(no subject)
- Уволенных у нас съедают, - небрежно ответил Гэр, попыхивая
послеобеденной сигарой.
Я не понял, что он имеет в виду, и тогда Чакк в своем неизменном
пенсне взял на себя труд разрешить мое недоумение.
- Всех этих уволенных рабочих умерщвляют, и их мясо идет в пищу. Вот,
поглядите газету. Видите? В этом месяце было уволено шестьдесят четыре
тысячи восемьсот шестьдесят девять рабочих, и точно в соответствии с этим
понизились цены на мясо.
- И они покорно позволяют себя убивать?
- А что им остается делать? На то и существует закон об убое рабочих.
Последние слова принадлежали Бэппу, с кислой физиономией сидевшему
позади горшка с персиком. Я был совершенно обескуражен. Однако же ни
господин Гэр, ни Бэпп, ни Чакк не видели в этом ничего
противоестественного. После паузы Чакк с усмешкой, показавшейся мне
издевательской, заговорил опять:
- Таким образом государство сокращает число случаев смерти от голода
и число самоубийств. И право, это не причиняет им никаких мучений - им
только дают понюхать немного ядовитого газа.
- Но все же есть их мясо...
- Ах, оставьте, пожалуйста. Если бы сейчас вас услышал наш философ
Магг, он лопнул бы от смеха. А не в вашей ли это стране, простите, плебеи
продают своих дочерей в проститутки? Странная сентиментальность -
возмущаться тем, что мясо рабочих идет в пищу!
Гэр, слушавший наш разговор, спокойно сказал, пододвигая ко мне блюдо
с бутербродами, стоявшие на столике рядом:
- Так как же? Может быть, попробуете? Ведь это тоже мясо рабочих...
Я совсем растерялся. Мне стало худо. Провожаемый хохотом Бэппа и
Чакка, я выскочил из гостиной Гэра. Ночь была бурная, в небе не сверкала
ни одна звезда. Я возвращался домой а полной темноте и блевал без
передышки. И моя рвота белела пятнами даже в темноте.
Рюноскэ Акутагава. "В стране водяных"
послеобеденной сигарой.
Я не понял, что он имеет в виду, и тогда Чакк в своем неизменном
пенсне взял на себя труд разрешить мое недоумение.
- Всех этих уволенных рабочих умерщвляют, и их мясо идет в пищу. Вот,
поглядите газету. Видите? В этом месяце было уволено шестьдесят четыре
тысячи восемьсот шестьдесят девять рабочих, и точно в соответствии с этим
понизились цены на мясо.
- И они покорно позволяют себя убивать?
- А что им остается делать? На то и существует закон об убое рабочих.
Последние слова принадлежали Бэппу, с кислой физиономией сидевшему
позади горшка с персиком. Я был совершенно обескуражен. Однако же ни
господин Гэр, ни Бэпп, ни Чакк не видели в этом ничего
противоестественного. После паузы Чакк с усмешкой, показавшейся мне
издевательской, заговорил опять:
- Таким образом государство сокращает число случаев смерти от голода
и число самоубийств. И право, это не причиняет им никаких мучений - им
только дают понюхать немного ядовитого газа.
- Но все же есть их мясо...
- Ах, оставьте, пожалуйста. Если бы сейчас вас услышал наш философ
Магг, он лопнул бы от смеха. А не в вашей ли это стране, простите, плебеи
продают своих дочерей в проститутки? Странная сентиментальность -
возмущаться тем, что мясо рабочих идет в пищу!
Гэр, слушавший наш разговор, спокойно сказал, пододвигая ко мне блюдо
с бутербродами, стоявшие на столике рядом:
- Так как же? Может быть, попробуете? Ведь это тоже мясо рабочих...
Я совсем растерялся. Мне стало худо. Провожаемый хохотом Бэппа и
Чакка, я выскочил из гостиной Гэра. Ночь была бурная, в небе не сверкала
ни одна звезда. Я возвращался домой а полной темноте и блевал без
передышки. И моя рвота белела пятнами даже в темноте.
Рюноскэ Акутагава. "В стране водяных"