Чехия - страна под мухой
*
*
*
*
фото С. Брель, А. Брель
*
В общем, я не о замечательном художнике Мухе, в музей которого попал совершенно случайно в Праге еще зимой 2008-го, в те два с половиной денька, которые мне выпали в этом невероятном городе.
Я - о том ощущении хмелька, который разлит в Чехии всюду. В городах Оломоуце и Микулове, о которых мечтаю написать со времени летнего путешествия в Европу, мне особенно запомнилась тяга местного населения к вечерним посиделкам в барах, откуда накаченные пивом чехи выползают с трудом и сознанием прекрасно проведённого времени. Архитектура, природа - всё это на Богемской земле меня привлекало, но изюминку составлял сам народ. Очень симпатичный своей приземлённостью и простотой. Вот тут я дважды проговорился о «земле» и ещё пять раз готов твердить о хмеле, превращающемся в то гремучее, холодное, сытное пиво, которым так банально-туристически запомнилась Чехия. Земля и хмель - основа чешской нации, если есть таковая (ибо всё та же Богемия не выходит из головы). Отражается облик мужичка, крепко поддавшего, но неизменно добродушного и в ранних фильмах Формана. Вы скажете, что в «Бале пожарных» («Горит, моя барышня!») мужичок иногда может и красного петуха пустить, но я всё же отвечу, что на фоне российского жесткача и эта суровость не так сурова.
В Микулове мы ночевали в мансардной комнатушке, из оконца которой была видна башня местного замка, а разудалые крики и песни гулко ухали под окнами всю ночь - да ещё отбивали часы на той самой башне. Надо сказать, Чехия у нас прошла дважды границей нашего броска в Австрию и Италию, и разделяла их со странной и мрачноватой Польшей. Так вот, две эти славянские нации ничуть не слились, подобно языку, в моей необразованной голове, а помогли осознать контраст. Поляки смотрели сурово, чехи - внимательно. Польские дороги тормозили светофорами и пробками (проститутки по обочинам их совсем не красили), чешские трассы несли с ветерком. Польские костелы вселяли уныние (Краков оставлю за скобками, он незабвенен), а каждая чешская церквуха радовала глаз. И всё то же пиво повсеместно побеждало и польские настойки и австрийское вино, наполняя тебя весомостью и основательностью.
Не думаю, что я хорошо узнал Богемию. Но мне открылся тот привкус, который заставляет полюбить вещь или страну по-настоящему. Поэтому я собираюсь вернуться. И первым делом пойду в самый забубенный бар, желательно в стороне от главной городской улицы, на задворках древнего монастыря, как то было в Оломоуце, в бар, где не будет скатертей и туристов (кроме меня, разумеется), и получу свои пол-литра на картонном кружочке (с названием другой марки). И тогда, за запотевшим стеклом, за воздушным дымком пены закопченная стена старого города мне расскажет свою историю чешской любви.
*
*
*
фото С. Брель, А. Брель
*
В общем, я не о замечательном художнике Мухе, в музей которого попал совершенно случайно в Праге еще зимой 2008-го, в те два с половиной денька, которые мне выпали в этом невероятном городе.
Я - о том ощущении хмелька, который разлит в Чехии всюду. В городах Оломоуце и Микулове, о которых мечтаю написать со времени летнего путешествия в Европу, мне особенно запомнилась тяга местного населения к вечерним посиделкам в барах, откуда накаченные пивом чехи выползают с трудом и сознанием прекрасно проведённого времени. Архитектура, природа - всё это на Богемской земле меня привлекало, но изюминку составлял сам народ. Очень симпатичный своей приземлённостью и простотой. Вот тут я дважды проговорился о «земле» и ещё пять раз готов твердить о хмеле, превращающемся в то гремучее, холодное, сытное пиво, которым так банально-туристически запомнилась Чехия. Земля и хмель - основа чешской нации, если есть таковая (ибо всё та же Богемия не выходит из головы). Отражается облик мужичка, крепко поддавшего, но неизменно добродушного и в ранних фильмах Формана. Вы скажете, что в «Бале пожарных» («Горит, моя барышня!») мужичок иногда может и красного петуха пустить, но я всё же отвечу, что на фоне российского жесткача и эта суровость не так сурова.
В Микулове мы ночевали в мансардной комнатушке, из оконца которой была видна башня местного замка, а разудалые крики и песни гулко ухали под окнами всю ночь - да ещё отбивали часы на той самой башне. Надо сказать, Чехия у нас прошла дважды границей нашего броска в Австрию и Италию, и разделяла их со странной и мрачноватой Польшей. Так вот, две эти славянские нации ничуть не слились, подобно языку, в моей необразованной голове, а помогли осознать контраст. Поляки смотрели сурово, чехи - внимательно. Польские дороги тормозили светофорами и пробками (проститутки по обочинам их совсем не красили), чешские трассы несли с ветерком. Польские костелы вселяли уныние (Краков оставлю за скобками, он незабвенен), а каждая чешская церквуха радовала глаз. И всё то же пиво повсеместно побеждало и польские настойки и австрийское вино, наполняя тебя весомостью и основательностью.
Не думаю, что я хорошо узнал Богемию. Но мне открылся тот привкус, который заставляет полюбить вещь или страну по-настоящему. Поэтому я собираюсь вернуться. И первым делом пойду в самый забубенный бар, желательно в стороне от главной городской улицы, на задворках древнего монастыря, как то было в Оломоуце, в бар, где не будет скатертей и туристов (кроме меня, разумеется), и получу свои пол-литра на картонном кружочке (с названием другой марки). И тогда, за запотевшим стеклом, за воздушным дымком пены закопченная стена старого города мне расскажет свою историю чешской любви.