Завтра - 2 марта, день отречения Николая II
Завтра сто лет со дня отречения Николая II.
Прежде для меня это были - глухие исторические потемки. А теперь я стал понимать, как мало прошло времени с тех пор. И кажется уже, что уход из власти Ельцина и уход Николая помещаются на одинаковом расстоянии от пресловутой «крымской весны», например.
Историк должен говорить о подобных событиях спокойно, извелкая из архива очередной документ, припоминая очередную деталь. А вот гражданин, или поэт, или поэт-гражданин спокойными оставаться не могут.
Поэтому завтра нас, конечно же, ждет шквал. Здравых голосов будет очень мало. Мы ведь уже знаем официальную доктрину победившего российского «феодализма-капитализма»: если бы плохие люди не окружили Государя со всех сторон, с Россией не случилось бы великих потрясений. И сегодня мы бы жили с доходом американцев и японцев и духовностью Сергия Радонежского и Серафима Саровского в одном флаконе. Гитлера, конечно, мы бы тоже победили, а до соревнования с США дело бы просто не дошло, те бы давно зачахли на фоне наших побед.
А еще ушедший (или не совсем ушедший, эту тему «неотречения», «не правильного отречения» тоже будут еще долго обмусоливать) был простой, человечный, тонкий и гуманный. Все плохое, что ему приписывают, делал не он, а все хорошее люди быстро забывают, потому что они не благодарны.
Здесь перед нами опять возникнет образ народа, который будут обсуждать все, кроме тех, кого сами спорщики зачислят в «народ». Недавно на канале «Спас» мужчины в синих пиджаках и галстуках с несколько помятыми лицами вспоминали анекдот: «Когда в СССР начиналась антиалкогольная кампания, Михаила Сергеевича озадачили предупреждением. Народ, мол, перестал пить, но теперь спрашивает: «А куда царя подевали?»
Вероятно, это тоже были историки с таким вот, типичным ныне подходом к предмету - на уровне никому не известных анекдотов.
Согласно победившей доктрине, народ до последнего стоял за царя. Любил и почитал. Даже пытался защищать. Но всяческие злодеи, иностранные агенты, инородцы и люмпены-бездельники оказались хитрее и сильнее.
А ныне мы возвращаемяся к корням, вот уже четверть века как возвращаемся. Царь у нас теперь на иконе, а за критику тех, кто попал на иконы, можно уже и статью получить. Ну что ж - раньше репрессировали за почитание отрекшегося, теперь - за непочитание. В сущности, подход остается тем же, вектор изменился на противоположный.
Тем не менее, как поэт и гражданин, я ощущаю завтрашнюю годовщину, как радостную и светлую. Как исторически справедливую и генетически - мою, хотя не собираюсь причислять здесь себя ни к народу, ни к интеллигенции. Это мой частный голос, голос человека, чьи бабушки и дедушки вышли из глухих деревенек и небольших поселков и заняли не топовые и не блатные, но достойные и честные места в своей стране. Это голос человека, для которого последний Романов и его окружение было чуждым и неприятным. И классово, и национально, и религиозно. Хотя лицемерием будет и утверждать, что многие из тех, кто пришел во власть в феврале, а потом и в октябре 17 года, мне тоже и не симпатичны, и чужды - и как человеку, и как немножко - историку.
Но все же это была уже власть не одного человека, не монарха с его свитой и прислугой, с его болонками и балеринами. И под той новой властью, или при той власти - тут даже предлог важен! - свершилось многое из того, без чего бы не было меня нынешнего.
Что эта была за новая власть, что за строй - об этом еще говорить и говорить, думать и думать. Но за падение российской монархии я не без удовольствия подниму бокал. И оставлю ее, как институт, историкам, беллетристам, поэтам и фантазерам. А значит, кусочек заберу и себе.
Прежде для меня это были - глухие исторические потемки. А теперь я стал понимать, как мало прошло времени с тех пор. И кажется уже, что уход из власти Ельцина и уход Николая помещаются на одинаковом расстоянии от пресловутой «крымской весны», например.
Историк должен говорить о подобных событиях спокойно, извелкая из архива очередной документ, припоминая очередную деталь. А вот гражданин, или поэт, или поэт-гражданин спокойными оставаться не могут.
Поэтому завтра нас, конечно же, ждет шквал. Здравых голосов будет очень мало. Мы ведь уже знаем официальную доктрину победившего российского «феодализма-капитализма»: если бы плохие люди не окружили Государя со всех сторон, с Россией не случилось бы великих потрясений. И сегодня мы бы жили с доходом американцев и японцев и духовностью Сергия Радонежского и Серафима Саровского в одном флаконе. Гитлера, конечно, мы бы тоже победили, а до соревнования с США дело бы просто не дошло, те бы давно зачахли на фоне наших побед.
А еще ушедший (или не совсем ушедший, эту тему «неотречения», «не правильного отречения» тоже будут еще долго обмусоливать) был простой, человечный, тонкий и гуманный. Все плохое, что ему приписывают, делал не он, а все хорошее люди быстро забывают, потому что они не благодарны.
Здесь перед нами опять возникнет образ народа, который будут обсуждать все, кроме тех, кого сами спорщики зачислят в «народ». Недавно на канале «Спас» мужчины в синих пиджаках и галстуках с несколько помятыми лицами вспоминали анекдот: «Когда в СССР начиналась антиалкогольная кампания, Михаила Сергеевича озадачили предупреждением. Народ, мол, перестал пить, но теперь спрашивает: «А куда царя подевали?»
Вероятно, это тоже были историки с таким вот, типичным ныне подходом к предмету - на уровне никому не известных анекдотов.
Согласно победившей доктрине, народ до последнего стоял за царя. Любил и почитал. Даже пытался защищать. Но всяческие злодеи, иностранные агенты, инородцы и люмпены-бездельники оказались хитрее и сильнее.
А ныне мы возвращаемяся к корням, вот уже четверть века как возвращаемся. Царь у нас теперь на иконе, а за критику тех, кто попал на иконы, можно уже и статью получить. Ну что ж - раньше репрессировали за почитание отрекшегося, теперь - за непочитание. В сущности, подход остается тем же, вектор изменился на противоположный.
Тем не менее, как поэт и гражданин, я ощущаю завтрашнюю годовщину, как радостную и светлую. Как исторически справедливую и генетически - мою, хотя не собираюсь причислять здесь себя ни к народу, ни к интеллигенции. Это мой частный голос, голос человека, чьи бабушки и дедушки вышли из глухих деревенек и небольших поселков и заняли не топовые и не блатные, но достойные и честные места в своей стране. Это голос человека, для которого последний Романов и его окружение было чуждым и неприятным. И классово, и национально, и религиозно. Хотя лицемерием будет и утверждать, что многие из тех, кто пришел во власть в феврале, а потом и в октябре 17 года, мне тоже и не симпатичны, и чужды - и как человеку, и как немножко - историку.
Но все же это была уже власть не одного человека, не монарха с его свитой и прислугой, с его болонками и балеринами. И под той новой властью, или при той власти - тут даже предлог важен! - свершилось многое из того, без чего бы не было меня нынешнего.
Что эта была за новая власть, что за строй - об этом еще говорить и говорить, думать и думать. Но за падение российской монархии я не без удовольствия подниму бокал. И оставлю ее, как институт, историкам, беллетристам, поэтам и фантазерам. А значит, кусочек заберу и себе.