Когда я училась в 7 классе, по телевизору впервые показали «Маленькую Веру». Вокруг сюжета роились слухи и сплетни, и один только просмотр его становился актом участия в сексуальной революции. А еще это был один из редких случаев, когда мы с моей 34-летней мамой были союзницами, а не соперницами. Отец презрел мероприятие и оккупировался с цветным «Славутичем» в гостиной комнате, а мы с мамой толкались в кухне около польского черно-белого телеприемника. Мы нервничали и договорились убавить звук на той самой сцене секса, которая представляла опасность для психики обеих. Половину сюжета мы тревожно предвкушали, а в самый ответственный момент засуетились, зашарили руками по телевизору, потеряли тумблер звука и конфузливо закрывали уши руками, чтобы не слышать стоны и вздохи. Фильм мы не обсуждали, но я почему-то помню обо всем этом. Опыт совместного переживания с матерью случился по поводу героини, которая одевалась как проститутка, пила и курила.
В следующем году на экран вышла «Интердевочка». Худая, окутанная сигаретным дымом Елена Яковлева трахалась c тоскливым лицом, густо красилась, много курила и носила кофты с рукавом «летучая мышь», ездила на иномарке и постоянно плакала.
Параллельно с просмотром кинофильмов я до дыр заслушала альбом певицы Сандры The Long Play. Коллекция пластинок для домашнего электрофона ограничивалась десятком виниловых пластинок и парой отечественных синглов на «сорока пятках». Валерию Леонтьеву, сборнику «Диско 80-х» и песне «На недельку до 2-го я уеду в Комарово» я предпочитала импортную женскую грусть. Я заводила пластинку, отламывала от веника палочку вместо настоящей сигареты и подолгу стояла у окна, наблюдая закат затуманенным взглядом. На тот момент я не имела представления ни о счастливой, ни о несчастной любви, но драматичный образ рисовался живо.
Чуть позже к делу подключилась Франсуаза Саган с героинями, которые все время курят и все время рефлексируют. Так зарисовки с нарядными страдалицами составили ключевой женский образ моего пубертатного периода. Прищуренный от слез и сигаретного дыма взгляд через лобовое стекло автомобиля составляли антураж для сильных эмоций. Моя мама тоже предпочитала доказывать свою любовь к папе мерой страдания. Все женские разговоры вокруг подтверждали: печаль - основной признак настоящего чувства. Моим личным дополнением к этому стала потребность в эстетике картинки.
И вот, по истечении 15-ти лет, я еду за рулем своей машины к мужчине своей мечты. На ногах - похабные кружевные чулки, на попе - самые красивые трусы, на руках - перфорированные перчатки, на плечах - песцовый палантин, в пальцах - тонкая сигарета, в магнитоле - Sade. Это - не просто поездка, это - еще один крестовый поход. Я везу финал нашей любовной истории. И он должен быть исполнен в жанре вамп-трагедии: роскошная женщина, падшая к ногам победителя в осыпавшиеся шелка. Я - высокий образец женщины, которая красиво умирает от любви. Еще одна греза стала реальностью. Круг замкнулся. Этот гештальд должен быть завершен.
Я собиралась несколько часов - по заветам журнала Cosmopolitan о том, как должна выглядеть сексуальная царица. Я даже изготовила ему памятный подарок. Черно-белая фотография изображала дерево, выросшее из древне-римских руин. Это - тоже символ: мне нужно использовать все возможности, чтобы все-таки доказать ему, что жизнь побеждает смерть.
Я планировала приехать к дому и позвонить в звонок домофона. Если он откроет дверь, я предстану во всем своем драматическом блеске. Если нет, я смогу заглянуть в окна его квартиры. Может быть, я увижу там другую женщину. Я продумала и проглотила все возможные варианты развития событий. В любом случае, уже давно пора было совершить этот ритуал посвящения: привезти мужчине в подарок себя саму.
Я забыла записную книжку с адресом в святой уверенности, что вспомню дорогу, мгновенно заблудилась в спальном районе ЮЗАО, сразу же отреклась от интриги и набрала мужчине sms с просьбой вывести. Просьба была нейтральной: «оказалась по случаю, помоги». Он не отвечал, я петляла по пустым запорошенным ранним снегом улицам, злилась, нервничала, расплакалась и набрала его номер. Гудки. 1 раз, 2-ой раз,…, 3…..4,5,6,7. В какой-то момент единственное, что мне требовалось от него - действительно вывести меня из западни сонных 9-этажек в промозглой темноте. На 7-ой раз он написал сообщение «я не дома». Я упрямо продолжала звонить - единственно для того, чтобы объяснить: я вовсе не хотела вторгаться на его территорию, я хочу домой, я действительно заблудилась, я нуждаюсь в его помощи. В какой-то момент он ответил на вызов, бросил что-то между «я - в вагоне» или «я - в агонии» и выключил телефон.
Я остановилась на отшибе спального района, чтобы отдаться истерике полностью. Через 15 минут силы для рыданий закончились. Я сидела в машине, слушала щелкание аварийки, смотрела в окно на поземку, метущую вдоль асфальта, пыталась дышать и придумать хотя бы какое-то оправдание тому, что моя кружевная задница в полночь оказалась на какой-то неизвестной улице, а этот славный подвиг никогда не станет семейной историей. Я утешала себя: «вот, и славно, вот и хорошо, а была бы я с ребенком и просила его о помощи, а он - вот так…» Но я все равно верила, что свою женщину и своего ребенка он никогда не бросит. И все происходящее значило только то, что я - не его женщина и что у меня не будет от него ребенка. И это никак не соответствовало тому, что последние 2 месяца я занималась медицинской подготовкой к зачатию и потратила на это чертову кучу денег и времени.
… Через несколько дней, он написал длинное sms-письмо о том, что не способен испытывать эмоции, потому давно умер внутри, что не испытывает в этой жизни ничего, кроме боли и страха, что я - всегда в самом укромном уголке его сердца. Всю эту душераздирающую информацию я получала и раньше. Новым было вот что: «Нападение Пизды на человека не приемлю. Попадал уже». Так символ моей подростковой сексуальности стал иллюстрацией «нападения пизды на человека» и был развенчан.