Фарш домашний
«А котлетки какие получаются! Вот она - настоящая экология, нетронутая, от природы» - Васильна самозабвенно нахваливала говяжий край, потрясая животно-красным шматом в воздухе. Интеллигентного вида дачник придирчиво осматривал свежерасчлененный телячий труп. Мясо и правда было отличным.
Бычок Женька наблюдал за торговлей, положив голову на верхнюю слегу забора. Жвачка привычно перекатывалась во рту, а в массивной голове с белым пятном во лбу работал не самый популярный говяжий субпродукт. На удивление, никакого ужаса или отвращения от зрелища останков своего соплеменника Женька не испытывал. Участь миллиардов съеденных предков примиряла с действительностью, да и естественный отбор за прошедшие тысячелетия дружбы с человечеством милосердно притупил страх смерти и воспитал философское отношение к положению коровьего рода в пищевой цепочке. Мысли Женьки, как и у любого подростка были полны причудливых фантазий, хотя и несколько специфических: почему у старой Зорьки, зарезанной после Пасхи, мясо было такое темное-темное, сколько стейков из него получится, кто купит его язык и сделают ли из него левой задней заливное на Новый Год или запекут целиком? Шел август, значит, осталось еще месяца 3-4, ну, до Нового Года максимум.
Женька был безусловно не совсем типичным бычком. Его сородичи, а особенно дойные телки, хоть и гордились своей миссией, прибывали в постоянной меланхолии, жалуясь на тяжкую долю кормилиц человечества и по-бабьи причитая “ой, под нож пустуть, ироды”, когда вечерний надой вдруг оказывался меньше положенных двух трехлитровок. Ну это коровье трагическое выражение лица всем хорошо знакомо.
Его ж голова была полна завиральных идей и нигилизма. С нескрываемым превосходством смотрел он на своих приземленных родственников: даже свиньи, и то более продвинутые, хотя, когда дело доходит до забоя, начинают протестовать и орут - не зря ж говорят - как резаные. Что делать, истероидный тип нервной организации. Но со свиньями Женька общаться любил. Их всеядный цинизм был отдушиной после унылого занудства и тоскливого смирения коровника. Эти жизнерадостные грязнули задорно хрюкали, даже получая на обед жуткие помои, хихикали и весело обсуждали какой-нибудь забавный пищевой отход, выловленный из баланды. Старый хряк Мефодий травил пошлые анекдоты и потешался над своими толстыми подружками и Женькой. «Знаешь, Женёк, как из ваших в Австралии мраморную говядину делают-то? Не знаешь? Тю-ю, салага! День кормят - сало, а день не кормят - мя-ясо, так и чередуют! Ха!» - весь хлев начинал заливисто хрюкать, и Женька, нисколько не обижаясь, смеялся вместе со свиньями.
«Мы - народ даром что паскудный, но добрый, - философствовал бывало Мефодий. - Нам больших достижений и вечной жизни не надобно, мы не против на отбивные пойти, но убойщикам радости доставлять не обязаны, пусть слушают наш визг, ибо не ведают, что творят! А вон твои ферментативные фабрики (так Мефодий по-научному коров называл) идут себе покорно, только косят глазищами уныло, на жалость бьют типа. Кто ж будет внимание обращать-то. Мясник - существо жестоковыйное, грубое, ему ваши телячьи нежности не сдались».
- А скажи, дядь Мефодий, после убоя душа сразу улетает или еще пару дней можно полетать здесь? - спрашивал Женька.
- Хех, дурачок, да зачем тебе это? По мне так - отслужил свое - можно и на покой аль в следующую инкарнацию, - умных слов Мефодий набрался по молодости, пока служил модельным алкоголиком в НИИ наркологии. Потом один сотрудник отдал спившуюся свинью своей тетке в деревню, пожалел. На свежем воздухе от зависимости Мефодий избавился быстро и очень не любил, когда хозяин Иван Федорович, нализавшись, засыпал в хлеву.
- Не, ну мне интересно. - не отставал Женька. - Я б хотел посмотреть, что со мной сделают, кто меня есть будет. Может мое мясо в Москву увезут или еще куда. Хоть посмотрю одним глазком на мир, ну не глазком уже, а чем получится.
- Ишь ты какой, продвинутый! Не пристало душе за трупом своим ходить - а если тебя в морозилку положат и только через пару месяцев продадут? Застрянет твоя душа непутёвая - не там, не здесь. Так и будешь болтаться. Лучше уж сразу отсюда мотать. Может и правда, есть всякие следующие жизни, вдруг птицей какой или человеком станешь? Я вот, ежели вочеловечусь когда-нибудь, буду отрываться по полной - языка телячьего отведаю да свининки пожру от пуза! А-ха-ха-ха! - Мефодий заливисто захрюкал и завалился на бок, радуясь удачной шутке.
Надо сказать, что Женька ходил в хлев не за солдатским юморком старого хряка. Ближе к сентябрю подружился он с Машей, дочкой Мефодия из последнего зимнего помета. Девка она была смышленая и веселая. С ней Женька чувствовал себя сразу взрослее и серьезнее. После бурного веселья с Мефодием они уходили шептаться в дальний угол хлева. Женьке казалось, что Маша его понимает лучше других. Глядя на ленивый розовый закат, они говорили о мире, о судьбе своих народов и о любви. Да, неожиданная тема для бычка и свинки, но, как все подростки, они хотели романтики и душевного тепла. Мир вокруг был безумен и печален. Коровы спаривались и рожали с осознанием своей великой миссии, свиньи просто весело совокуплялись, спуская по стакану за раз, что было любимой пошлостью Мефодия. Большинство их соплеменников не доживало до этого жизненного этапа и заканчивало жизнь на мясном прилавке, так и не вкусив всех прелестей взрослой жизни.
В лунном тумане, дыша утренней росой, они до первых петухов мечтали. Говорили о странном мире людей, что бы они делали, если бы стали царями всех зверей, смогли бы цивилизации коров и свиней жить в мире или всеядность и вегетарианство были бы причиной кровопролитных войн, разводили бы свиньи людей на мясо или слишком много мороки с этими двуногими. Внутренне замирая, они смело фантазировали о том, кто купит их мясо, кто и как будет готовить их части. Со смехом шипали они друг друга за филейные части и жутковато шутили, передразнивая хозяйку: «какой филейный край, а из этой коленки получится отличный холодец, берите, гражданин, не пожалеете»...
Ночи неумолимо становились длиннее, а по утрам цепкий морозец прихватывал лужи. До конца оставалось лишь несколько недель. С болью Женька понимал, что не боится смерти, но больше всего ему будет не хватать этих ночных разговоров, этого странного единения душ, от которой все внутри переворачивается, когда тебя понимают с полуслова, подхватывают твои мысли и разговор становится удивительным танцем. Он пытался говорить об этом с Машей, но каждый раз жвачка комом застревала под языком, он смущался и замолкал. Она все понимала, но тему эту старательно обходила. От этого Женька чувствовал себя еще хуже. Ведь так много еще не сказано, так мало было вечеров и ночей, когда они под звонкий и сытый храп остальных обитателей хлева тихо шептались в дальнем углу.
Вскоре Женька подслушал разговор Васильны по телефону. Та собиралась везти свежее мясо в город на продажу в следующее воскресенье. Конечно, и свининка будет молодая, и телятинку привезет. Постоянные клиенты уже делили лучшие куски.
Какая тоска, - думал Женька. - Неужели все кончится через три дня?!
Единственное утешение, что повезут их на рынок вместе с Машей. Но что толку - повезут уже по частям, по сторонам особо не посмотришь. А Маше так хотелось посмотреть на мир, свиней ведь гулять не выпускают в отличие от телят. Она так любила слушать его рассказы про поле, про деревья, про трактор и даже про вредных мальчишек, с улюлюканьем гонявших пыль по растрескавшейся глине дорог.
Последнюю ночь они провели вместе и говорили о других мирах и других жизнях. Как было бы здорово, если переселение душ есть на самом деле! И как узнать друг друга в следующей жизни, как найти? И как было бы здорово стать людьми и вместе прожить долгую человеческую жизнь. «Ты бы пригласил меня в ресторан и мы съели бы по огромному стейку», - с грустной улыбкой говорила Маша. «А когда мы стали бы жить вместе, то ты делала бы мне отличные домашние котлетки», - смаргивая слезу отвечал Женька. «А может повезет, и мы еще в конце этой жизни снова будем вместе...» - прошептала Маша.
В этот момент они услышали звук приближающегося автомобиля, а Иван Федорович затопал, сбивая снег с кирзачей, и открыл дверь хлева. Пахнула ноябрьской сыростью и утренний туман хлынул внутрь. Они просто стояли и смотрели друг на друга. Когда Женьку потянули на веревке наружу, Маша подняла голову, на сколько поросячья шея, вверх и прошептала: «Встретимся в фарше, отличные будут котлетки» - черные бусины глаз были полны слез, но она улыбалась.