали полосу отчуждения. Крест голый -- никто на нём не висит, хотя в камне остались дыры для креплений. Выглядит так, будто тому, кто здесь раньше висел, это занятие надоело до чёртиков, и он просто слез и отправился по своим делам. А для полноты картины на нижние ветки каштанов кто-то напривязывал разноцветные ленты.
идём дальше -- всё тот же туман, пустая дорога и холмы на опушке леса, на поверку оказывающиеся заросшими развалинами домов. Петляем, кружим и в какой-то момент переходим государственную границу -- камни в тропинке те же, а воздух уже другой, не расслабленный южно-богемский, а солидный такой, торжественный воздух холодных северных окраин Восточного Рейха. Чехи заставу снесли, а рачительные австрийцы оставили -- мало ли что, у этих славянских соседей больно быстро всё меняется, вдруг придётся снова городить блокпосты. Иногда на заставе стоит скучающий полицейский -- именно поэтому, чтобы не поворачивать обратно, на прогулку с Раступреступностью надо брать не только поводок, но и паспорт.