"Меланхолия"
«Антихриста» Триера я смотреть не стал. Его творчество давно мне стало противным, угнетающе злобные образы вызывали отторжение, эта жестокость образов и абсурдные высказывания на публику - два конька, с которых Триер не слезает долгие годы.
Хотя сатира «Самый главный босс» отвечала моим настроениям пятилетней давности, когда я как раз расставался с одной известной фирмой, где культура облизывания боссу ботинок достигала высокого уровня.
А «Меланхолию» уговорили смотреть студенты. Просто настойчиво советовали.
Посмотрел.
Потрясение.
И дело не в Висконти, Кубрике, Тарковском, которых вспоминаешь невольно под оперные мотивы, не в живописных аллюзиях, не в том, как срабатывает вкупе с лунными пейзажами и безупречными лужайками старая добрая эстетика Догмы - трясущейся камеры и напряженных лиц.
Кажется, это вообще не искусство, а пророческое высказывание, действительно последний фильм в мире. И не предупреждение, а констатация - мир обречён. Земля обречена. И поделом ей.
Не натурализм и зверство, а красота и меланхолия, но как неизбежно точно - конец.
На самом деле жутко. Каждый раз, когда я ночью смотрю на луну, если её белая полнота сияет сквозь облака над домами, я ощущаю нечто сходное. В искусстве самое главное вот это - если тебе попадают прямо в сердце, остальное не важно.
И если стреляет, если затрагивает самые таинственные табу, можно обставлять его любыми вульгарностями и гадостями, оно продолжает быть чем-то запредельно правдивым.
Триер не боится нарушать табу смерти, в отличие от глумливого Тарантино, например, или погрязшего в пустоте Михалкова, который пугает, «но не страшно». Поэтому он сразу заявляет о смерти жизни во Вселенной, и хоть так, но добивается отзыва на мысль о смерти частной.
Мы все умрём или вот ты умрёшь, человек, да ещё бездарно и жутко. Очнись и прекрати изворачиваться.
Конечно, такой типчик, как Триер. может ляпнуть, что понимает Гитлера. Но вот понимаем ли мы эту браваду? По сути, Ларс давно и успешно играет роль Гитлера в мире усыплённого и расслабленного кино. Он заставляет бояться экрана, как лязгающего железом танка.
Чёртов Триер, между прочим уже думает о новом фильме. Этот следующий, вероятно, лучше опять пропустить.
Хотя сатира «Самый главный босс» отвечала моим настроениям пятилетней давности, когда я как раз расставался с одной известной фирмой, где культура облизывания боссу ботинок достигала высокого уровня.
А «Меланхолию» уговорили смотреть студенты. Просто настойчиво советовали.
Посмотрел.
Потрясение.
И дело не в Висконти, Кубрике, Тарковском, которых вспоминаешь невольно под оперные мотивы, не в живописных аллюзиях, не в том, как срабатывает вкупе с лунными пейзажами и безупречными лужайками старая добрая эстетика Догмы - трясущейся камеры и напряженных лиц.
Кажется, это вообще не искусство, а пророческое высказывание, действительно последний фильм в мире. И не предупреждение, а констатация - мир обречён. Земля обречена. И поделом ей.
Не натурализм и зверство, а красота и меланхолия, но как неизбежно точно - конец.
На самом деле жутко. Каждый раз, когда я ночью смотрю на луну, если её белая полнота сияет сквозь облака над домами, я ощущаю нечто сходное. В искусстве самое главное вот это - если тебе попадают прямо в сердце, остальное не важно.
И если стреляет, если затрагивает самые таинственные табу, можно обставлять его любыми вульгарностями и гадостями, оно продолжает быть чем-то запредельно правдивым.
Триер не боится нарушать табу смерти, в отличие от глумливого Тарантино, например, или погрязшего в пустоте Михалкова, который пугает, «но не страшно». Поэтому он сразу заявляет о смерти жизни во Вселенной, и хоть так, но добивается отзыва на мысль о смерти частной.
Мы все умрём или вот ты умрёшь, человек, да ещё бездарно и жутко. Очнись и прекрати изворачиваться.
Конечно, такой типчик, как Триер. может ляпнуть, что понимает Гитлера. Но вот понимаем ли мы эту браваду? По сути, Ларс давно и успешно играет роль Гитлера в мире усыплённого и расслабленного кино. Он заставляет бояться экрана, как лязгающего железом танка.
Чёртов Триер, между прочим уже думает о новом фильме. Этот следующий, вероятно, лучше опять пропустить.