Василий Лановой в фильме "Павел Корчагин"
Посмотрел вторую экранизацию романа «Как закалялась сталь» - «Павел Корчагин» А.Алова и В.Наумова. Самое главное в этом фильме - лицо Василия Ланового, крупный план, которым фильм начинается и завершается. В пару к нему становится лицо Эльзы Леждей (Риты Устинович). События вообще даны скорее очерком, самое важное - строительство узкоколейки и и борьба героя со слепотой и параличом, которые врач предсказывает Павке в прекрасном санатории, в райских кущах, где лицо смерти проступает со всей очевидностью. И что самое главное - не внезапной - от пули или снаряда, а ползучей, поглощающей человека и его способности по частям.
Фильм выйдет в 1956 году, а в 1957 году мировая критика будет обсуждать один из самых главных фильмов о смерти в кинематографе - «Седьмую печать».
Отбросил предрассудки и табели о рангах и подумал о том, что советский и мало знаменитый (даже в творчестве самих Алова и Наумова) фильм дает столь мощный ответ смерти, что, по сути, ничем не уступает бергмановскому, половинчатому, хотя и прославленному (но, например, Жак Лурсель его вовсе не считает шедевром).
Лановой здесь самый лучший, совпавший с образом на сто, на тысячу процентов (теперь я понимаю, что меня не устраивает в его Курагине или капитане Грее). Это ангел и даже Христос советского кино, это Давид, восставший на Голиафа. Серая краска смерти появляется только в сценах, где герой прикован в постели. Она строгим и зловещим очерком охватывает овал лица, губы, глаза. Во всех прочих испытаниях, среди грязи, среди холода, в болезни, идеальные черты остаются идеальными. Можно упрекнуть авторов подражанием голливудскому канону тех лет, но я тут увидел нечто большее.
Корчагин стоит над грязью и болью, хотя и переживает их, разделяет с миром. Вот сцена, когда он обнимает обезумевшего от испытаний комсомольца, когда шепчет ему: «Ты думаешь, что мне не холодно?». Это Спаситель, утешающий маленького человека, теряющего веру, и для этого страдающий вместе с ним - в той же землянке, на том же снегу.
Духовная любовь Павки и Риты - тоже части этой линии. Она хотела бы стать материальной, но не становится. Потому что этим двоим не дано опускаться слишком низко, не дано испытывать земные радости. В «Последнем искушении Христа» Бог спускается с креста, чтобы завести семью. В «Павле Корчагине» это искушение преодолевается вмешательством самой смерти - ведь Рита выходит замуж, когда решает, что Павка погиб.
Дважды герой хочет умереть и дважды побеждает смерть силой духа. В первый раз, когда выходит из поезда на станции, где он вел ту безумную стройку, которая и разрушила его тело, второй - когда осознает, что потерянную рукопись романа надо восстановить. Побеждают смерть любовь к людям и память.
Все остальное отброшено, прочие подробности не так важны.
Кто не способен увидеть самого горячего, самого отважного христианства в этом фильме и в других текстах и символах советской культуры, не понимает саму суть христианства. И как в финале «Седьмой печати» господин Смерть ведет по склону своих жертв, так в «Павле Корчагине» силуэт героя упрямо движется обрыву на грани жизни и смерти, заслоняя от смерти жизни многих и многих. Красные флаги в Большом театре на съезде комсомола восстают хоругвями нового мессианства. Рука слепого водит карандаш по невидимой бумаге, создавая новое Евангелие, а рядом с постелью мученика стоит Мать (не последняя подруга, как это было в романе и в жизни Островского).
Многое в советском кино нам еще предстоит открыть. Как и в сущности советской культуры.
Фильм выйдет в 1956 году, а в 1957 году мировая критика будет обсуждать один из самых главных фильмов о смерти в кинематографе - «Седьмую печать».
Отбросил предрассудки и табели о рангах и подумал о том, что советский и мало знаменитый (даже в творчестве самих Алова и Наумова) фильм дает столь мощный ответ смерти, что, по сути, ничем не уступает бергмановскому, половинчатому, хотя и прославленному (но, например, Жак Лурсель его вовсе не считает шедевром).
Лановой здесь самый лучший, совпавший с образом на сто, на тысячу процентов (теперь я понимаю, что меня не устраивает в его Курагине или капитане Грее). Это ангел и даже Христос советского кино, это Давид, восставший на Голиафа. Серая краска смерти появляется только в сценах, где герой прикован в постели. Она строгим и зловещим очерком охватывает овал лица, губы, глаза. Во всех прочих испытаниях, среди грязи, среди холода, в болезни, идеальные черты остаются идеальными. Можно упрекнуть авторов подражанием голливудскому канону тех лет, но я тут увидел нечто большее.
Корчагин стоит над грязью и болью, хотя и переживает их, разделяет с миром. Вот сцена, когда он обнимает обезумевшего от испытаний комсомольца, когда шепчет ему: «Ты думаешь, что мне не холодно?». Это Спаситель, утешающий маленького человека, теряющего веру, и для этого страдающий вместе с ним - в той же землянке, на том же снегу.
Духовная любовь Павки и Риты - тоже части этой линии. Она хотела бы стать материальной, но не становится. Потому что этим двоим не дано опускаться слишком низко, не дано испытывать земные радости. В «Последнем искушении Христа» Бог спускается с креста, чтобы завести семью. В «Павле Корчагине» это искушение преодолевается вмешательством самой смерти - ведь Рита выходит замуж, когда решает, что Павка погиб.
Дважды герой хочет умереть и дважды побеждает смерть силой духа. В первый раз, когда выходит из поезда на станции, где он вел ту безумную стройку, которая и разрушила его тело, второй - когда осознает, что потерянную рукопись романа надо восстановить. Побеждают смерть любовь к людям и память.
Все остальное отброшено, прочие подробности не так важны.
Кто не способен увидеть самого горячего, самого отважного христианства в этом фильме и в других текстах и символах советской культуры, не понимает саму суть христианства. И как в финале «Седьмой печати» господин Смерть ведет по склону своих жертв, так в «Павле Корчагине» силуэт героя упрямо движется обрыву на грани жизни и смерти, заслоняя от смерти жизни многих и многих. Красные флаги в Большом театре на съезде комсомола восстают хоругвями нового мессианства. Рука слепого водит карандаш по невидимой бумаге, создавая новое Евангелие, а рядом с постелью мученика стоит Мать (не последняя подруга, как это было в романе и в жизни Островского).
Многое в советском кино нам еще предстоит открыть. Как и в сущности советской культуры.