Сказки южных морей
На Фиджи в аэропорту всех прибывших встречает трио улыбающихся аборигенов, которые поют местные протяжные песни, аккомпанируя на гитарах со слегка провисшими струнами. Песни мне показались знакомыми и в принципе я должен был все понять прямо там, но дорога была слишком утомительна: три перелета, двадцать девять часов в воздухе и двенадцать часов ожидания свалят с ног и бывалого путешественника, что уж говорить о таком домоседе, как я. Понимание пришло только на следующий день.
А пока было раннее утро. На выходе из аэропорта всем участникам саммита вместо нагрудных значков выдали одинаковые ракушечные бусы. Ноздри щекотал непривычный, но привлекательный букет ароматов обратной стороны Земли. Солнце взошло очень быстро и вертикально и, как это всегда бывает на восходе, добавило немного сил уставшим путешественникам. Этих сил хватило на дорогу до гостиницы, где постояльцев опять встретили местными песнями и снова мелькнуло ускользающее не то понимание, не то узнавание, но усталость и одиннадцатичасовая разница во времени взяли свое.
Проснулся я ранней ночью. Вряд ли возможно описать словами (и уж наверняка невозможно в прозе) летнюю декабрьскую лунную ночь на берегу тихоокеанской лагуны тропического острова... Я слушал океан и разглядывал бесчисленные огни незнакомых созвездий Южного полушария.
А наутро мы поехали в порт, где должны были выйти вокруг островов на кораблике. Такие прогулки полезны - на них участники саммита общаются в неформальной обстановке, что всегда идет на пользу делу. Но в этот раз мне было не до общения - в порту я влюбился с первого взгляда. Ее звали "Китовый хвост" и она была двухмачтовой шхуной. На ней мы вышли из бухты и отправились на небольшой остров, где должны были плавать, нырять, а потом обедать. Всю дорогу до острова я как завороженный стоял возле капитана. Этот добродушный фиджиец охотно объяснял мне нехитрую морскую науку, а в начале обратного пути он спросил, не хочу ли я постоять за штурвалом. Присмотревшись, как я веду корабль, он сказал: "Вот тебе курс, вот ориентир", - похлопал меня по плечу и сел отдыхать. Пару раз он подходил, чтобы дать новые указания, но в целом всю обратную дорогу шхуну вел я.
Это был час невероятного кайфа - стоять за штурвалом, чувствовать ступнями каждое движение моей шхуны и выправлять курс, переходя из одного течения в другое!...
Ближе к берегу команда спела фиджийскую песню и вот тогда я понял то, что ускользало от меня эти пару дней. Все их песни - про расставание. Шекспировская "расставания сладкая печаль" пронизывает весь их мир. Хорошо известно понятие карго-культа. Во время Второй Мировой войны американцы устраивали на тихоокеанских островах временные аэродромы. Когда война закончилась, американцы ушли с островов, и тогда туземцы стали делать аэродромы сами: взлетные полосы из пальмовых листьев, диспетчерские башни из бамбука и все такое. Считается, что глупые туземцы приняли американцев за богов и призывали их обратно. Не возьмусь судить чужую религию, будь то бамбуковые диспетчерские башни тех, кто верит, что вернутся летчики, или каменные колокольни соборов тех, кто верит, что вернется молодой убитый иудей. Лишь отмечу глубокое подсознательнее чувство, которое лежит в основе таких взглядов - желание, чтобы все снова было хорошо. Это желание свойственно людям любых народов и религий. И сейчас, когда я пишу эти строки, я чувствую как во мне потихоньку появляется это желание - в этот раз в виде тоски по дому и семье. И когда через несколько дней я зайду в местный аэропорт и снова услышу песни фиджийцев, я буду знать, о чем они на самом деле поют.
А пока было раннее утро. На выходе из аэропорта всем участникам саммита вместо нагрудных значков выдали одинаковые ракушечные бусы. Ноздри щекотал непривычный, но привлекательный букет ароматов обратной стороны Земли. Солнце взошло очень быстро и вертикально и, как это всегда бывает на восходе, добавило немного сил уставшим путешественникам. Этих сил хватило на дорогу до гостиницы, где постояльцев опять встретили местными песнями и снова мелькнуло ускользающее не то понимание, не то узнавание, но усталость и одиннадцатичасовая разница во времени взяли свое.
Проснулся я ранней ночью. Вряд ли возможно описать словами (и уж наверняка невозможно в прозе) летнюю декабрьскую лунную ночь на берегу тихоокеанской лагуны тропического острова... Я слушал океан и разглядывал бесчисленные огни незнакомых созвездий Южного полушария.
А наутро мы поехали в порт, где должны были выйти вокруг островов на кораблике. Такие прогулки полезны - на них участники саммита общаются в неформальной обстановке, что всегда идет на пользу делу. Но в этот раз мне было не до общения - в порту я влюбился с первого взгляда. Ее звали "Китовый хвост" и она была двухмачтовой шхуной. На ней мы вышли из бухты и отправились на небольшой остров, где должны были плавать, нырять, а потом обедать. Всю дорогу до острова я как завороженный стоял возле капитана. Этот добродушный фиджиец охотно объяснял мне нехитрую морскую науку, а в начале обратного пути он спросил, не хочу ли я постоять за штурвалом. Присмотревшись, как я веду корабль, он сказал: "Вот тебе курс, вот ориентир", - похлопал меня по плечу и сел отдыхать. Пару раз он подходил, чтобы дать новые указания, но в целом всю обратную дорогу шхуну вел я.
Это был час невероятного кайфа - стоять за штурвалом, чувствовать ступнями каждое движение моей шхуны и выправлять курс, переходя из одного течения в другое!...
Ближе к берегу команда спела фиджийскую песню и вот тогда я понял то, что ускользало от меня эти пару дней. Все их песни - про расставание. Шекспировская "расставания сладкая печаль" пронизывает весь их мир. Хорошо известно понятие карго-культа. Во время Второй Мировой войны американцы устраивали на тихоокеанских островах временные аэродромы. Когда война закончилась, американцы ушли с островов, и тогда туземцы стали делать аэродромы сами: взлетные полосы из пальмовых листьев, диспетчерские башни из бамбука и все такое. Считается, что глупые туземцы приняли американцев за богов и призывали их обратно. Не возьмусь судить чужую религию, будь то бамбуковые диспетчерские башни тех, кто верит, что вернутся летчики, или каменные колокольни соборов тех, кто верит, что вернется молодой убитый иудей. Лишь отмечу глубокое подсознательнее чувство, которое лежит в основе таких взглядов - желание, чтобы все снова было хорошо. Это желание свойственно людям любых народов и религий. И сейчас, когда я пишу эти строки, я чувствую как во мне потихоньку появляется это желание - в этот раз в виде тоски по дому и семье. И когда через несколько дней я зайду в местный аэропорт и снова услышу песни фиджийцев, я буду знать, о чем они на самом деле поют.