У кого что, а у нас - полнолуние...
Взвываю на Луну. Она меня понимает. Всегда понимала. Выходишь с утра
на улицу - "Здравствуй, Луна!" и на работу. Но, несмотря на всё моё самоуверенное панибратство, она всегда была высоко. Каким бы
оттенком ни была окрашена её призрачная плоть, она всегда холодна. Ибо нет в ней крови.
Крови, которая заставляет запрокидывать голову вверх.
Крови, что заставляет уходить в темноту и искать там лучи света.
Крови, что расшатывает тело, стоящее над обрывом.
Крови, бьющей по глазам, ищущим нечто неизведанное в бесприютной дали.
Крови, что изливается из горла протяжным тоскливым воем.
Неважно - вслух ли, про себя ли. Но в себя тяжелее. Ибо изнутри нет выхода, и мечется этот вой посреди грудной клетки, бьётся в прутья, резонирует с мириадами своих же отражений и рикошетов. И, разбившись, медленно и неотвратимо стекает по непрошибаемым стенкам разгорячённой липкой жидкостью.
А Луну не запятнает эта кровь, ибо у неё стойкий иммунитет. Она знает бессилие этого воя и она всегда спокойна. Сколько их, таких, завывающих на разные лады и голоса, насчитала она на своём веку?
Это не работа, не занятие, не обязанность. Это судьба.
Круг-о-ворот.
на улицу - "Здравствуй, Луна!" и на работу. Но, несмотря на всё моё самоуверенное панибратство, она всегда была высоко. Каким бы
оттенком ни была окрашена её призрачная плоть, она всегда холодна. Ибо нет в ней крови.
Крови, которая заставляет запрокидывать голову вверх.
Крови, что заставляет уходить в темноту и искать там лучи света.
Крови, что расшатывает тело, стоящее над обрывом.
Крови, бьющей по глазам, ищущим нечто неизведанное в бесприютной дали.
Крови, что изливается из горла протяжным тоскливым воем.
Неважно - вслух ли, про себя ли. Но в себя тяжелее. Ибо изнутри нет выхода, и мечется этот вой посреди грудной клетки, бьётся в прутья, резонирует с мириадами своих же отражений и рикошетов. И, разбившись, медленно и неотвратимо стекает по непрошибаемым стенкам разгорячённой липкой жидкостью.
А Луну не запятнает эта кровь, ибо у неё стойкий иммунитет. Она знает бессилие этого воя и она всегда спокойна. Сколько их, таких, завывающих на разные лады и голоса, насчитала она на своём веку?
Это не работа, не занятие, не обязанность. Это судьба.
Круг-о-ворот.