цензура в позднем СССР
По моему общий тренд у нас (в нашем герцогстве), как смотрят и советское прошлое, в корне не правильный. Как и многое другое. Взгляд на прошлое строят на основе нарратива о "многострадающем латышском народе" и, соответственно под этот образец подгоняют и отображение советского периода как "тюрьму народов". Типа, железная и злая, но всемогущая машина репрессий против свободы алчущего народа. Ну и у молодого поколения создается впечатление типа Садамского Ирака: диктатура, бедность, не справедливость, но порядок и сила (много танчегов).
В моих личных воспоминаниях совершенно другая картина: болото нищенства, грязи и тупости, а какая нибудь интеллектуальная жизнь культуры пряталась в кухнях сигаретой и рюмочкой. Т.е. на Великий и Нерушимый я смотрю не с боязнью, а с брезгливым презрением, как на дохлую крысу - не как на "тюрьму народов", а грязную "коммуналку народов".
В большинстве случаев цензуры в позднем СССР власти вообще не причем, это была самоцензура бдительных граждан - сами друг за другом следили, боролись с проявлениями нелояльности (в наши дни те сами люди или их дети внедряют законы о нелоялности и нравственности), не ожидая официального вмешательства т.н. Главлита. Притом подозреваю, что во многих случаях цензоры бы пропустили, крамолу не заметив или не посчитав крамолой. Т.е. не вездесущая гебня каждому в затылок дышала, а сами сограждане.
Вспомнил наглядный пример в случае с литературном журналом "Авотс" (ручей), где коллеги из редакции сами подняли внутренний скандал и собственноручно перекрасили обложку (художники Андрис Бреже и Андра Нейбурга, в то время муж и жена), потому что в своем рвении увидели в ней вагину, член, половой акт, сперму и, самое ужасное, в двух красных полосках у номара издания - флаг независимой Латвии!
Вызвали Нейбургу на собрание редколлегии и два часа перевоспитали в лучших традициях поздней тройки: обвинения, ругательства, вымышления. Она, оказывается, сознательно провоцировала закрытие журнала, КГБ "уже интересуется", расстрелять мало за такое предательство коллектива, только прозорливость и решительность редколлегии, собственноручно всю ночь ретушируя этот ужас, спасло флагман латышской литературы. Больше всего ее шокировало, как редактор обходил с рисунком все стола работников редакции, спрашивая: видишь здесь член? видишь сперму? - и все отвечали: емммм... даааа... конечно вижу.
Типично для того времени.
В моих личных воспоминаниях совершенно другая картина: болото нищенства, грязи и тупости, а какая нибудь интеллектуальная жизнь культуры пряталась в кухнях сигаретой и рюмочкой. Т.е. на Великий и Нерушимый я смотрю не с боязнью, а с брезгливым презрением, как на дохлую крысу - не как на "тюрьму народов", а грязную "коммуналку народов".
В большинстве случаев цензуры в позднем СССР власти вообще не причем, это была самоцензура бдительных граждан - сами друг за другом следили, боролись с проявлениями нелояльности (в наши дни те сами люди или их дети внедряют законы о нелоялности и нравственности), не ожидая официального вмешательства т.н. Главлита. Притом подозреваю, что во многих случаях цензоры бы пропустили, крамолу не заметив или не посчитав крамолой. Т.е. не вездесущая гебня каждому в затылок дышала, а сами сограждане.
Вспомнил наглядный пример в случае с литературном журналом "Авотс" (ручей), где коллеги из редакции сами подняли внутренний скандал и собственноручно перекрасили обложку (художники Андрис Бреже и Андра Нейбурга, в то время муж и жена), потому что в своем рвении увидели в ней вагину, член, половой акт, сперму и, самое ужасное, в двух красных полосках у номара издания - флаг независимой Латвии!
Вызвали Нейбургу на собрание редколлегии и два часа перевоспитали в лучших традициях поздней тройки: обвинения, ругательства, вымышления. Она, оказывается, сознательно провоцировала закрытие журнала, КГБ "уже интересуется", расстрелять мало за такое предательство коллектива, только прозорливость и решительность редколлегии, собственноручно всю ночь ретушируя этот ужас, спасло флагман латышской литературы. Больше всего ее шокировало, как редактор обходил с рисунком все стола работников редакции, спрашивая: видишь здесь член? видишь сперму? - и все отвечали: емммм... даааа... конечно вижу.
Типично для того времени.