И вновь Лев Николаевич о текущем моменте
Сила классики - одна из немногих вещей, позволяющих не сходить с ума даже в моменты все более и более тяжелые. И даже беседы на тему, хороши или плохи казаки, что посекли плетками мальчиков Навального, имеют прообраз у того же Льва Николаевича.
"...Николай, хотя без того желания находить все дурным, которое было у Денисова, считал также весьма достойным и важным делом посудить о правительстве и считал, что то, что А. назначен министром того-то, а что Б. генерал-губернатором туда-то и что государь сказал то-то, а министр то-то, что все это дела очень значительные. И он считал нужным интересоваться этим и расспрашивал Пьера /.../
-- О чем это? -- спросил Николай.
-- Все о том же и о том же, -- сказал Пьер, оглядываясь вокруг себя. -- Все видят, что дела идут так скверно, что это нельзя так оставить, и что обязанность всех честных людей противодействовать по мере сил.
-- Что ж честные люди могут сделать? -- слегка нахмурившись, сказал Николай. -- Что же можно сделать?
/.../ Вот что. Положение в Петербурге вот какое: государь ни во что не входит. Он весь предан этому мистицизму /.../ Он ищет только спокойствия. и спокойствие ему могут дать только те люди sans foi ni loi, которые рубят и душат всё сплеча: Магницкий, Аракчеев и tutti quanti.../.../ Ну, и все гибнет. В судах воровство, в армии одна палка: шагистика, поселения, -- мучат народ, просвещение душат. Что молодо, честно, то губят! Все видят, что это не может так идти. Все слишком натянуто и непременно лопнет, -- говорил Пьер (как, с тех пор как существует правительство, вглядевшись в действия какого бы то ни было правительства, всегда говорят люди). -- Я одно говорил им в Петербурге /.../ Когда вы стоите и ждете, что вот-вот лопнет эта натянутая струна; когда все ждут неминуемого переворота, -- надо как можно теснее и больше народа взяться рука с рукой, чтобы противостоять общей катастрофе. Все молодое, сильное притягивается туда и развращается. Одного соблазняют женщины, другого почести, третьего тщеславие, деньги -- и они переходят в тот лагерь. Независимых, свободных людей, как вы и я, совсем не остается. Я говорю: расширьте круг общества; mot d'ordre пусть будет не одна добродетель, но независимость и деятельность.
-- Да с какою же целью деятельность?/.../-- И в какие отношения станете вы к правительству?
-- /.../В отношения помощников. Общество может быть не тайное, ежели правительство его допустит. Оно не только не враждебное правительству, но это общество настоящих консерваторов. Общество джентльменов в полном значении этого слова. Мы только для того, чтобы завтра Пугачев не пришел зарезать и моих и твоих детей и чтобы Аракчеев не послал меня в военное поселение, -- мы только для этого беремся рука с рукой, с одной целью общего блага и общей безопасности.
-- Да; но тайное общество -- следовательно, враждебное и вредное, которое может породить только зло, -- возвышая голос, сказал Николай. /.../
Наташа, вошедшая в середине разговора в комнату, радостно смотрела на мужа. Она не радовалась тому, что он говорил. Это даже не интересовало ее, потому что ей казалось, что все это было чрезвычайно просто и что она все это давно знала (ей казалось это потому, что она знала то, из чего все это выходило, -- всю душу Пьера). Но она радовалась, глядя на его оживленную, восторженную фигуру.
Еще более радостно-восторженно смотрел на Пьера забытый всеми мальчик с тонкой шеей, выходившей из отложных воротничков. Всякое слово Пьера жгло его сердце, и он нервным движением пальцев ломал -- сам не замечая этого -- попадавшиеся ему в руки сургучи и перья на столе дяди.
/.../Николай еще более сдвинул брови и стал доказывать Пьеру, что никакого переворота не предвидится и что вся опасность, о которой он говорит, находится только в его воображении. Пьер доказывал противное, и так как его умственные способности были сильнее и изворотливее, Николай почувствовал себя поставленным в тупик. Это еще больше рассердило его, так как он в душе своей, не по рассуждению, а по чему-то сильнейшему, чем рассуждение, знал несомненную справедливость своего мнения.
-- Я вот что тебе скажу, -- проговорил он, вставая и нервным движением уставляя в угол трубку и, наконец, бросив ее. -- Доказать я тебе не могу. Ты говоришь, что у нас все скверно и что будет переворот; я этого не вижу; но ты говоришь, что присяга условное дело, и на это я тебе скажу: что ты лучший мой друг, ты это знаешь, но, составь вы тайное общество, начни вы противодействовать правительству, какое бы оно ни было, я знаю, что мой долг повиноваться ему. И вели мне сейчас Аракчеев идти на вас с эскадроном и рубить -- ни на секунду не задумаюсь и пойду. А там суди как хочешь..."