Отвергнутая
Вода венецианской лагуны не отражает, она излучает. Излучение вмещает в себя способность отражать. Но для того чтобы излучать, воде никто не нужен, ничто не нужно; ей достаточно самой себя, потому что вода хочет видеть только себя. Если всё, что её сдерживает (“мучение воды”), что придаёт ей (мнимую) форму, чему-то у воды научилось, так это самосозерцанию. Венеция тоже хочет видеть только себя. “Бог - единство всех видений”.
Во время нагонной волны (“высокой воды”) Венеция трогает саму себя. Самотрогание как естественное продолжение самозерцания. В самосозерцании воля к действию уравновешивается волей к успокоению. “Отраженный мир есть обретенный покой”. Излучающий мир противостоит обретению. Венеция - единство миров.
Каб венецианская вода была вертикальной, она бы стала абсолютом, абсолютным фоном, по религиозным, эстетическим, технологическим воздействиям значительно превосходящим дворцы, соборы, фасады, мемориальные плиты и прочие великие камни Венеции. Но в отличие от привычной, горизонтальной воды, стремящейся к равновесию, вертикальная - обрушивается. Такую воду боятся, её презирают, ей завидуют. Как в Средневековье завидовали Венеции. В дождь пресная вода нападает на морскую, пытаясь разжижить цвет последней - зряшные усилия. “Цвет судьбы” не замечает примесей.
Вода ведёт меня туда, куда я не хочу идти - на мостики, на ступени - убийцы коленных суставов. Терапевтический эффект обезболивающих совпадает по времени с самоочищением венецианских вод, по утрам волокущих на себе вакуумные упаковки, кока-кольный пластик, пивной алюминий и прочий цивилизационный мусор. Примерно к полудню он исчезает, изглаживается. Самовозрождающаяся вода возвращает Венеции её глубину.
Но должно быть хотя бы одно символическое качество, которое вопреки “морской греховной” воде. И это самопрозразность Венеции. На картине (предположительно) Джорджоне, великого мастера венецианской школы, галера, полная демонов, разъярённой птицей несётся над взбаламученной лагуной, чтобы уничтожить греховную Венецию, где никем неопознанные анонимные святые поднимаются в барку несчастного корабельщика. Отправив галеру на морское дно, они низвергнут демонов. Самопрозрачность есть святость. “Святой не оставляет следов”.
Даже во время тумана, когда водная стихия заслоняет саму себя, Венеция остаётся прозрачной и светопроницаемой. Но при этом можно сколь угодно долго наблюдать за живописным пейзажем, значение которого так и не откроется. Живописность Венеции сдерживает её поэтические силы. В современных условиях живописность означает фотографическую визуальность. Чтобы ни придумывали о самоценности цвета, о композиционных центрах и других, на мой взгляд, второстепенных вещах, фотография, лишённая поэтичного содержания, живёт, покуда плещется искусствоведческая речь. Мир действительно нуждается в критическом суждении, во мнении экспертов, в отборе кураторов, в обобщениях искусствоведов. Однако мир не настолько равнодущен и профанирован, чтобы доверять правдоподобным метафорам и мутной терминологии (недоверие тотально). Дабы избежать явных повторов (наверное, не удалось; малоубедительное оправдание - вода дорожит собственной повторяемостью), перед отъездом я смотрел фотографии мастеров Магнума с видами Венеции; везде вода: предзакатная, предрассветная, утешающая, мрачная, тревожная; переводя её в разряд статичных объектов, фотография помогает воде попытаться дойти до конца самой себя.
Помимо воды, на “венецианских фотографических картинах” много гондол, что тоже легко объяснимо. Нос гондолы напоминает настороженную птицу, готовую вспорхнуть. Гондола плывёт и летит. Как и человек, находящийся в ней, с той лишь разницей, что даже в Венеции он обязан ходить.
На стенах домов расклеены портреты умерших венецианцев. На деревьях было бы ритуальнее, первобытнее. Но их нет. Деревянные сваи, о которые трутся простаивающие гондолы, выполняют функцию деревьев. Одинокая свая как кол, поджидающий приговорённых к Венеции; как посох, оставшийся от тех, кто, сгинув в лагуне, уже приобщился к венецианскому мифу.
В один из туманных вечеров мы крепко ошиблись, сели не на тот vaporetto. Вместо нескольких минут, мы плыли не меньше получаса. Вода грезит путешествием, принуждает к нему; в какой-то момент мне показалось, что мы стали заложниками её безумных идей и бессознательных образов. Вокруг трассирующая тьма. На палубе что-то бормочущий старик и его слабеющий пёс. Теплоход осторожно и медленно (со скоростью Венеции) огибал мерцающие буйки. Мне представлялось, что лоцман тоже ошибся, и мы выходим в открытое море. В мозгу вспыхивали картины, на которых неповортливая венецианская калоша была единственным содержимым свёртка штормовой волны. Мы проплывали опустевшие, разграбленные доки; понурые краны свыклись с бессилием шейных позвонков, с их макабрической болью. Внезапно где-то справа возник сияющий девятиярусный лайнер, как новейший иконостас. Если бы на нём не был указан порт приписки (Genova), я бы подумал, что это десантный корабль, что нас подманивают захватчики, варвары. В действительности то были праздные “однодневки-туристы”, в чьи разрозненные сновидения затекли венецианские воды.
Когда на экране высокого разрешения рассматривают данные ядерно-магнитного резонанса, например, того же коленного сустава, то бесчисленные срезы мягких тканей бледно-серого цвета, кости - насыщенно-серого, хрящи - приглушённо-белого, а воспалительная жидкость (та же вода) всегда светящаяся, интенсивно-белая, её ни с чем не спутаешь, потому что она излучает, её хорошо видно. Воспалительная жидкость давит на нервные окончания, вызывая боль. Чем больше зона свечения, тем сильнее боль. Только в Венеции понимаешь, что так быть не должно, что это несправедливость и беззаконие, что боль не может излучать. Оказывается, может. Это лишь в трактате мудреца из Хуайнани, в главе “Об изначальном Дао”, вода не знает ни любви, ни ненависти, не требует вознаграждения. Вода знает и любовь, и ненависть. Вода Венеции требует вознаграждения. Я не знаю, какого именно; вероятней всего - нагромождения ненадёжных метафор. Боль знает доподлинно, потому что в силу притворства и декоративности последних давно к ним безразлична. Не так: она их отвергает. Жаль, что боль не отвергает саму себя даже в присутствии венецианской воды со всеми её масками, грёзами, символами, видимостями, самостями, архетипами.