Про то, как я однажды была беременной. Часть 1.
Это был канун Нового года. Я чувствовала, что с моим организмом происходит что-то не то. Все казалось неприятно безвкусным и единственное чего хотелось - это томатного сока.
На тот момент я уже больше полгода встречалась с молодым человеком, который был немного младше меня, и звали его Вячеслав. Мы учились в университете на одном факультете, только на разных курсах: я была на последнем, он где-то в середине. Высокий, худощавый, со светлой пятнистой кожей, и такими же торчащими во все стороны светлыми волосами. Скромный и из-за того никогда не говорящий серьезно, а постоянно шутящий в манерной однообразной форме. Мы были странной парой. Я - наглая, раскрепощенная, неформальная, с практически бритой головой, в каких-то вечно длинных нарядах с множеством этнических украшений и сапогах на огромных пятнадцатисантиметровых платформах. И он - в советском джемперочке с проглядывающей рубашечкой, коротеньких джинсиках, кроссовках и со всеми известной школьной дерматиновой сумкой через плечо.
Мы познакомились на кафедре: он работал лаборантом на ЭВМ, а я забежала «поболтать» с любимыми преподавателями и построить им глазки. И так слово за слово… С ним было интересно, когда он бросал эту свою дурацкую манерную привычку шутить и становился обыкновенным вдумчивым ботаном. И все-таки я никогда не понимала, как так случилось. Казалось, я нравилась всем своим однокурсникам, которые были взрослее, серьезнее и заметно адекватнее этого смешного, взлохмаченного и крайне своеобразного пацана. Но никто из моих однокурсников за все пять лет не рискнул приблизиться ко мне, и вообще-то их можно было понять. А мне, несмотря на всю мою раскрепощенность, так не хватала человеческой близости и теплоты! А Слава, выращенный в женском коллективе был как раз тем человеком, у которого теплоты и нежности было с избытком. На этом мы и сошлись.
Как-то провожая меня до дома, мы простояли, обнявшись на остановке, почти пять часов. Автобусы приезжали, набивались доверху и с полу закрывшимися дверьми уезжали, а мы все стояли и стояли. Я боялась спросить: не надоело ли ему, а он, вероятно, о том же боялся спросить меня. И когда я все-таки села в автобус я с восторгом подумала: какое же счастье, неужели мне повезло, и я встретила Его. Он мог часами стоять на рынке ожидая, когда мы с мамой продадим все наши пионы (а это бывало обычно под конец рыночного дня). Или приходить специально в свой библиотечный день ко мне на пары, чтобы не пропустить окончание моей учебы. Но при всех этих поступках он был далек от романтичности: на рынке, он не помогал нам, а стоял поодаль, а когда мы уходили, шел позади нас до остановки, а после, также ничего не сказав, тихо уходил домой, чем доводил мою маму до бешенства, она была уверена, что он слабоумный. И в университете, на парах, он садился где-нибудь сзади, на последние парты, и оттуда смотрел на меня своими преданными светло-голубыми глазами и только после того, как все уходили, решался подойти ко мне.
Так мы и встречались. После университета заходили в кафешку (совершенно не помню, что мы пили, наверное, молочные коктейли с пирожными). Расплачивалась конечно я (моя зарплата была в несколько раз больше его лаборантского пособия), но я сама себе нравилась в том, как я это делала. Я говорила ему: не переживай, не бери в голову, ведь мы вместе, сегодня - я, завтра - ты, что считать. И он довольно улыбался, ему тоже нравилось, как я спокойно к этому отношусь. И надо отдать ему должное, при каждой возможности он действительно делился всем, что у него было. (Я про себя была этим горда, мне казалось, что это благодаря мне). Иногда ходили в кино. Но чаще, брали что-нибудь в магазине на ужин и шли ко мне домой. А дома, после ужина (а может быть и перед) садились, обнявшись на диван, и так обнявшись без телевизора, без компьютера и телефона, просиживали по несколько часов. Я что-то говорила и говорила ему шёпотом, а он все слушал и слушал.
Но это была только одна сторона моей жизни. В другой - я работала, была в постоянных разъездах, проблемах, встречах. У меня была группа 100 человек представителей Эйвон, и я их координировала, а меня в свою очередь координировала наш главный менеджер. В этой жизни у меня была куча таких же суетливых знакомых, которые были не прочь завалиться ко мне всей шумной толпой, с портвейном и каким-то модным закусоном, мы пили, танцевали, одним словом отрывались после рабочего дня. В этой компании был молодой человек: красивый, сильный, спортивный, который откровенно домогался меня, и я отвечала ему взаимностью. Но с другой стороны я хорошо знала, что с таким человеком ничего серьезного не получится. По крайней мере не со мной. Мы периодически спали вместе, и он, с каких-то пор начал даже говорить, что мы почти пара, по крайней мере мы были ей среди этой компании.
Это были две параллельные жизни, никакая из которых, не подозревала, о существовании другой. Но они обе были мне необходимы. Первая была для меня домом, а вторая -жизнью, первая - фундаментом, вторая -воздухом. Я жила в параллельных реальностях, потому что ни в одной не находила полноты.
И вот наступил канун того самого Нового года. С моей шумной компанией мы его отметили тридцатого в каком-то шикарном ресторане (правда, кроме томатного сока я не притронулась ни к чему). А сам Новый год мы отмечали со Славой и его друзьями, у одного из них в гостях. Но праздник тоже не удался, по крайней мере не для меня. Почти пол ночи я провела в туалете, меня страшно тошнило. А утром, когда мы выходили из подъезда я загадала про себя: «в ближайшее время будет то, что я увижу» и первой кого я увидела это была мамочка с новорожденным ребенком. Тогда я все поняла. На следующее утро тест показал мне две полоски. Что я почувствовала? растерянность, злость на себя, и как неудивительно, страх, что ребенок будет похож на кого-то из них (одному не хватало ума, другому - нормальности, или лучше сказать мужественности). Но самый больший был страх за то, что я не буду знать, что сказать ребенку, когда он спросит про папу (вот ведь глупость-то). Я решила принять окончательно решение только после того, как поговорю с каждым из них.
Мой красивый мужественный друг из шумной компании вполне предсказуемо сказал, чтобы я делала то, что сама хочу и то, что я знаю его мнение по этому вопросу (понятия не имела), честно сказать, я была рада, когда он после этого случая исчез из моей жизни. Что же Слава. О! Эта была настоящая античная трагедия. Когда я ему сказала, он начал рвать на себе волосы причитая: говорила мне мама, охмурит она тебя, заарканит, женит на себе… Ну и в этом духе. И тут все мое внутреннее напряжение, копившееся во мне в последние две недели, прорвалось. Это были и рыдания и жалось к себе, и вопрошание к небу и просто откровенная истерика с обещаниями убить себя, если все как-то в ближайшее время не разрешится. А Слава в это время испугавшись, бросил причитать и начал ползать передо мной на коленях, прося прощения, целую руки, и умоляя ничего с собой не делать, а выходить за него за муж. Но я от этого истерила еще больше: я не хотела за него замуж, я не любила его. И когда наконец успокоилась, я выгнала его из дома и сказала, что больше никогда не хочу его видеть.
Через несколько дней, сразу после Рождества, я сделала аборт (экспресс вариант, в общей сложности пробыла в больнице не больше часа). А еще через две недели слегла со страшным воспалением придатков и почти до самых майских провела в больнице, закалываясь антибиотиками. И что удивительно, кроме жалости к себе, досады и общей депрессии из-за необходимости несколько месяцев созерцать больничные стены - я больше ничего не чувствовала. Никакого сожаления...
Продолжение следует…
На тот момент я уже больше полгода встречалась с молодым человеком, который был немного младше меня, и звали его Вячеслав. Мы учились в университете на одном факультете, только на разных курсах: я была на последнем, он где-то в середине. Высокий, худощавый, со светлой пятнистой кожей, и такими же торчащими во все стороны светлыми волосами. Скромный и из-за того никогда не говорящий серьезно, а постоянно шутящий в манерной однообразной форме. Мы были странной парой. Я - наглая, раскрепощенная, неформальная, с практически бритой головой, в каких-то вечно длинных нарядах с множеством этнических украшений и сапогах на огромных пятнадцатисантиметровых платформах. И он - в советском джемперочке с проглядывающей рубашечкой, коротеньких джинсиках, кроссовках и со всеми известной школьной дерматиновой сумкой через плечо.
Мы познакомились на кафедре: он работал лаборантом на ЭВМ, а я забежала «поболтать» с любимыми преподавателями и построить им глазки. И так слово за слово… С ним было интересно, когда он бросал эту свою дурацкую манерную привычку шутить и становился обыкновенным вдумчивым ботаном. И все-таки я никогда не понимала, как так случилось. Казалось, я нравилась всем своим однокурсникам, которые были взрослее, серьезнее и заметно адекватнее этого смешного, взлохмаченного и крайне своеобразного пацана. Но никто из моих однокурсников за все пять лет не рискнул приблизиться ко мне, и вообще-то их можно было понять. А мне, несмотря на всю мою раскрепощенность, так не хватала человеческой близости и теплоты! А Слава, выращенный в женском коллективе был как раз тем человеком, у которого теплоты и нежности было с избытком. На этом мы и сошлись.
Как-то провожая меня до дома, мы простояли, обнявшись на остановке, почти пять часов. Автобусы приезжали, набивались доверху и с полу закрывшимися дверьми уезжали, а мы все стояли и стояли. Я боялась спросить: не надоело ли ему, а он, вероятно, о том же боялся спросить меня. И когда я все-таки села в автобус я с восторгом подумала: какое же счастье, неужели мне повезло, и я встретила Его. Он мог часами стоять на рынке ожидая, когда мы с мамой продадим все наши пионы (а это бывало обычно под конец рыночного дня). Или приходить специально в свой библиотечный день ко мне на пары, чтобы не пропустить окончание моей учебы. Но при всех этих поступках он был далек от романтичности: на рынке, он не помогал нам, а стоял поодаль, а когда мы уходили, шел позади нас до остановки, а после, также ничего не сказав, тихо уходил домой, чем доводил мою маму до бешенства, она была уверена, что он слабоумный. И в университете, на парах, он садился где-нибудь сзади, на последние парты, и оттуда смотрел на меня своими преданными светло-голубыми глазами и только после того, как все уходили, решался подойти ко мне.
Так мы и встречались. После университета заходили в кафешку (совершенно не помню, что мы пили, наверное, молочные коктейли с пирожными). Расплачивалась конечно я (моя зарплата была в несколько раз больше его лаборантского пособия), но я сама себе нравилась в том, как я это делала. Я говорила ему: не переживай, не бери в голову, ведь мы вместе, сегодня - я, завтра - ты, что считать. И он довольно улыбался, ему тоже нравилось, как я спокойно к этому отношусь. И надо отдать ему должное, при каждой возможности он действительно делился всем, что у него было. (Я про себя была этим горда, мне казалось, что это благодаря мне). Иногда ходили в кино. Но чаще, брали что-нибудь в магазине на ужин и шли ко мне домой. А дома, после ужина (а может быть и перед) садились, обнявшись на диван, и так обнявшись без телевизора, без компьютера и телефона, просиживали по несколько часов. Я что-то говорила и говорила ему шёпотом, а он все слушал и слушал.
Но это была только одна сторона моей жизни. В другой - я работала, была в постоянных разъездах, проблемах, встречах. У меня была группа 100 человек представителей Эйвон, и я их координировала, а меня в свою очередь координировала наш главный менеджер. В этой жизни у меня была куча таких же суетливых знакомых, которые были не прочь завалиться ко мне всей шумной толпой, с портвейном и каким-то модным закусоном, мы пили, танцевали, одним словом отрывались после рабочего дня. В этой компании был молодой человек: красивый, сильный, спортивный, который откровенно домогался меня, и я отвечала ему взаимностью. Но с другой стороны я хорошо знала, что с таким человеком ничего серьезного не получится. По крайней мере не со мной. Мы периодически спали вместе, и он, с каких-то пор начал даже говорить, что мы почти пара, по крайней мере мы были ей среди этой компании.
Это были две параллельные жизни, никакая из которых, не подозревала, о существовании другой. Но они обе были мне необходимы. Первая была для меня домом, а вторая -жизнью, первая - фундаментом, вторая -воздухом. Я жила в параллельных реальностях, потому что ни в одной не находила полноты.
И вот наступил канун того самого Нового года. С моей шумной компанией мы его отметили тридцатого в каком-то шикарном ресторане (правда, кроме томатного сока я не притронулась ни к чему). А сам Новый год мы отмечали со Славой и его друзьями, у одного из них в гостях. Но праздник тоже не удался, по крайней мере не для меня. Почти пол ночи я провела в туалете, меня страшно тошнило. А утром, когда мы выходили из подъезда я загадала про себя: «в ближайшее время будет то, что я увижу» и первой кого я увидела это была мамочка с новорожденным ребенком. Тогда я все поняла. На следующее утро тест показал мне две полоски. Что я почувствовала? растерянность, злость на себя, и как неудивительно, страх, что ребенок будет похож на кого-то из них (одному не хватало ума, другому - нормальности, или лучше сказать мужественности). Но самый больший был страх за то, что я не буду знать, что сказать ребенку, когда он спросит про папу (вот ведь глупость-то). Я решила принять окончательно решение только после того, как поговорю с каждым из них.
Мой красивый мужественный друг из шумной компании вполне предсказуемо сказал, чтобы я делала то, что сама хочу и то, что я знаю его мнение по этому вопросу (понятия не имела), честно сказать, я была рада, когда он после этого случая исчез из моей жизни. Что же Слава. О! Эта была настоящая античная трагедия. Когда я ему сказала, он начал рвать на себе волосы причитая: говорила мне мама, охмурит она тебя, заарканит, женит на себе… Ну и в этом духе. И тут все мое внутреннее напряжение, копившееся во мне в последние две недели, прорвалось. Это были и рыдания и жалось к себе, и вопрошание к небу и просто откровенная истерика с обещаниями убить себя, если все как-то в ближайшее время не разрешится. А Слава в это время испугавшись, бросил причитать и начал ползать передо мной на коленях, прося прощения, целую руки, и умоляя ничего с собой не делать, а выходить за него за муж. Но я от этого истерила еще больше: я не хотела за него замуж, я не любила его. И когда наконец успокоилась, я выгнала его из дома и сказала, что больше никогда не хочу его видеть.
Через несколько дней, сразу после Рождества, я сделала аборт (экспресс вариант, в общей сложности пробыла в больнице не больше часа). А еще через две недели слегла со страшным воспалением придатков и почти до самых майских провела в больнице, закалываясь антибиотиками. И что удивительно, кроме жалости к себе, досады и общей депрессии из-за необходимости несколько месяцев созерцать больничные стены - я больше ничего не чувствовала. Никакого сожаления...
Продолжение следует…