стихи, Вологда, апрель и февраль 2017
generic extinctis
I.
слух мусульманский, ошкуренный, сердцевинный
утром небольно обжёг, и узнали мы,
как накрывает огонь об угасшем сыне
божью коровку невыносимой тьмы,
как ударяет ладонь в стороне от грима -
вся в несметённых зёрнах обид - а вслед -
время проносится - зримо, весомо, мимо, -
и не вскочить, и не вернуть билет.
II.
первой мать проходит, а после - миф.
следом - мелос праздничного помола.
остаётся отзвук, предупредив -
перебоем анненским, слухом голым,
где-то в левой, между «семья» и «школа», -
что в игре - чуть седой сизиф.
между «не бывает» и «за углом»,
в подреберье скачущим эпилогом, -
через час - земля, небольной надлом,
просодической ранкой в живце и боге;
через два - цветы и трава,
тайной прорастания меж пологим
и упрямым её холмом.
первородный грех, музыкальный крах.
постучался? глянь же, бровей не морща,
как твоя просодия гибнет в мощных,
молодых и хищнических руках.
вот её воруют и в сон уносят.
вот из отрезвлённого сна взгляни -
как бредёт мирами в беде и в позе,
словно рейн, дорогой иосиф,
в архизвучной твоей тени.
III.
где-то на расстоянии краха
размером с оборвавшуюся пуповину
под прицелом родовой грёзы
человек стискивает зубы
в стенах твоей коммуникативной тюрьмы
уходит не сберечь
и линия тонка
а как тебе друг-речь
в пределах языка
скороспешного
самоубивающего
едва выходит из границ
твоего внутреннего диалога
не покидай размеров моей интуиции
так рана между строк
звучащая река
а как тебе сынок
в пределах языка
исчезнувший подъём
и не догнать причин
пока ты о своём
и занят чёрт-те чем
полётами разборов
прицелами затворов
отмолчавшее
прикровенное
без пределов - кругами вширь
страшной силы послевоенную
знать на смену тебе снегирь
***
Людмиле Ивановой
I.
он стучит за стеной, словно думают нынче о нём,
он устало грозит - мол, своей темноты не сдаём, -
подступившим просветам, крупитчатой брешущей пыли;
собирает багаж, убегает, залитый лучом,
и за ним ускользают «о чём», «ни при чём»,
в переливах глагольных - «ругали», «кормили», «любили».
снова вёдра пустые - зеркальным осколкам в пандан:
«не боимся примет», - и в отчаянье рвёт чемодан;
остаётся на кухне портрет - не вертаюсь, манкую;
в дориановом облаке меркнут «му-му» и «шу-шу»,
поднимается пыль, обнимает арктический шум
горбуна, огольца, окаймлённую тень дорогую.
…пробираемся долго. давай, расчищай, не тяни.
здесь шестнадцатый всюду, а наша - налево, в тени.
прах в обнимку ко праху -
твоей пантомимы, быть может,
персонаж-недоделка, дорожный санскрит,
тлеет светом бумажным, потом догорит,
догорит и тебя не встревожит.
II.
прости мне, прости мне, - и музыка бдит по пятам, -
померкший содом, золотую гоморру в дыму,
что песня ютится по северным съёмным углам,
но близко к тебе - налетает, так сразу всему -
кромешный звездец, отлетающий маленький принц;
ещё не конец - домолчим над свечною строкой,
а мать, как тогда, оглашённа, и падают ниц
слова покаянья, завёрнуты в узел тугой.
проснуться, проснуться - на кольском твоём берегу.
а лук не по-кельтски зелёный - не вешай лапшу
в спонтанном пиру мурманчанам.
что дальше могу?..
на дальний тебя посажу и рукой помашу.
а если взаправду - и кельты, и лепет, и прах,
и всё отбирающий бог, и невянущий лук, -
к чему мне - разбитый очаг, и зима второпях,
отец, отдалившийся за день в отъездных лучах,
и стук из-под крана, похожий на что-то вокруг,
на что-то другое вокруг?..
III.
поседел конвой
лепет наг и туг
к свету ринулись е..ня
видишь мама твой
нерождённый внук
умирающий от меня
видишь по плечу
голос и ответ
укоризны твоей земной
а чего хочу
за лучом вослед
пробираться печной золой
где огни зажгли
там запаян слух
чаша боже в твоих пирах
бандероль в пыли
за ограду пролезший дух
упакованный альманах
***
сыграем со мной в спасенье
там город затоплен мой
он бедный простудный трудный как всё земное
и я не могу не могу не умею спасти
я только работа с шести до шести
и божья дудка во всё остальное
сыграем со мной в рожденье
ты сын нерождённый мой
меня от рожденья укрывший войны и зноя
я буду шатаясь пьяна
ты - работе ни сна
с тобой не воюя
я мать я глухая стена
я замкнутый слух и обитель покоя
давай поиграем в полдень
прожаренный детский людской
там путник незрелый срывает малину домой
там слышится пенье нестройное хоровое
я имя губное на лике его
просвет иллюзорный на теле его
и взрывчато рот разеваю
и вновь не спасу никого
иди драгоценным путём
не сворачивая
не ноя
***
Памяти Кирилла Владимировича Ковальджи
нам чудо потери блаженно шептать на руинах
учитель
плачевность
бормочущий голос на «че»
сданы колыбели
вина прорастает в невинных
и бог разобщенья устав от цепей пуповинных
на старческом дремлет плече
сложнеющих слов не принявший
(туда и дорога)
причастный не тайне но твёрдости
(выбелен путь)
в иллюзии сна и покоя стоит одиноко
а вскормленный ужасом звёздным хлебнёт из потока
швыряет и рулит
и снова живёт как-нибудь
несомый по вспененным волнам ночным и гудящим
где эндшпиль созвучный не времени но временам
в шашлычное прошлое бдит
лишь лучом в настоящем
а пенистых слов не отдать
не отдашь
не отдам
***
Ольге Балла
I.
лето кругом но заказчицы крики слышны
клейкий апрель но запретен освенцим весны
долгая память о долге звенящая травма
спицы в руках озарённых ревущий хайвей
так недоволен усталый работой своей
в шахматных клетках истаяв средь главных и равных
светом своим сотворённым
работой ума
так недоволен - как пористым камнем тюрьма
искорка-эврика - пламенем слова и дела
пылью цитатною - вьющийся шершень медов
о собирая плоды заповедных трудофф
тыла такого ли пыльного ты ли хотела
совьего круга сменившего шар голубой
в этом раю понимают что делать с собой
пыльные думы листают и книги лелеют
не разгибая и не раскрывая небес
взрывчато деревце
(зёрна огонь гудермес)
шаг до побега
(но сердце победно левее)
топчет опомнись ведь есть же пути напрямик
книг ломовые хребтины
бытийный дневник
зренье слепца и нетрудная ночь трудовая
многих желая в кровинках натруженных рук
постит и постит
в Твой неблагодарный фейсбук
главного не выдавая
II.
на птичьем ли человечьем ночном
гудит достопамятный сад
туда не надо там днём с огнём
давай туда там будешь мне брат
и что нам запретным ещё желать
усталый мим предвоенный гном
пойдём со мной там будешь мне мать
туда не надо там днём с огнём
и главного не сыскать
сам буду себе гудермесский лес
сожженья ждущие стопки книг
берущий и бьющий их дар небес
будь жрущее пламя а я дневник
за гранью запрета один буёк
за тысячным текстом бодрит усталость
все правки отмечены жёлтым
и не страшны
и что нам редактор ещё осталось
и что нам осталось
что нам осталось
кроме вины
***
Алексею Чипиге
таков познанья шлюз новооткрытый
профанную отнявший речь
лучится золотом разбитое корыто
и нам смешно себя беречь
а лишь о повседневном - до раздора
молчанье отнятое - вавилонский звон
(гляди в окно - из розового сора
то пенье не о том ли - патефон:
кто влюблён кто влюблён кто влюблён)
на площадь алую за проданным наследством
где наблюденья принятый конвой
нас окружает праздничный и тесный
лишь голос пристальный и отчуждённо-детский
звучит над спящей головой
***
всё это до снега когда по плечу
грозя воплощеньем печаль
как тщетности свет - по больному лучу
по образу сердце встречай
всё это с разбега - такого что край
что в зависти клялся б сизиф
как стук беспричинности - гостя встречай
по гнутым зажимам вблизи
на клюве принёсших дыхание драм
притворство фиалка левкой
ещё не отчётлив не верящий нам
и слух не замкнувший рукой
ещё не гвоздит разлучённостью плащ
сквозящему сердцу под дых
ещё малолюден карающ молчащ
отнявший любимых и злых
глядящий на мир из окна - засорён
причудой отставившей крах
и сердце лепечет влюблён кто влюблён
над площадью в красных цветах
I.
слух мусульманский, ошкуренный, сердцевинный
утром небольно обжёг, и узнали мы,
как накрывает огонь об угасшем сыне
божью коровку невыносимой тьмы,
как ударяет ладонь в стороне от грима -
вся в несметённых зёрнах обид - а вслед -
время проносится - зримо, весомо, мимо, -
и не вскочить, и не вернуть билет.
II.
первой мать проходит, а после - миф.
следом - мелос праздничного помола.
остаётся отзвук, предупредив -
перебоем анненским, слухом голым,
где-то в левой, между «семья» и «школа», -
что в игре - чуть седой сизиф.
между «не бывает» и «за углом»,
в подреберье скачущим эпилогом, -
через час - земля, небольной надлом,
просодической ранкой в живце и боге;
через два - цветы и трава,
тайной прорастания меж пологим
и упрямым её холмом.
первородный грех, музыкальный крах.
постучался? глянь же, бровей не морща,
как твоя просодия гибнет в мощных,
молодых и хищнических руках.
вот её воруют и в сон уносят.
вот из отрезвлённого сна взгляни -
как бредёт мирами в беде и в позе,
словно рейн, дорогой иосиф,
в архизвучной твоей тени.
III.
где-то на расстоянии краха
размером с оборвавшуюся пуповину
под прицелом родовой грёзы
человек стискивает зубы
в стенах твоей коммуникативной тюрьмы
уходит не сберечь
и линия тонка
а как тебе друг-речь
в пределах языка
скороспешного
самоубивающего
едва выходит из границ
твоего внутреннего диалога
не покидай размеров моей интуиции
так рана между строк
звучащая река
а как тебе сынок
в пределах языка
исчезнувший подъём
и не догнать причин
пока ты о своём
и занят чёрт-те чем
полётами разборов
прицелами затворов
отмолчавшее
прикровенное
без пределов - кругами вширь
страшной силы послевоенную
знать на смену тебе снегирь
***
Людмиле Ивановой
I.
он стучит за стеной, словно думают нынче о нём,
он устало грозит - мол, своей темноты не сдаём, -
подступившим просветам, крупитчатой брешущей пыли;
собирает багаж, убегает, залитый лучом,
и за ним ускользают «о чём», «ни при чём»,
в переливах глагольных - «ругали», «кормили», «любили».
снова вёдра пустые - зеркальным осколкам в пандан:
«не боимся примет», - и в отчаянье рвёт чемодан;
остаётся на кухне портрет - не вертаюсь, манкую;
в дориановом облаке меркнут «му-му» и «шу-шу»,
поднимается пыль, обнимает арктический шум
горбуна, огольца, окаймлённую тень дорогую.
…пробираемся долго. давай, расчищай, не тяни.
здесь шестнадцатый всюду, а наша - налево, в тени.
прах в обнимку ко праху -
твоей пантомимы, быть может,
персонаж-недоделка, дорожный санскрит,
тлеет светом бумажным, потом догорит,
догорит и тебя не встревожит.
II.
прости мне, прости мне, - и музыка бдит по пятам, -
померкший содом, золотую гоморру в дыму,
что песня ютится по северным съёмным углам,
но близко к тебе - налетает, так сразу всему -
кромешный звездец, отлетающий маленький принц;
ещё не конец - домолчим над свечною строкой,
а мать, как тогда, оглашённа, и падают ниц
слова покаянья, завёрнуты в узел тугой.
проснуться, проснуться - на кольском твоём берегу.
а лук не по-кельтски зелёный - не вешай лапшу
в спонтанном пиру мурманчанам.
что дальше могу?..
на дальний тебя посажу и рукой помашу.
а если взаправду - и кельты, и лепет, и прах,
и всё отбирающий бог, и невянущий лук, -
к чему мне - разбитый очаг, и зима второпях,
отец, отдалившийся за день в отъездных лучах,
и стук из-под крана, похожий на что-то вокруг,
на что-то другое вокруг?..
III.
поседел конвой
лепет наг и туг
к свету ринулись е..ня
видишь мама твой
нерождённый внук
умирающий от меня
видишь по плечу
голос и ответ
укоризны твоей земной
а чего хочу
за лучом вослед
пробираться печной золой
где огни зажгли
там запаян слух
чаша боже в твоих пирах
бандероль в пыли
за ограду пролезший дух
упакованный альманах
***
сыграем со мной в спасенье
там город затоплен мой
он бедный простудный трудный как всё земное
и я не могу не могу не умею спасти
я только работа с шести до шести
и божья дудка во всё остальное
сыграем со мной в рожденье
ты сын нерождённый мой
меня от рожденья укрывший войны и зноя
я буду шатаясь пьяна
ты - работе ни сна
с тобой не воюя
я мать я глухая стена
я замкнутый слух и обитель покоя
давай поиграем в полдень
прожаренный детский людской
там путник незрелый срывает малину домой
там слышится пенье нестройное хоровое
я имя губное на лике его
просвет иллюзорный на теле его
и взрывчато рот разеваю
и вновь не спасу никого
иди драгоценным путём
не сворачивая
не ноя
***
Памяти Кирилла Владимировича Ковальджи
нам чудо потери блаженно шептать на руинах
учитель
плачевность
бормочущий голос на «че»
сданы колыбели
вина прорастает в невинных
и бог разобщенья устав от цепей пуповинных
на старческом дремлет плече
сложнеющих слов не принявший
(туда и дорога)
причастный не тайне но твёрдости
(выбелен путь)
в иллюзии сна и покоя стоит одиноко
а вскормленный ужасом звёздным хлебнёт из потока
швыряет и рулит
и снова живёт как-нибудь
несомый по вспененным волнам ночным и гудящим
где эндшпиль созвучный не времени но временам
в шашлычное прошлое бдит
лишь лучом в настоящем
а пенистых слов не отдать
не отдашь
не отдам
***
Ольге Балла
I.
лето кругом но заказчицы крики слышны
клейкий апрель но запретен освенцим весны
долгая память о долге звенящая травма
спицы в руках озарённых ревущий хайвей
так недоволен усталый работой своей
в шахматных клетках истаяв средь главных и равных
светом своим сотворённым
работой ума
так недоволен - как пористым камнем тюрьма
искорка-эврика - пламенем слова и дела
пылью цитатною - вьющийся шершень медов
о собирая плоды заповедных трудофф
тыла такого ли пыльного ты ли хотела
совьего круга сменившего шар голубой
в этом раю понимают что делать с собой
пыльные думы листают и книги лелеют
не разгибая и не раскрывая небес
взрывчато деревце
(зёрна огонь гудермес)
шаг до побега
(но сердце победно левее)
топчет опомнись ведь есть же пути напрямик
книг ломовые хребтины
бытийный дневник
зренье слепца и нетрудная ночь трудовая
многих желая в кровинках натруженных рук
постит и постит
в Твой неблагодарный фейсбук
главного не выдавая
II.
на птичьем ли человечьем ночном
гудит достопамятный сад
туда не надо там днём с огнём
давай туда там будешь мне брат
и что нам запретным ещё желать
усталый мим предвоенный гном
пойдём со мной там будешь мне мать
туда не надо там днём с огнём
и главного не сыскать
сам буду себе гудермесский лес
сожженья ждущие стопки книг
берущий и бьющий их дар небес
будь жрущее пламя а я дневник
за гранью запрета один буёк
за тысячным текстом бодрит усталость
все правки отмечены жёлтым
и не страшны
и что нам редактор ещё осталось
и что нам осталось
что нам осталось
кроме вины
***
Алексею Чипиге
таков познанья шлюз новооткрытый
профанную отнявший речь
лучится золотом разбитое корыто
и нам смешно себя беречь
а лишь о повседневном - до раздора
молчанье отнятое - вавилонский звон
(гляди в окно - из розового сора
то пенье не о том ли - патефон:
кто влюблён кто влюблён кто влюблён)
на площадь алую за проданным наследством
где наблюденья принятый конвой
нас окружает праздничный и тесный
лишь голос пристальный и отчуждённо-детский
звучит над спящей головой
***
всё это до снега когда по плечу
грозя воплощеньем печаль
как тщетности свет - по больному лучу
по образу сердце встречай
всё это с разбега - такого что край
что в зависти клялся б сизиф
как стук беспричинности - гостя встречай
по гнутым зажимам вблизи
на клюве принёсших дыхание драм
притворство фиалка левкой
ещё не отчётлив не верящий нам
и слух не замкнувший рукой
ещё не гвоздит разлучённостью плащ
сквозящему сердцу под дых
ещё малолюден карающ молчащ
отнявший любимых и злых
глядящий на мир из окна - засорён
причудой отставившей крах
и сердце лепечет влюблён кто влюблён
над площадью в красных цветах