СЕМЬ СИНИЦ
1.
Синюшка-побирушка,
чирик-чирик-чирик,
послушай-ка вполушка,
что скажет материк,
как он на все четыре
свои тебя пошлет
повыше и пошире
распластывать живот,
чтоб этим, как их, людям
успела ты чиркнуть,
что их мандам и мýдям
заказан к морю путь,
что ты не сплоховала,
что это не бла-бла,
что ты огарком сала
все море подожгла,
что это не для славы,
что это навсегда,
чтоб знали все шалавы,
как бедствует беда.
2.
Мадам д’Онуа,
мадам д’Онуа.
Золотая иголка.
Белая Нева.
Перышки времени
дышат едва
на морозе. Румяные
пробегают слова.
В белолапом раменье
дышит голова
на стекло без толка:
все равно листва,
где синеет балаболка,
намертво жива.
3.
спой мне песню ни о чем
спой мне песню никому
как за мельничным ручьем
сердце падает во тьму
и глядит глядит вода
черноглазым колесом
спой мне песню никогда
чтобы жернов невесом
стал над зернышком ума
не размолотым еще
и считая сердце тьма
тараторила трещо-
ткой крутясь пока темно
до того кукареку
сыпь исаюшка зерно
собирай павло муку
спой мне песню что поют
караконджулы зимой
у желтеющих запруд
утешая сердце тьмой
4.
Синица допоет с листа
сенильное Листа мясцо,
и станет кость листа чиста -
его последнее лицо.
А спинка сохранит следы
от клюва и от коготков -
мурашки Брайля, «бр-р-р» воды,
глаза холодных пузырьков.
5.
Немного моря в коротком клюве,
и нá тебе - такой влажный свист,
как будто отсверкнул аллювий,
по всей долине еще речист.
Ушла река и не вернется,
но ты придержи ее в уме
и с нежностью золоторотца
поглаживай голыши в суме,
чтоб оставаясь в текучем теле,
они сохраняли свой номинал
и суммой речи рыбьей отпотели
когда бы ты их ни достал -
купить себе немного света
и посмотреть ему в глаза,
а там ни ответа, ни привета -
сплошного золота слеза.
6.
Н. Г.
Parus маленький большой,
норвидова птичка,
надо плыть, хоть за душой
мелкая водичка.
Надо плыть, не надо жить,
все равно застрянем,
pod latyńskich... фьють-фьють-фьють...
żagli cieniem.
7.
Подлетает к подоконнику,
семку жареную берет
и несет ее покойнику,
и кладет ему в открытый рот,
а покойник семку лузгает
и выплевывает шелуху,
открывает глазки узкие,
видит светлую труху,
что летит из деревянного
неба, сгнившего почти,
и текут в ушные раковины его,
слева - «господи», справа - «прости».
Синюшка-побирушка,
чирик-чирик-чирик,
послушай-ка вполушка,
что скажет материк,
как он на все четыре
свои тебя пошлет
повыше и пошире
распластывать живот,
чтоб этим, как их, людям
успела ты чиркнуть,
что их мандам и мýдям
заказан к морю путь,
что ты не сплоховала,
что это не бла-бла,
что ты огарком сала
все море подожгла,
что это не для славы,
что это навсегда,
чтоб знали все шалавы,
как бедствует беда.
2.
Мадам д’Онуа,
мадам д’Онуа.
Золотая иголка.
Белая Нева.
Перышки времени
дышат едва
на морозе. Румяные
пробегают слова.
В белолапом раменье
дышит голова
на стекло без толка:
все равно листва,
где синеет балаболка,
намертво жива.
3.
спой мне песню ни о чем
спой мне песню никому
как за мельничным ручьем
сердце падает во тьму
и глядит глядит вода
черноглазым колесом
спой мне песню никогда
чтобы жернов невесом
стал над зернышком ума
не размолотым еще
и считая сердце тьма
тараторила трещо-
ткой крутясь пока темно
до того кукареку
сыпь исаюшка зерно
собирай павло муку
спой мне песню что поют
караконджулы зимой
у желтеющих запруд
утешая сердце тьмой
4.
Синица допоет с листа
сенильное Листа мясцо,
и станет кость листа чиста -
его последнее лицо.
А спинка сохранит следы
от клюва и от коготков -
мурашки Брайля, «бр-р-р» воды,
глаза холодных пузырьков.
5.
Немного моря в коротком клюве,
и нá тебе - такой влажный свист,
как будто отсверкнул аллювий,
по всей долине еще речист.
Ушла река и не вернется,
но ты придержи ее в уме
и с нежностью золоторотца
поглаживай голыши в суме,
чтоб оставаясь в текучем теле,
они сохраняли свой номинал
и суммой речи рыбьей отпотели
когда бы ты их ни достал -
купить себе немного света
и посмотреть ему в глаза,
а там ни ответа, ни привета -
сплошного золота слеза.
6.
Н. Г.
Parus маленький большой,
норвидова птичка,
надо плыть, хоть за душой
мелкая водичка.
Надо плыть, не надо жить,
все равно застрянем,
pod latyńskich... фьють-фьють-фьють...
żagli cieniem.
7.
Подлетает к подоконнику,
семку жареную берет
и несет ее покойнику,
и кладет ему в открытый рот,
а покойник семку лузгает
и выплевывает шелуху,
открывает глазки узкие,
видит светлую труху,
что летит из деревянного
неба, сгнившего почти,
и текут в ушные раковины его,
слева - «господи», справа - «прости».