Mireille Mathieu
Март - это Питер и тронувшийся лед на Неве.
Март - это французские песни и духи le par kenzo.
Сумасшедшие две недели счастья. Красота архитектуры, роскошный город, свобода, голубое небо, снег, солнце и бесконечное количество воды, закованной в каналы.
Мы вышли из Спаса и пошли гулять. Точно помню, что мы с Кэт шли в полуопьненном состоянии от города, с постоянно задранными головами, потому что боялись пропустить хоть один барельеф. Питер хотелось съесть глазами, губами. Его хотелось оставить на себе, хоть какой-то частичкой.
Солнце слепило, народ улыбался, воздух был острым и легким, каким он бывает в марте, страна только-только получила нового лидера ВВП и мужчины на улице обсуждали политику "своего" человека в Кремле". Все ждали каких-то перемен, нового листа, новых событий... А из кафешки на Грибоедова доносилась Мирей Матье. Pardonne Moi Ce Caprice D'enfant. Даже сегодня она звучит очень жизнеутверждающе. Но тогда, я помню, мы не сговариваясь стали кружиться посреди улицы. Потому что мир казался огромным, а будущее бесконечно прекрасным....
Ни до, ни после, такого наркотического эффекта от восприятия города и мира мне добиться не удавалось. Поэтому, я очень люблю свою память за те две недели, что остались мне от мартовского Питера 2000 года и моих 14 лет.
Март - это французские песни и духи le par kenzo.
Сумасшедшие две недели счастья. Красота архитектуры, роскошный город, свобода, голубое небо, снег, солнце и бесконечное количество воды, закованной в каналы.
Мы вышли из Спаса и пошли гулять. Точно помню, что мы с Кэт шли в полуопьненном состоянии от города, с постоянно задранными головами, потому что боялись пропустить хоть один барельеф. Питер хотелось съесть глазами, губами. Его хотелось оставить на себе, хоть какой-то частичкой.
Солнце слепило, народ улыбался, воздух был острым и легким, каким он бывает в марте, страна только-только получила нового лидера ВВП и мужчины на улице обсуждали политику "своего" человека в Кремле". Все ждали каких-то перемен, нового листа, новых событий... А из кафешки на Грибоедова доносилась Мирей Матье. Pardonne Moi Ce Caprice D'enfant. Даже сегодня она звучит очень жизнеутверждающе. Но тогда, я помню, мы не сговариваясь стали кружиться посреди улицы. Потому что мир казался огромным, а будущее бесконечно прекрасным....
Ни до, ни после, такого наркотического эффекта от восприятия города и мира мне добиться не удавалось. Поэтому, я очень люблю свою память за те две недели, что остались мне от мартовского Питера 2000 года и моих 14 лет.