Сикстинская мадонна и город-призрак
Дрезден - призрачный город. «Показательно-воспитательный» налёт американцев стёр его с лица земли в самом конце войны. Руины медленно заменялись новоделами. По сути, старого Дрездена нет так, как постепенно остается всё меньше Москвы или Казани, где на месте уничтоженного лепятся копиии, призрачная суть замещает подлинную и постепенно начинает претендовать на подлинность собственной иллюзорности. Однако и новоделы втягивают массу любопытных, - может, в силу одной лишь исторической памяти о великой культурной столице Саксонии.
Здесь так же, как по всей Европе, чинно жуют в уличных кафе облачённые в белое бюргеры и туристы.
Но в центре подделок - кладезь подлинников. Спасённая Галерея. И уже самый центр Галереи - Сикстинская мадонна. Может, самая памятная для меня с детства репродукция неожиданно оборачивается клубящимся воздухом, облаками, вырвающимся из рамы, раздвигающими театральный занавес... А дальше наступает чудо. Такое, которого не было у Моны Лизы или Ночного дозора. Чудо вхождения в иное бытие. Она заставляет застыть и заплакать. Это правда. Вчера я ощутил, что эта Дама не просто один из великих брэндов Запада, но свидетельство его заслуг перед Небом, его подлинности. Рафаэль мог быть раскручен в ту или иную эпоху, но это не умаляет небесности его кисти. Личики ангелочков, проступающих на облачном фоне, заставляют ощутить небесность в большей мере, чем два розовощёких амурчика с переднего края - а те добавляют здоровой иронии и, вместе, вполне земной мечтательности, к общему, рвущемуся из запредельности образу. Но и сказать, что нежная Божья Матерь куда-то «рвётся», тоже неверно. Она молит, любит, грустит. Остальные Богоматери - сёстры - а их ещё пяток или больше в том же зале, не говоря о Галерее в целом, - меркнут, по-настоящему сникают рядом.
Да, есть мастерство, и есть вызов земле, смиряющий землю.
Этот вызов - Сикстинская мадонна.
А дальше - прекрасное обрамление - начиная от монолитного тела Себастьяна Мессины и заканчивая гротескным правдоподобием душераздирающей сцены у зубного от Герарда ван Гонтгорста. Но тут в одну кучу валить не хочется. Мадонна остаётся единственной и неповторимой, остальное заменяется и тасуется. Впрочем, тициановский Динарий кесаря, выбивший из колеи Фёдора Михайловича, тоже ничем не заменишь. Но меня всё же выбила из колеи (или вернула на давно потерянную колею) - Она.
Все остальные - полотна, люди, - отнимают у тебя силы, Она - даёт. Она - вполощённая щедрость.
Что доказала рука и душа Раффаэлло Санти.
Здесь так же, как по всей Европе, чинно жуют в уличных кафе облачённые в белое бюргеры и туристы.
Но в центре подделок - кладезь подлинников. Спасённая Галерея. И уже самый центр Галереи - Сикстинская мадонна. Может, самая памятная для меня с детства репродукция неожиданно оборачивается клубящимся воздухом, облаками, вырвающимся из рамы, раздвигающими театральный занавес... А дальше наступает чудо. Такое, которого не было у Моны Лизы или Ночного дозора. Чудо вхождения в иное бытие. Она заставляет застыть и заплакать. Это правда. Вчера я ощутил, что эта Дама не просто один из великих брэндов Запада, но свидетельство его заслуг перед Небом, его подлинности. Рафаэль мог быть раскручен в ту или иную эпоху, но это не умаляет небесности его кисти. Личики ангелочков, проступающих на облачном фоне, заставляют ощутить небесность в большей мере, чем два розовощёких амурчика с переднего края - а те добавляют здоровой иронии и, вместе, вполне земной мечтательности, к общему, рвущемуся из запредельности образу. Но и сказать, что нежная Божья Матерь куда-то «рвётся», тоже неверно. Она молит, любит, грустит. Остальные Богоматери - сёстры - а их ещё пяток или больше в том же зале, не говоря о Галерее в целом, - меркнут, по-настоящему сникают рядом.
Да, есть мастерство, и есть вызов земле, смиряющий землю.
Этот вызов - Сикстинская мадонна.
А дальше - прекрасное обрамление - начиная от монолитного тела Себастьяна Мессины и заканчивая гротескным правдоподобием душераздирающей сцены у зубного от Герарда ван Гонтгорста. Но тут в одну кучу валить не хочется. Мадонна остаётся единственной и неповторимой, остальное заменяется и тасуется. Впрочем, тициановский Динарий кесаря, выбивший из колеи Фёдора Михайловича, тоже ничем не заменишь. Но меня всё же выбила из колеи (или вернула на давно потерянную колею) - Она.
Все остальные - полотна, люди, - отнимают у тебя силы, Она - даёт. Она - вполощённая щедрость.
Что доказала рука и душа Раффаэлло Санти.