(no subject)
И это )
Все про осень)
Выключил свет. Закрыл глаза.
Открыл, включил.
Подошел к окну, все то же.
Фонарь не унесли, скамейку не сломали, последний лист с клена не упал, - дрожит, пыхтит, но трогательно царапается о стекло и по-прежнему висит.
Опять сигареты закончились.
Придется тащиться в ларек.
Про себя думаю. Поехать в ларек на конец города.
На другой его конец.
Да, черт возьми, я никогда не видел, как в Измайловском парке падают звезды. А солнце, под каким углом оно роняет лучи на мокрый асфальт?
И как утренние лица обывателей рассыпаются в беспорядке из кривых и темных дверей подъездов?
Ничего об этом не знаю.
Накинул пальто, шнурок на одном ботинке завязался в узелок.
Плюнул.
Кажется, забыл закрыть дверь.
Мелкий снег на улице скудно сыпался и таял, не успевая коснуться бетона и щек.
Возле поворота стоит ларек.
Стучусь в окно. Сонная бабка открывает.
- У вас есть сигареты?
- Вы что, не видите?
- Плевать мне на ваши сигареты, я поеду за ними в Измайловский парк.
- Чево?
- Утром там иначе просыпается солнце, а люди кучками сыплются из подъездов и бегут по своим делам, топча останки звезд, упавших ночью на мокрый асфальт.
- Чево?
- Эээээээ…
- Вон через дорогу психушка, - захлопнула окно, что-то бурча.
Дорога пустовала, улица умирала в тишине…
Вышел к центру дороги. Пока кто-нибудь в этот час появится, можно просто идти.
В спину просигналило догоняющее авто.
- Куда идешь, сынок?
- В Измайловский парк.
Старичок в дохленькой шестерке весело засмеялся.
- Ну, садись.
Мерцая неоновыми пучками света, город сочился в грязное лобовое стекло, разрезаемая дворниками ночная картина умирала в нашей памяти, ложилась на асфальт выхлопными газами.
- Домой никак едешь, засиделся в гостях, а?
- Неееее!!! Сигареты закончились.
Удивленно посмотрев на меня, старичок неприятно фыркнул.
- А в Измайловском парке солнце иначе просыпается. Срывая тонкую корку желтой кожи, протискивается из-за домов в город, и льет свой сок в пустые лица людей, сыплющихся из зловонных подъездов в никуда.
- Сынок, может тебе домой лучше? Я тебе сигарет дам, отвезу… На вот, закури!
- Нет, спасибо, я не хочу.
Старичок беспокойно задергал сухой головой, как заплесневелой старой репкой, стряхивая выпадающие седые волосы на потертый пиджак. Остановившись перед светофором, он закурил. Мокрый снег становился крупнее, и все так же безжалостно заваливал стекло. Дворники в мучительном скрипе делали свое дело.
Я сидел в удобном старом кресле шестерки и часто дышал.
- А чо там, с солнцем-то?
- Я же говорю, оно там иначе просыпается.
- Ну, а сигареты тут при чем?
Я замолчал и, просидев неподвижно около минуты, стер рукавом вековую пыль с дверцы бардачка.
Репка, заметив мое движение, растянула морщинистые щеки в дебильной улыбке и молвила.
- Восемь лет, мать ее за копыто, в гараже простояла…
На одном из поворотов машину занесло. И я, начинавший засыпать, ударился головой о стекло.
- Тебе куда, сынок, вот подъехали к метро.
- Остановите здесь.
- Храни тебя Господь, - сказала репка, пересчитывая зеленые купюры и многозначительно кивая.
Я обратил внимание на трогательный пассаж. Старик, ссутулившись, сидел и пересчитывал деньги.
Что может быть более многозначительным?
Холод язвительно ударил в грудь. Закутавшись в пальто, я осмотрелся.
Подкинувшая меня шестерка с треском сорвалась с места и умерла в темноте трассы. Курить?
Нет, солнца еще нет.
Решил шагать в пасть темноты… Той, что проглотила машину.
Ни одного фонаря, зато звезды висели весьма неуверенно и дрожали каждым порывом неприятно-холодного ветра. Спустя сто шагов, увидел кофейное заведение.
В неоновой вывеске не хватало одной буквы, видимо поломка произошла ночью, поскольку днем перед открытием ее наверняка починили бы.
Постояв возле отвалившейся буквы, я вдохнул воздуха со снегом и скрылся за дверью.
Бармен спал, положив голову на кассу, громко храпел и изредка дергал щекой. На заднем столике два гомика отчаянно предавались светлым чувствам.
Меня заметила официантка, читавшая возле выхода в кухню.
- Двойной эспрессо, пожалуйста.
- Присаживайтесь.
Выбрав место подальше от гомосов, уронил зад на мягкую обшивку стула.
Уронил голову в руки, смотрел в стекло.
Улица постепенно оживлялась светом фар редких авто.
Слышались голоса.
Мир тек сквозь веки, неожиданно, неадекватно… Сумбурно и хаотично ломился прочь. Гнал меня в каменное и холодное прошлое.
В стекле увидел лицо. «Полулокон золотой и длинный» касался стола…
Что-то тихо шептала…
Говорила, молчала… Растворялась, снимала крылья…
Окаменевшие руки бессильно свисали с плеч.
- Молодой человек, ваш кофе!
Проснувшись, я понял, что сейчас будет утро.
Небо пошловато синело, звезды, обреченные и жалкие, гасли в ветках мерзлых ясеней.
- Счет.
- Одну минуту.
Выскочил из кофейни. Бежал, остановился возле первого ларька, купил блок сигарет.
Напротив стояло высотное здание в пятнадцать этажей.
Сунув сигареты за лацкан, кинулся в подъезд серого истукана, по-утреннему исступленно смотрящего окнами ниц.
Лифт. Пятнадцатый этаж. Частое дыхание. Звонит мобила.
- Але? Да… За солнцем.
На двери лифтерной висел замок… Над самой же дверью достаточно большое пространство, чтобы пролезть. Перекинул сигареты и пальто.
Перелез через дверь, прыгнул в темноту.
Черные стены загудели неясным шепотом в висках: «Куда, черт подери?»…
С трудом отыскал дверцу люка, дрожащими пальцами отодвинул мерзлую сталь.
Ветер ворвался в люк, и скользя по лицу мелкими льдинками, исчез.
Вышел наверх. Солнца еще не было видно. Только усталые капли умирающих звездных точек бледно мерцали в пустынном небе, небе этой земли, моем, и ее небе.
Город, черный и пустой, валялся внизу, как детали поломанных и ненужных игрушек капризного ребенка. Свесив ноги, я сел на краю пятнадцатиэтажного камня и посмотрел, как внизу из подъезда сыплются люди. Такие смешные люди, нелепые букашки. Один пошел к остановке, другой подошел к машине, повозился пятнадцать минут и забегал вокруг механизма, горячо жестикулируя, что-то еле слышно кричал. Толстая бабка в косынке вышла отнести мусор, и не донесла…
Возможно, инфаркт… Плюхнулась на асфальт, мусор рассыпался… Кто-то побежал и громко закричал.
- Ээээээ…
Отвел глаза к небу.
Закурил.
Дым сигарет медленно застилал иссиня-тусклую пленку безоблачной пустоты.
Где солнце?
Руки немели, холод стервозно разбегался в жилах лихорадкой.
Губы дрожали.
Казалось, солнце не вернется в этот город.
Быть может оно застряло в ветках придорожных тополей.
Может, разбилось о волны средиземного моря…
Может, острая бритва горизонта рассекла скукоженный апельсин надвое.
Но его не было в этом небе, ни кусочка… Без конца закуривая, я пристально смотрел в то место, откуда оно приходит.
Ни единого намека.
Ни шепота, ни топота.
Дрожащие пальцы осторожно сжимали дымящуюся сигарету, даря ее посиневшим губам.
Посиневшим от ожидания.
Полузакрыв глаза, хрипло начал издавать звуки.
Все про осень)
Выключил свет. Закрыл глаза.
Открыл, включил.
Подошел к окну, все то же.
Фонарь не унесли, скамейку не сломали, последний лист с клена не упал, - дрожит, пыхтит, но трогательно царапается о стекло и по-прежнему висит.
Опять сигареты закончились.
Придется тащиться в ларек.
Про себя думаю. Поехать в ларек на конец города.
На другой его конец.
Да, черт возьми, я никогда не видел, как в Измайловском парке падают звезды. А солнце, под каким углом оно роняет лучи на мокрый асфальт?
И как утренние лица обывателей рассыпаются в беспорядке из кривых и темных дверей подъездов?
Ничего об этом не знаю.
Накинул пальто, шнурок на одном ботинке завязался в узелок.
Плюнул.
Кажется, забыл закрыть дверь.
Мелкий снег на улице скудно сыпался и таял, не успевая коснуться бетона и щек.
Возле поворота стоит ларек.
Стучусь в окно. Сонная бабка открывает.
- У вас есть сигареты?
- Вы что, не видите?
- Плевать мне на ваши сигареты, я поеду за ними в Измайловский парк.
- Чево?
- Утром там иначе просыпается солнце, а люди кучками сыплются из подъездов и бегут по своим делам, топча останки звезд, упавших ночью на мокрый асфальт.
- Чево?
- Эээээээ…
- Вон через дорогу психушка, - захлопнула окно, что-то бурча.
Дорога пустовала, улица умирала в тишине…
Вышел к центру дороги. Пока кто-нибудь в этот час появится, можно просто идти.
В спину просигналило догоняющее авто.
- Куда идешь, сынок?
- В Измайловский парк.
Старичок в дохленькой шестерке весело засмеялся.
- Ну, садись.
Мерцая неоновыми пучками света, город сочился в грязное лобовое стекло, разрезаемая дворниками ночная картина умирала в нашей памяти, ложилась на асфальт выхлопными газами.
- Домой никак едешь, засиделся в гостях, а?
- Неееее!!! Сигареты закончились.
Удивленно посмотрев на меня, старичок неприятно фыркнул.
- А в Измайловском парке солнце иначе просыпается. Срывая тонкую корку желтой кожи, протискивается из-за домов в город, и льет свой сок в пустые лица людей, сыплющихся из зловонных подъездов в никуда.
- Сынок, может тебе домой лучше? Я тебе сигарет дам, отвезу… На вот, закури!
- Нет, спасибо, я не хочу.
Старичок беспокойно задергал сухой головой, как заплесневелой старой репкой, стряхивая выпадающие седые волосы на потертый пиджак. Остановившись перед светофором, он закурил. Мокрый снег становился крупнее, и все так же безжалостно заваливал стекло. Дворники в мучительном скрипе делали свое дело.
Я сидел в удобном старом кресле шестерки и часто дышал.
- А чо там, с солнцем-то?
- Я же говорю, оно там иначе просыпается.
- Ну, а сигареты тут при чем?
Я замолчал и, просидев неподвижно около минуты, стер рукавом вековую пыль с дверцы бардачка.
Репка, заметив мое движение, растянула морщинистые щеки в дебильной улыбке и молвила.
- Восемь лет, мать ее за копыто, в гараже простояла…
На одном из поворотов машину занесло. И я, начинавший засыпать, ударился головой о стекло.
- Тебе куда, сынок, вот подъехали к метро.
- Остановите здесь.
- Храни тебя Господь, - сказала репка, пересчитывая зеленые купюры и многозначительно кивая.
Я обратил внимание на трогательный пассаж. Старик, ссутулившись, сидел и пересчитывал деньги.
Что может быть более многозначительным?
Холод язвительно ударил в грудь. Закутавшись в пальто, я осмотрелся.
Подкинувшая меня шестерка с треском сорвалась с места и умерла в темноте трассы. Курить?
Нет, солнца еще нет.
Решил шагать в пасть темноты… Той, что проглотила машину.
Ни одного фонаря, зато звезды висели весьма неуверенно и дрожали каждым порывом неприятно-холодного ветра. Спустя сто шагов, увидел кофейное заведение.
В неоновой вывеске не хватало одной буквы, видимо поломка произошла ночью, поскольку днем перед открытием ее наверняка починили бы.
Постояв возле отвалившейся буквы, я вдохнул воздуха со снегом и скрылся за дверью.
Бармен спал, положив голову на кассу, громко храпел и изредка дергал щекой. На заднем столике два гомика отчаянно предавались светлым чувствам.
Меня заметила официантка, читавшая возле выхода в кухню.
- Двойной эспрессо, пожалуйста.
- Присаживайтесь.
Выбрав место подальше от гомосов, уронил зад на мягкую обшивку стула.
Уронил голову в руки, смотрел в стекло.
Улица постепенно оживлялась светом фар редких авто.
Слышались голоса.
Мир тек сквозь веки, неожиданно, неадекватно… Сумбурно и хаотично ломился прочь. Гнал меня в каменное и холодное прошлое.
В стекле увидел лицо. «Полулокон золотой и длинный» касался стола…
Что-то тихо шептала…
Говорила, молчала… Растворялась, снимала крылья…
Окаменевшие руки бессильно свисали с плеч.
- Молодой человек, ваш кофе!
Проснувшись, я понял, что сейчас будет утро.
Небо пошловато синело, звезды, обреченные и жалкие, гасли в ветках мерзлых ясеней.
- Счет.
- Одну минуту.
Выскочил из кофейни. Бежал, остановился возле первого ларька, купил блок сигарет.
Напротив стояло высотное здание в пятнадцать этажей.
Сунув сигареты за лацкан, кинулся в подъезд серого истукана, по-утреннему исступленно смотрящего окнами ниц.
Лифт. Пятнадцатый этаж. Частое дыхание. Звонит мобила.
- Але? Да… За солнцем.
На двери лифтерной висел замок… Над самой же дверью достаточно большое пространство, чтобы пролезть. Перекинул сигареты и пальто.
Перелез через дверь, прыгнул в темноту.
Черные стены загудели неясным шепотом в висках: «Куда, черт подери?»…
С трудом отыскал дверцу люка, дрожащими пальцами отодвинул мерзлую сталь.
Ветер ворвался в люк, и скользя по лицу мелкими льдинками, исчез.
Вышел наверх. Солнца еще не было видно. Только усталые капли умирающих звездных точек бледно мерцали в пустынном небе, небе этой земли, моем, и ее небе.
Город, черный и пустой, валялся внизу, как детали поломанных и ненужных игрушек капризного ребенка. Свесив ноги, я сел на краю пятнадцатиэтажного камня и посмотрел, как внизу из подъезда сыплются люди. Такие смешные люди, нелепые букашки. Один пошел к остановке, другой подошел к машине, повозился пятнадцать минут и забегал вокруг механизма, горячо жестикулируя, что-то еле слышно кричал. Толстая бабка в косынке вышла отнести мусор, и не донесла…
Возможно, инфаркт… Плюхнулась на асфальт, мусор рассыпался… Кто-то побежал и громко закричал.
- Ээээээ…
Отвел глаза к небу.
Закурил.
Дым сигарет медленно застилал иссиня-тусклую пленку безоблачной пустоты.
Где солнце?
Руки немели, холод стервозно разбегался в жилах лихорадкой.
Губы дрожали.
Казалось, солнце не вернется в этот город.
Быть может оно застряло в ветках придорожных тополей.
Может, разбилось о волны средиземного моря…
Может, острая бритва горизонта рассекла скукоженный апельсин надвое.
Но его не было в этом небе, ни кусочка… Без конца закуривая, я пристально смотрел в то место, откуда оно приходит.
Ни единого намека.
Ни шепота, ни топота.
Дрожащие пальцы осторожно сжимали дымящуюся сигарету, даря ее посиневшим губам.
Посиневшим от ожидания.
Полузакрыв глаза, хрипло начал издавать звуки.