К юбилею Михаила Пуговкина
Странная штука, отчего-то, говоря о Михаиле Пуговкине, считается совершенно нормальным отделываться любезной банальностью типа "лучший актер второго плана", "добрейшая физиономия", "главный мухомор советского экрана" и так далее, и тому подобное… И мало кто обращает внимание на то, что Михаил Иванович - один из крупнейших мастеров ужаса, работавший в широчайшем диапазоне. А ведь это сложно не заметить даже при весьма беглом осмотре его бескрайней фильмографии. Смотрите сами.
Вот, например, в 1967 году в раннем киберпанковском опыте Ильи Ольшвангера "Его звали Роберт" Пуговкин в мельчайших психологических подробностях передает ужас, пожирающий бдительного туриста-алкоголика, внезапно осознавшего, что он робот.
В тот же период Пугонькин (его настоящая фамилия, оцените!) особенно активно сотрудничает с известным гуру психоделии Александром Роу. Вместе они создают целую галерею хипующих царей, людей непростой судьбы, прилагающих нечеловеческие усилия, и все же неспособных избежать мистического вмешательства в свою жизнь. Роу и Пуговкину удается парадоксальное - выдавая визуально-цветовое пиршество в духе Хершела Льюиса сохранить страх перед неизвестностью. Черт, жутко даже представить, что видят эти зеленые стеклянные глаза.
А ранее, в 1963-ем в короткой экспрессионистской зарисовке "Тайна комнаты №216" на сверхкрупном плане Пуговкин и вовсе демонстрирует медленное превращение щенячьей мордахи налетчика по прозвищу Кровавый Фелик в застывшую в беззвучном крике маску ужаса перед лицом (лицами) эсхатологического бюрократизма. Уже одно только это - мощнейшая эмблема всего жанра, значительно превосходящая по силе все будущие переосмысления Уэса Крэйвена.
И это не говоря еще о бескомпромиссном портрете безумия отца Федора в "Двенадцати стульях", латентной войне между человеком и машиной в "Пока не грянет гром" и многом-многом другом...