Продолжение зубов
В нашей семье зубы не являлись предметом поклонения, к ним относились с той вежливой холодностью, с какой относятся к незванному, но полезному гостю. Их чистили, о них заботились, а в случае расстройства здоровья, водили к доктору.
Из всех только мама не знала зубовных страданий. Возможно, эта привилегия была дана ей взамен многочисленных горестных потерь и белые ровные зубки очень ей шли, особенно когда она пела. А пела она всегда, и голос ее тоже был божьим даром.
Скорее всего, несчастье с мамиными зубами происходило уже давно и мы с сестрой среди нашего здорового подросткового эгоизма заметили его на том этапе, когда все уже было поздно, и мама потеряла почти все свои нижние зубы, которые вдруг неожиданно расшатались. Она несколько раз ходила в платную зубную поликлинику в Красных домах и ей делали новые зубы, но пользоваться ими она не могла. Хорошо помню, как после дня мучений мама говорила со слезами - все, больше не могу. А было ей 47, или 48 лет.
И тогда близкая мамина приятельница, не знающая стеснения в средствах, прислала ей своего врача, и он сделал маме зубы, с которыми она пела и смеялась до конца жизни, не считая последних нескольких месяцев, когда зубы, как и вся ее непосильная жизнь, перестали иметь смысл.
Наш папа с зубами, как и со многими обязанностями жизни, справлялся с присущей ему педантичной аккуратностью, что позволило ему зубы сохранить и нашего внимания к ним не привлекать. Только однажды, незадолго до отъезда, я провожала его в госпиталь, где ему, как участнику войны, предоставляли недельный пансион и лечение зубов. Ранним утром мы неспеша шли по Шаболовке и в руке он нес маленький чемоданчик.
Потом я уехала. Мы стали писать друг другу письма и между нами возникла наконец та близость, которой мы в совместной жизни так сопротивлялись.
Через семь лет он умер в отвратительной городской больнице. Государство к тому времени на таких стариков внимания не обращало, любимый сын был в отъезде, а я не смогла приехать.
Едва ли не первые мои детские воспоминания связаны с очередью, ведущей в зубной кабинет. Визиты эти были частыми, но кроме несчастного мальчика Глеба я ничего не помню. Глеб же был представлен со всеми трагическими последствиями своего легкомысленного отношения к зубам на картинках с подсветкой, которые можно было медленно крутить и наполняться ужасом перед дверью, за которой доктор со зловещим крючком и висящим рядом с креслом хоботом бормашины ожидал меня.
И этим, ни с чем не сравнимым чувством, были наполнены все мои будущие свидания с зубными врачами. Надо ли говорить, что при малейшей возможности я этих свиданий избегала. Особенно в школе, когда в класс вдруг заходила медсестра и что-то шептала на ухо учителю, после чего он по очереди отправлял учеников на проверку к доброму доктору, который совершал по школам рейды и рассверливал бедным детям здоровые зубы.
Но к восемнадцати годам мне пришлось перебороть страх и сдаться на милость дантисту, Я даже помню фамилию этого безмозглого и безрукого идиота, который мгновенно просверлил мне передний зуб и заложил туда мышьяк. Зуб немедленно почернел и я на долгое время перестала смеяться, пока зуб не сломался. Но сломался не весь и к нему удалось приладить коронку, и в таком, довольно приличном виде, я первый раз выходила замуж. И второго замужества зуб был свидетелем, и еще довольно длинного куска жизни, в котором уже множество зубов требовало немедленного ремонта, какой на фоне других забот казался несбыточным.
Но на закате всякой надежды появился добрый настройщик и так ловко своим волшебным молоточком настроил разболтанные клавиши, что остаток жизни я смогу жевать яблоки и бесперебойно смеяться, хотя поводов для смеха все меньше.
Из всех только мама не знала зубовных страданий. Возможно, эта привилегия была дана ей взамен многочисленных горестных потерь и белые ровные зубки очень ей шли, особенно когда она пела. А пела она всегда, и голос ее тоже был божьим даром.
Скорее всего, несчастье с мамиными зубами происходило уже давно и мы с сестрой среди нашего здорового подросткового эгоизма заметили его на том этапе, когда все уже было поздно, и мама потеряла почти все свои нижние зубы, которые вдруг неожиданно расшатались. Она несколько раз ходила в платную зубную поликлинику в Красных домах и ей делали новые зубы, но пользоваться ими она не могла. Хорошо помню, как после дня мучений мама говорила со слезами - все, больше не могу. А было ей 47, или 48 лет.
И тогда близкая мамина приятельница, не знающая стеснения в средствах, прислала ей своего врача, и он сделал маме зубы, с которыми она пела и смеялась до конца жизни, не считая последних нескольких месяцев, когда зубы, как и вся ее непосильная жизнь, перестали иметь смысл.
Наш папа с зубами, как и со многими обязанностями жизни, справлялся с присущей ему педантичной аккуратностью, что позволило ему зубы сохранить и нашего внимания к ним не привлекать. Только однажды, незадолго до отъезда, я провожала его в госпиталь, где ему, как участнику войны, предоставляли недельный пансион и лечение зубов. Ранним утром мы неспеша шли по Шаболовке и в руке он нес маленький чемоданчик.
Потом я уехала. Мы стали писать друг другу письма и между нами возникла наконец та близость, которой мы в совместной жизни так сопротивлялись.
Через семь лет он умер в отвратительной городской больнице. Государство к тому времени на таких стариков внимания не обращало, любимый сын был в отъезде, а я не смогла приехать.
Едва ли не первые мои детские воспоминания связаны с очередью, ведущей в зубной кабинет. Визиты эти были частыми, но кроме несчастного мальчика Глеба я ничего не помню. Глеб же был представлен со всеми трагическими последствиями своего легкомысленного отношения к зубам на картинках с подсветкой, которые можно было медленно крутить и наполняться ужасом перед дверью, за которой доктор со зловещим крючком и висящим рядом с креслом хоботом бормашины ожидал меня.
И этим, ни с чем не сравнимым чувством, были наполнены все мои будущие свидания с зубными врачами. Надо ли говорить, что при малейшей возможности я этих свиданий избегала. Особенно в школе, когда в класс вдруг заходила медсестра и что-то шептала на ухо учителю, после чего он по очереди отправлял учеников на проверку к доброму доктору, который совершал по школам рейды и рассверливал бедным детям здоровые зубы.
Но к восемнадцати годам мне пришлось перебороть страх и сдаться на милость дантисту, Я даже помню фамилию этого безмозглого и безрукого идиота, который мгновенно просверлил мне передний зуб и заложил туда мышьяк. Зуб немедленно почернел и я на долгое время перестала смеяться, пока зуб не сломался. Но сломался не весь и к нему удалось приладить коронку, и в таком, довольно приличном виде, я первый раз выходила замуж. И второго замужества зуб был свидетелем, и еще довольно длинного куска жизни, в котором уже множество зубов требовало немедленного ремонта, какой на фоне других забот казался несбыточным.
Но на закате всякой надежды появился добрый настройщик и так ловко своим волшебным молоточком настроил разболтанные клавиши, что остаток жизни я смогу жевать яблоки и бесперебойно смеяться, хотя поводов для смеха все меньше.