(no subject)
В предыдущем посте я сказала, что музыка Пуччини кажется мне наиболее подходящей для проецирования в неё своих личных переживаний, и canto_et_spero спросил: а почему, собственно? =) Пока я пыталась на этот вопрос ответить, осознать личные переживания и сформулировать мысли, накаталась целая телега махрового имха. Пусть будет отдельный пост.
Я бы сказала, что причина, по которой Пуччини так хорошо «ложится на душу» - в черте его эстетики, которую можно определить как мелодраматичность. Слово «мелодраматичность» я употребляю, естественно, не в ругательном смысле, а как термин. Мелодраматичность я бы определила как предельное внимание к личности и её переживаниям, причём очень важно, чтобы в фокусе была именно сама личность, а не всякие там абстракции и метафизические концепты. Этим любая опера Пуччини или Верди отличается, например, от «Тристана и Изольды»; хотя это во много зависит от дирижёра\исполнения, и бывают очень личные прочтения «Тристана» (например, запись Кляйбера с Маргарет Прайс, или сравнительно недавняя запись с Доминго, очень хорошая во всём, кроме Доминго).
Я бы сказала, что испытывать по поводу «Тристана» те же эмоции, что по поводу «Тоски» или «Турандот» - это всё равно, что микроскопом гвозди забивать; но кто-то ведь должен говорить нам не о вселенском, а о чисто человеческом. На это можно было бы возразить, что как раз «Турандот» - произведение более абстрактное, притчевое, нежели более ранний Пуччини. Но ведь какую именно черту любить в произведении - вопрос личных пристрастий. Мне кажется, «Турандот» никогда не стала философической жестью типа «Женщины без тени» именно потому, что её автор слишком хорошо понимал человеческое, и действующие лица в Турандот (Калаф, Лю, Тимур) остались столь же живыми, как и все лучшие пуччиниевские герои, хотя они и ведут себя по логике героев символических. Мир вокруг них настолько бездушен и жесток, а сама Турандот настолько отмороженная, что для соприкосновения героев с «китайским» миром нужны трикстеры-посредники, министры. Больше всего в «Турандот» мне нравится именно контраст между чувствами героев и их бесчувственным окружением. Не то чтобы толпа в чём-то была виновата, но согласитесь, это довольно стрёмно: у них на глазах человек умирает, а они ей - «Parla, parla! Il nome!». Ну, конечно, это один из 3 моих любимых моментов там.
Попытка изменить жестокий мир приводит к трагедии. В принципе, автор обещал в конце хэппиэнд, так что желающие могут в него верить. Я иногда слушаю его, но только в исполнении Сазерленд и Паваротти: то, что эти двое могут сделать из любых нот, почти достойно сакрифайснутой Кабалье и ангстующего Гяурова. Хотя обычно я нажимаю «стоп», как только Гяуров заканчивает ангстить.
Персонажи «Турандот» так и видятся мне в стиле пиранделловских персонажей в поисках автора: типа, ты нам хэппиэнд задолжал, отдай. Пусть всей партией в загробный мир идут, на то они и сказочно-притчевые герои.
Послушаешь это дело подольше - так и завоешь: дайте мне обратно моего Верди \ Доницетти \ Бетховена \ Вагнера \ нужное вписать, подчеркнуть. А совсем без Пуччини тоже не получается. Что это - недостаток в организме отчаянных переживаний? =)
Я бы сказала, что причина, по которой Пуччини так хорошо «ложится на душу» - в черте его эстетики, которую можно определить как мелодраматичность. Слово «мелодраматичность» я употребляю, естественно, не в ругательном смысле, а как термин. Мелодраматичность я бы определила как предельное внимание к личности и её переживаниям, причём очень важно, чтобы в фокусе была именно сама личность, а не всякие там абстракции и метафизические концепты. Этим любая опера Пуччини или Верди отличается, например, от «Тристана и Изольды»; хотя это во много зависит от дирижёра\исполнения, и бывают очень личные прочтения «Тристана» (например, запись Кляйбера с Маргарет Прайс, или сравнительно недавняя запись с Доминго, очень хорошая во всём, кроме Доминго).
Я бы сказала, что испытывать по поводу «Тристана» те же эмоции, что по поводу «Тоски» или «Турандот» - это всё равно, что микроскопом гвозди забивать; но кто-то ведь должен говорить нам не о вселенском, а о чисто человеческом. На это можно было бы возразить, что как раз «Турандот» - произведение более абстрактное, притчевое, нежели более ранний Пуччини. Но ведь какую именно черту любить в произведении - вопрос личных пристрастий. Мне кажется, «Турандот» никогда не стала философической жестью типа «Женщины без тени» именно потому, что её автор слишком хорошо понимал человеческое, и действующие лица в Турандот (Калаф, Лю, Тимур) остались столь же живыми, как и все лучшие пуччиниевские герои, хотя они и ведут себя по логике героев символических. Мир вокруг них настолько бездушен и жесток, а сама Турандот настолько отмороженная, что для соприкосновения героев с «китайским» миром нужны трикстеры-посредники, министры. Больше всего в «Турандот» мне нравится именно контраст между чувствами героев и их бесчувственным окружением. Не то чтобы толпа в чём-то была виновата, но согласитесь, это довольно стрёмно: у них на глазах человек умирает, а они ей - «Parla, parla! Il nome!». Ну, конечно, это один из 3 моих любимых моментов там.
Попытка изменить жестокий мир приводит к трагедии. В принципе, автор обещал в конце хэппиэнд, так что желающие могут в него верить. Я иногда слушаю его, но только в исполнении Сазерленд и Паваротти: то, что эти двое могут сделать из любых нот, почти достойно сакрифайснутой Кабалье и ангстующего Гяурова. Хотя обычно я нажимаю «стоп», как только Гяуров заканчивает ангстить.
Персонажи «Турандот» так и видятся мне в стиле пиранделловских персонажей в поисках автора: типа, ты нам хэппиэнд задолжал, отдай. Пусть всей партией в загробный мир идут, на то они и сказочно-притчевые герои.
Послушаешь это дело подольше - так и завоешь: дайте мне обратно моего Верди \ Доницетти \ Бетховена \ Вагнера \ нужное вписать, подчеркнуть. А совсем без Пуччини тоже не получается. Что это - недостаток в организме отчаянных переживаний? =)