10-12.08.2012
Зачем нам лежак или стул? Мы пришли на пляж, и я размещаюсь так, как делал всю жизнь. Сбрасываем вьетнамки, сверху моя футболка, потом Улина шляпа и, наконец, полотенце. Мы готовы.
Море такое же, Каспий совсем не изменился. Сегодня сильные волны, и мы с Улей не идем далеко. Уля хохочет, когда волны накрывают ее.
Изменился берег. Рестораны с пафосными названиями, многоэтажные виллы, нависшие над морем и кое-где отхватившие часть береговой линии. Высокие заборы, эта вечная апшеронская примета. За некоторыми заборами выглядывают скалы, о которые когда-то билось море. Эти скалы бросают робкие взгляды в сторону моря, мечтая о том, что волны когда-то вновь будут прятаться в их ложбинках и трещинках.
Чуть дальше видна высотная постройка, там идет строительство отеля, на месте недостроенного в 80-е санатория. Тогда там высился подъемный кран, на котором работал крановщик по фамилии Белов. Он орал на всю округу, давал ценные указания рабочим, а мы с Тогрулом, двоюродным братом, его передразнивали и кричали что-то в ответ. Однажды Белов нам ответил. Это было лаконичное «Azar!»
Пока мы плещемся в воде, у стопки наших вещей появляется скучный дядя и начинает индифферентно копать лопатой. Потом он вкладывает в ямку палку с прибитым щитом. На нем надпись: «Купаться строго воспрещено!» Количество пляжников сразу увеличивается.
Мы с Улей ходим по берегу, пишем и рисуем на мокром песке. Большим пальцем ноги я вывожу на песке наши имена, волны смывают очертания букв, мы с Улей обсуждаем морскую пену, высыхающую на берегу. Потом Уля рисует что-то и говорит, что это - губы. А я дорисовываю дужки и получаются очки. А потом сразу - глаза, лапки, и у меня выходит гигантская муха. Или я рисую море и поднимающееся из него солнце, Уля добавляет ему глаза и ротик, а я - усы и бороду, уходящую в море, в уже настоящее море.
Бородатое солнце улыбается и припекает. Мы возвращаемся на дачу, где у нас много дел. Нам надо позавтракать (яичница, посыпанная французскими травами, и «солдатики»), поиграть в нарды (Уля обыграла меня со счетом 3:2), почитать Пеппи (как мы смеялись на моменте с нюхательным табаком!), поиграть с Августином (Улин новый мишка, которого я искал почти год), сфотографироваться на том же месте и в том же ракурсе, что я 30 лет назад, много у нас дел, а еще мы смотрим Олимпиаду. Мы болели за турецкую таэквондистку Нур Татар, которая смешно пищала во время ударов, она в итоге взяла серебро. Болели за кенийского марафонца Кипротича, но победил другой Кипротич, из Уганды. А еще Уля все рассказала мне про художественную гимнастику, про ленточки, обручи и мячи, а когда мы смотрели выступления с булавами, я, как вредный мальчишка, все ждал, что гимнастки будут ронять булавы, и они их действительно роняли.
Это были хорошие выходные.
Море такое же, Каспий совсем не изменился. Сегодня сильные волны, и мы с Улей не идем далеко. Уля хохочет, когда волны накрывают ее.
Изменился берег. Рестораны с пафосными названиями, многоэтажные виллы, нависшие над морем и кое-где отхватившие часть береговой линии. Высокие заборы, эта вечная апшеронская примета. За некоторыми заборами выглядывают скалы, о которые когда-то билось море. Эти скалы бросают робкие взгляды в сторону моря, мечтая о том, что волны когда-то вновь будут прятаться в их ложбинках и трещинках.
Чуть дальше видна высотная постройка, там идет строительство отеля, на месте недостроенного в 80-е санатория. Тогда там высился подъемный кран, на котором работал крановщик по фамилии Белов. Он орал на всю округу, давал ценные указания рабочим, а мы с Тогрулом, двоюродным братом, его передразнивали и кричали что-то в ответ. Однажды Белов нам ответил. Это было лаконичное «Azar!»
Пока мы плещемся в воде, у стопки наших вещей появляется скучный дядя и начинает индифферентно копать лопатой. Потом он вкладывает в ямку палку с прибитым щитом. На нем надпись: «Купаться строго воспрещено!» Количество пляжников сразу увеличивается.
Мы с Улей ходим по берегу, пишем и рисуем на мокром песке. Большим пальцем ноги я вывожу на песке наши имена, волны смывают очертания букв, мы с Улей обсуждаем морскую пену, высыхающую на берегу. Потом Уля рисует что-то и говорит, что это - губы. А я дорисовываю дужки и получаются очки. А потом сразу - глаза, лапки, и у меня выходит гигантская муха. Или я рисую море и поднимающееся из него солнце, Уля добавляет ему глаза и ротик, а я - усы и бороду, уходящую в море, в уже настоящее море.
Бородатое солнце улыбается и припекает. Мы возвращаемся на дачу, где у нас много дел. Нам надо позавтракать (яичница, посыпанная французскими травами, и «солдатики»), поиграть в нарды (Уля обыграла меня со счетом 3:2), почитать Пеппи (как мы смеялись на моменте с нюхательным табаком!), поиграть с Августином (Улин новый мишка, которого я искал почти год), сфотографироваться на том же месте и в том же ракурсе, что я 30 лет назад, много у нас дел, а еще мы смотрим Олимпиаду. Мы болели за турецкую таэквондистку Нур Татар, которая смешно пищала во время ударов, она в итоге взяла серебро. Болели за кенийского марафонца Кипротича, но победил другой Кипротич, из Уганды. А еще Уля все рассказала мне про художественную гимнастику, про ленточки, обручи и мячи, а когда мы смотрели выступления с булавами, я, как вредный мальчишка, все ждал, что гимнастки будут ронять булавы, и они их действительно роняли.
Это были хорошие выходные.