Родительский дом или еще одна версия "Плинтуса"
Родители всегда встают очень рано, особенно мама. В шесть - она уже на ногах, а иногда и раньше. Папа подтягивается чуть позже, ближе к семи. Его будет мама. Она заходит к нему в комнату и повышенным, упрекающим тоном начинает высказывать: «Ну что ты лежишь, уже почти семь, что нечем больше заняться? Помог бы мне на кухне, знаешь, как мне все это надоело!». Папа конечно же начинает возмущаться, что уже с утра на него наезжают, причем ни с того ни с сего. И понеслось… Так начинается день.
Ваня, племянник 10 лет, живущий у родителей с самого его рождения, просыпается около восьми, и, не вставая, укладывается в ту же самую кровать с планшетом и наушниками.
Я просыпаюсь позже всех, ближе к девяти, от родительских воплей на кухне. Одевшись я иду сразу к ним, чтобы попытаться разрядить обстановку. Если повезет, вопли останутся только воплями, обидными, оскорбительными, болезненными, унижающими, но, выплеснув накопившееся раздражение, все продолжат заниматься своими делами: папа резать салат, мама что-нибудь кашеварить у плиты, причем 3-4 блюда одновременно. Если нет - мама выбежит из кухни хлопая дверью, оставив на плите убегающее молоко, подгорающие кашу с котлетами и взбешенного, продолжающего орать папу.
Думаю, я их отвлекаю на себя. С папой мы можем обсудить что-нибудь политическое. С мамой - соседок, подружек, пустые, но занимающие рот и голову сплетни. Я тоже начинаю что-нибудь резать, месить или лепить.
В этом пару и жару, мне разгребается уголок, чтобы позавтракать. Обычно, завтракаю я одна. Мама на диете и уже давно съела свой диетический завтрак: рыбу на пару. Папа обычно есть позже. А Ваня, вообще отказывается есть. Ему готовят специально, под заказ, причем несколько блюд, так как велика вероятность (даже наверняка), что он откажется и от заказа.
Когда Ванин заказ готов (а это уже ближе к двенадцати), начинается самое сложное. Ваня упрашивается идти завтракать тысячу раз, пока наконец-то ни вмешается папа (Ванин дедушка). Он грозится забрать планшет и выбросить его в помойное ведро, если Ваня сейчас же не пойдет завтракать. На кухне Ваня ведет себя еще хуже, он закрывает рот руками, отпихивает от себя тарелки с едой, и на каждое предложение мамы (Ваниной бабушки) вопит: «Фу, гадость. Нет, не буду!». Наконец чье-то терпение заканчивается, и, или Ваня кидает в бабушку ложку и истерично орет: «Сама ешь!», или бабушка хватает Ваню за шиворот и нечеловеческим, каким-то свистящим, срывающимся воплем кричит: «А ну вот, подлец! И что б я тебя больше не видела». Хотя чаще всего, это обоюдное оранье происходит одновременно.
Мы с папой на это время стараемся уйти из кухни, чтобы «не мешать Ване завтракать». Весь этот кошмар, происходящий на кухне я слышу из комнаты. Я вижу, как Ваня влетает в слезах к себе, хлопая дверью, как мама, тоже в слезах, кричит ему вдогонку: «Я тебя сегодня на Волгу на пускаю, все пойдут, а ты будешь сидеть дома, ты - наказан». И Ваня через дверь в слезах отвечает: «Ну и пожалуйста! Я тебя ненавижу!». Мама еще больше заходится в слезах «Это он бабушке!».
Я не знаю, кого утешать и кого уговаривать. Иду к маме: «Мамочка, но может не надо было так, он не со зла, он просто такой ребенок, он нервный, истеричный. Он же не виноват, что у него нет аппетита. Может все-таки разрешишь на Волгу, я хотела пойти с ним, вместе поплавать?». Иду к Ване: «Ваня, нельзя так разговаривать с бабушкой. Ну давай, хочешь я тебе чего-нибудь почитаю? Нет? Хочешь планшет? Ну ладно…».
В этом всеобщем кормлении проходит утро - летнее, солнечное, прекрасное утро. В одном из самых лучших мест на планете: в маленьком зеленом городке на Волге, в большом красивом саду у самого подножья живописных заповедных холмов.
Наконец-то я выхожу в сад. Сажусь с чашкой горячего чая на крылечке. Птички поют, солнышко светит, пахнет какой-то пряной травой, и впереди простор: холмы, небо, облака. Эх, как же хорошо!
Ко мне присоединяется мама. Рассказывает, что звонила Наташка (моя младшая сестра, мама Вани). Она всерьез решила забрать Ваню! Это ужасно! Сначала забывает его на 10 лет, почти не звонит, приезжает раз в месяц, да и то на пол дня, только, чтобы забрать Ванино пособие. А потом вот те на, забрать. И куда? В одну комнату, в общагу? Они же каждый день пьют, дерутся (приезжает вечно вся избитая) ругаются матом, курят! Что будет в этом притоне с Ваней?! Да и как дальше жить без Вани? Без этого маленького родного человечка? Ведь вся жизнь посвящена ему! А я сижу в совершенном замешательстве, я тоже не знаю, что будет с Ваней. Мама нисколько не сгущает краски, всю так и есть, Наташка - алкоголик.
В огород я выхожу только ближе к двум. Прохожу по грядкам, мимо яблонь, вдоль смородинных кустов, вымахавших почти до пояса помидоров, разросшихся кабачков с тыквами. Смотрю, и не знаю за что браться, всюду проблемы и недоделки. Яблоки и груши лежат ковром и гниют. Хорошие, вкусные, сортовые (еще мой дедушка прививал). Вместо компостерной кучи помои выливаются тут же, под одной из яблонь. Слив переполнен и у самой калитки - целое болото. Помидоры подвязаны только частично, огурцы не собраны, перерастают - просто некуда, смородина с крыжовником - осыпаются и так далее. Я все понимаю, не хватает на все сил и времени. Да и самое главное, кому все это нужно? Кто будет есть эти соленые помидоры с огурцами?
Я решила в первую очередь спасать груши, делать грушевый сок. Собрала, помыла и снова на кухню. А там мама уже готовит обед. И все начинается заново. С теми лишь изменениями, что я - грохочу соковыжималкой, а папа вместо обычного летнего салата режет в 10 литровый чан зимний. И опять истерика с Ваней…и так далее.
Бывает так, что вместо груши, я, к примеру, собираю крыжовник для варенья. Это приятнее, потому что вместо душной кухни сидишь в огороде под кустом и еще к тому же без ограничения пожираешь сочные, сладкие, переспевшие ягоды.
И бывает так, что вдруг воцаряется тишина. Никто не ругается. Подозрительно! Подхожу к дому: нет Ваниного велосипеда, ага, значит Ваню отпустили к друзьям. Захожу в дом, прохожу мимо кухни и краем глаза замечаю, что родители мирно сидят за столом и пьют пиво Балтику 9-ку. Уже одну полторашку выпили, наверно сейчас папа поедет за второй. Я возвращаюсь к своему крыжовнику. Я знаю, что если они остановятся на одной полторашке, то еще ничего. Мама будет немножко заговариваться, а папа - ляжет спать и уже через час все выветрится. Если же не остановятся, то мама станет пьяной, а это ужасно, она будет еще больше ко всем цепляться, обижаться и орать без всякой причины, а папа забьет на все огороды и заготовки и ляжет до самой ночи спать, прежде, конечно, серьезно поругавшись с мамой. А потом станет слезно жаловаться мне, что с нашей мамой невозможно жить, что это настоящий ад, и как он еще терпит одному Богу известно. И конечно же на все мои призывы сдерживаться, папа, вытаращив на меня хмельные глаза заявит: «Ба, Светка, да ты такая же, из ихней породы. Неужели не понимаешь, что нельзя мужику молчать, когда на него орут».
Ваня, в один из таких дней, под общий шумок, притащил домой трех котят. Одного побольше, месяца четыре, полосатого, хорошенького и очень ласкового. И двух совсем маленьких, страшненьких, с больными воспалёнными глазками. Принес с воплями: «Давайте их оставим, они слепые, их хотели утопить». Я пожалела котят, продезинфицировала глаза, напоила молоком, так они и остались у нас жить. Мама, когда увидела, как ни странно, не сильно ругалась. И даже, что совсем удивительно, сказала, что возможно, если Ваня будет хорошо себя вести, слушаться и, самое главное, хорошо кушать, разрешит оставить полосатого. Первое время я не понимала, как так, почему мама оставляет кошку, ведь она всегда была категорически против животных, для нее они - еще одна забота в итак непомерном бремени житейских хлопот. Но потом поняла, кошкой, к которой Ваня как-то особенно привязался, мама хотела удержать Ваню.
В последних числах августа приехала Наташа за Ваней. Все мамины уговоры и требования к Ване дать клятвенное обещание, что он категорически не согласится ехать, полетели в тар-тартары, как только Наташа сказала Ване, что он там вместо хореографии будет ходить на бокс («Будем делать из тебя бабского дебила -настоящего мужика»). Тщетно мама настраивала Ваню против Наташки, его мамы, рассказывая в красках, что его там в прокуренной общаге ждет, тщетно добивалась сказать наконец, что он, непосредственно сам Ваня хочет. Ваня или молчал как партизан, или истерично вопил, все бросал, ломал и убегал обиженный в свою комнату смотреть планшет.
Когда наконец мама поняла, что отъезд неизбежен, она поставила такое требование, чтобы обязательно забирали кошку, иначе она ее выкинет. Наташка сказала, что в общагу кошку забрать никак не может, ее друг очень против. А потом призналась мне по секрету, что если мама все-таки вручит кошку, то она ее выкинет по дороге. Ваня же, как только слышал слово «выкинем» заливался слезами и даже несколько раз был близок к нервному припадку. Я пыталась упрашивать всех, кого могла, и про Ваню, и про кошку, и про все остальное. Но я врезалась в железобетонные стены. Никакой уступки ни с какой стороны. Ну пожалуйста, ну хоть кто-нибудь! Впустую умоляла я.
В итоге Ваню забрали. Кошка осталась у мамы. Но мама продолжает ей шантажировать, требует, чтобы Ваня чаще звонил. Но Ваня не звонит, а если все-таки на секунду возьмет трубку, то только спрашивает, как там кошка. Мама после таких звонков запирается в бывшей Ваниной комнате и рыдает. А когда я иду ее утешать, она сквозь слезы признается, что она на пределе, что больше не может так жить: Ваня, за которым она заботилась десять лет, вставала по три раза за ночь, чтобы его закрыть, готовила по пять блюд в день, водила в школу и на хореографию, делала с ним уроки - бросил ее, уехал, и по кошке скучает больше, чем по ней. Папа - уже давно ей не муж, даже никакого намека на нежность, ласку, никаких приятных теплых слов. А ведь когда-то он ее любил, считал ее красивой, желанной. А сейчас ничего. Наташка - разговаривает с ней только на повышенных тонах, а Юля (моя старшая сестра) - вообще не особенно хочет разговаривать. (И действительно Юля, на днях призналась мне, что еще долго не приедет к родителям и их не пустит к себе: «Сниму гостиницу, если очень надо будет»). Целыми днями мама занята по дому, по огороду, перебирает какие-то бесконечные шкафы, закатывает банки. Кому все это нужно?! Когда был Ваня, у всей этой суеты по крайней мере был хоть какой-то смысл. Сейчас нет и его. Так жить совершенно невыносимо!
Через несколько дней, с тяжелым ноющим сердцем уехала я, прихватив с собой двух маленьких котят и несколько огромных сумок с яблоками, огурцами и помидорами.
Ваня, племянник 10 лет, живущий у родителей с самого его рождения, просыпается около восьми, и, не вставая, укладывается в ту же самую кровать с планшетом и наушниками.
Я просыпаюсь позже всех, ближе к девяти, от родительских воплей на кухне. Одевшись я иду сразу к ним, чтобы попытаться разрядить обстановку. Если повезет, вопли останутся только воплями, обидными, оскорбительными, болезненными, унижающими, но, выплеснув накопившееся раздражение, все продолжат заниматься своими делами: папа резать салат, мама что-нибудь кашеварить у плиты, причем 3-4 блюда одновременно. Если нет - мама выбежит из кухни хлопая дверью, оставив на плите убегающее молоко, подгорающие кашу с котлетами и взбешенного, продолжающего орать папу.
Думаю, я их отвлекаю на себя. С папой мы можем обсудить что-нибудь политическое. С мамой - соседок, подружек, пустые, но занимающие рот и голову сплетни. Я тоже начинаю что-нибудь резать, месить или лепить.
В этом пару и жару, мне разгребается уголок, чтобы позавтракать. Обычно, завтракаю я одна. Мама на диете и уже давно съела свой диетический завтрак: рыбу на пару. Папа обычно есть позже. А Ваня, вообще отказывается есть. Ему готовят специально, под заказ, причем несколько блюд, так как велика вероятность (даже наверняка), что он откажется и от заказа.
Когда Ванин заказ готов (а это уже ближе к двенадцати), начинается самое сложное. Ваня упрашивается идти завтракать тысячу раз, пока наконец-то ни вмешается папа (Ванин дедушка). Он грозится забрать планшет и выбросить его в помойное ведро, если Ваня сейчас же не пойдет завтракать. На кухне Ваня ведет себя еще хуже, он закрывает рот руками, отпихивает от себя тарелки с едой, и на каждое предложение мамы (Ваниной бабушки) вопит: «Фу, гадость. Нет, не буду!». Наконец чье-то терпение заканчивается, и, или Ваня кидает в бабушку ложку и истерично орет: «Сама ешь!», или бабушка хватает Ваню за шиворот и нечеловеческим, каким-то свистящим, срывающимся воплем кричит: «А ну вот, подлец! И что б я тебя больше не видела». Хотя чаще всего, это обоюдное оранье происходит одновременно.
Мы с папой на это время стараемся уйти из кухни, чтобы «не мешать Ване завтракать». Весь этот кошмар, происходящий на кухне я слышу из комнаты. Я вижу, как Ваня влетает в слезах к себе, хлопая дверью, как мама, тоже в слезах, кричит ему вдогонку: «Я тебя сегодня на Волгу на пускаю, все пойдут, а ты будешь сидеть дома, ты - наказан». И Ваня через дверь в слезах отвечает: «Ну и пожалуйста! Я тебя ненавижу!». Мама еще больше заходится в слезах «Это он бабушке!».
Я не знаю, кого утешать и кого уговаривать. Иду к маме: «Мамочка, но может не надо было так, он не со зла, он просто такой ребенок, он нервный, истеричный. Он же не виноват, что у него нет аппетита. Может все-таки разрешишь на Волгу, я хотела пойти с ним, вместе поплавать?». Иду к Ване: «Ваня, нельзя так разговаривать с бабушкой. Ну давай, хочешь я тебе чего-нибудь почитаю? Нет? Хочешь планшет? Ну ладно…».
В этом всеобщем кормлении проходит утро - летнее, солнечное, прекрасное утро. В одном из самых лучших мест на планете: в маленьком зеленом городке на Волге, в большом красивом саду у самого подножья живописных заповедных холмов.
Наконец-то я выхожу в сад. Сажусь с чашкой горячего чая на крылечке. Птички поют, солнышко светит, пахнет какой-то пряной травой, и впереди простор: холмы, небо, облака. Эх, как же хорошо!
Ко мне присоединяется мама. Рассказывает, что звонила Наташка (моя младшая сестра, мама Вани). Она всерьез решила забрать Ваню! Это ужасно! Сначала забывает его на 10 лет, почти не звонит, приезжает раз в месяц, да и то на пол дня, только, чтобы забрать Ванино пособие. А потом вот те на, забрать. И куда? В одну комнату, в общагу? Они же каждый день пьют, дерутся (приезжает вечно вся избитая) ругаются матом, курят! Что будет в этом притоне с Ваней?! Да и как дальше жить без Вани? Без этого маленького родного человечка? Ведь вся жизнь посвящена ему! А я сижу в совершенном замешательстве, я тоже не знаю, что будет с Ваней. Мама нисколько не сгущает краски, всю так и есть, Наташка - алкоголик.
В огород я выхожу только ближе к двум. Прохожу по грядкам, мимо яблонь, вдоль смородинных кустов, вымахавших почти до пояса помидоров, разросшихся кабачков с тыквами. Смотрю, и не знаю за что браться, всюду проблемы и недоделки. Яблоки и груши лежат ковром и гниют. Хорошие, вкусные, сортовые (еще мой дедушка прививал). Вместо компостерной кучи помои выливаются тут же, под одной из яблонь. Слив переполнен и у самой калитки - целое болото. Помидоры подвязаны только частично, огурцы не собраны, перерастают - просто некуда, смородина с крыжовником - осыпаются и так далее. Я все понимаю, не хватает на все сил и времени. Да и самое главное, кому все это нужно? Кто будет есть эти соленые помидоры с огурцами?
Я решила в первую очередь спасать груши, делать грушевый сок. Собрала, помыла и снова на кухню. А там мама уже готовит обед. И все начинается заново. С теми лишь изменениями, что я - грохочу соковыжималкой, а папа вместо обычного летнего салата режет в 10 литровый чан зимний. И опять истерика с Ваней…и так далее.
Бывает так, что вместо груши, я, к примеру, собираю крыжовник для варенья. Это приятнее, потому что вместо душной кухни сидишь в огороде под кустом и еще к тому же без ограничения пожираешь сочные, сладкие, переспевшие ягоды.
И бывает так, что вдруг воцаряется тишина. Никто не ругается. Подозрительно! Подхожу к дому: нет Ваниного велосипеда, ага, значит Ваню отпустили к друзьям. Захожу в дом, прохожу мимо кухни и краем глаза замечаю, что родители мирно сидят за столом и пьют пиво Балтику 9-ку. Уже одну полторашку выпили, наверно сейчас папа поедет за второй. Я возвращаюсь к своему крыжовнику. Я знаю, что если они остановятся на одной полторашке, то еще ничего. Мама будет немножко заговариваться, а папа - ляжет спать и уже через час все выветрится. Если же не остановятся, то мама станет пьяной, а это ужасно, она будет еще больше ко всем цепляться, обижаться и орать без всякой причины, а папа забьет на все огороды и заготовки и ляжет до самой ночи спать, прежде, конечно, серьезно поругавшись с мамой. А потом станет слезно жаловаться мне, что с нашей мамой невозможно жить, что это настоящий ад, и как он еще терпит одному Богу известно. И конечно же на все мои призывы сдерживаться, папа, вытаращив на меня хмельные глаза заявит: «Ба, Светка, да ты такая же, из ихней породы. Неужели не понимаешь, что нельзя мужику молчать, когда на него орут».
Ваня, в один из таких дней, под общий шумок, притащил домой трех котят. Одного побольше, месяца четыре, полосатого, хорошенького и очень ласкового. И двух совсем маленьких, страшненьких, с больными воспалёнными глазками. Принес с воплями: «Давайте их оставим, они слепые, их хотели утопить». Я пожалела котят, продезинфицировала глаза, напоила молоком, так они и остались у нас жить. Мама, когда увидела, как ни странно, не сильно ругалась. И даже, что совсем удивительно, сказала, что возможно, если Ваня будет хорошо себя вести, слушаться и, самое главное, хорошо кушать, разрешит оставить полосатого. Первое время я не понимала, как так, почему мама оставляет кошку, ведь она всегда была категорически против животных, для нее они - еще одна забота в итак непомерном бремени житейских хлопот. Но потом поняла, кошкой, к которой Ваня как-то особенно привязался, мама хотела удержать Ваню.
В последних числах августа приехала Наташа за Ваней. Все мамины уговоры и требования к Ване дать клятвенное обещание, что он категорически не согласится ехать, полетели в тар-тартары, как только Наташа сказала Ване, что он там вместо хореографии будет ходить на бокс («Будем делать из тебя бабского дебила -настоящего мужика»). Тщетно мама настраивала Ваню против Наташки, его мамы, рассказывая в красках, что его там в прокуренной общаге ждет, тщетно добивалась сказать наконец, что он, непосредственно сам Ваня хочет. Ваня или молчал как партизан, или истерично вопил, все бросал, ломал и убегал обиженный в свою комнату смотреть планшет.
Когда наконец мама поняла, что отъезд неизбежен, она поставила такое требование, чтобы обязательно забирали кошку, иначе она ее выкинет. Наташка сказала, что в общагу кошку забрать никак не может, ее друг очень против. А потом призналась мне по секрету, что если мама все-таки вручит кошку, то она ее выкинет по дороге. Ваня же, как только слышал слово «выкинем» заливался слезами и даже несколько раз был близок к нервному припадку. Я пыталась упрашивать всех, кого могла, и про Ваню, и про кошку, и про все остальное. Но я врезалась в железобетонные стены. Никакой уступки ни с какой стороны. Ну пожалуйста, ну хоть кто-нибудь! Впустую умоляла я.
В итоге Ваню забрали. Кошка осталась у мамы. Но мама продолжает ей шантажировать, требует, чтобы Ваня чаще звонил. Но Ваня не звонит, а если все-таки на секунду возьмет трубку, то только спрашивает, как там кошка. Мама после таких звонков запирается в бывшей Ваниной комнате и рыдает. А когда я иду ее утешать, она сквозь слезы признается, что она на пределе, что больше не может так жить: Ваня, за которым она заботилась десять лет, вставала по три раза за ночь, чтобы его закрыть, готовила по пять блюд в день, водила в школу и на хореографию, делала с ним уроки - бросил ее, уехал, и по кошке скучает больше, чем по ней. Папа - уже давно ей не муж, даже никакого намека на нежность, ласку, никаких приятных теплых слов. А ведь когда-то он ее любил, считал ее красивой, желанной. А сейчас ничего. Наташка - разговаривает с ней только на повышенных тонах, а Юля (моя старшая сестра) - вообще не особенно хочет разговаривать. (И действительно Юля, на днях призналась мне, что еще долго не приедет к родителям и их не пустит к себе: «Сниму гостиницу, если очень надо будет»). Целыми днями мама занята по дому, по огороду, перебирает какие-то бесконечные шкафы, закатывает банки. Кому все это нужно?! Когда был Ваня, у всей этой суеты по крайней мере был хоть какой-то смысл. Сейчас нет и его. Так жить совершенно невыносимо!
Через несколько дней, с тяжелым ноющим сердцем уехала я, прихватив с собой двух маленьких котят и несколько огромных сумок с яблоками, огурцами и помидорами.