Соловки
http://www.regrus.info/news/187.html
Я прочитала, и ужаснулась.
Неужели острова обетованные , так недавно мною обретенные, останутся за бортом?
Я давно хотела написать о Соловках, но не могла. Да и сейчас не могу. Знаю, что все, что я напишу - будет как у Тютчева… «Мысль изреченная есть ложь» .
Начну-ка с самого начала: я случайно оказалась на Соловках. Но мечтала о них с раннего детства. Точнее, с моих десяти лет, когда в руки мне попалась книжка Пикуля «Мальчики в бантиках» , посвященная Школе Юнг ВМФ, которая существовала на Соловках в 42-44 годах. Эта книга заразила меня морской романтикой, я выписывала в специально заведенную тетрадочку расшифровки морских терминов, учила названия приборов, выпросила себе в подарок компас, который уже умела называть с правильным ударением. Второе заочное знакомство с Соловками вызвало комок в горле - я читала мемуары Лихачева, сидела в СЛОНе еще до войны, студентом.
А последняя встреча с Соловками была совсем недавно, летом, когда я путешествовала по селигерскому краю и была на маленьком необитаемом острове, которые местные называют «Божье дело» или «Малосоловецкий», а официальное его наименование - о. Зосимы и Савватия». Соловецких отцов-основателей. На островке стояла деревянная церквушка, копия Успенского храма из Соловецкого кремля, которую спалили во время войны в поисках сокровищ монахов…Сегодня туда ездят паломники и веруют, что остров избавляет от головной боли.
И вот в июле я ехала с подругой и ее 5-месячной дочкой в купе мурманского поезда до станции Кемь, где, как мы знали, нам придется просидеть с часу ночи до 8 утра на причале (где снимали фильм «Остров») в ожидании теплохода «Василий Косяков», который ходит раз в сутки, если нет шторма. Кстати, до сих пор я не знаю, кто он такой, этот Косяков… Три часа по Белому морю в окружении чаек и безумно холодного ветра меня совсем уморили и я заснула прямо на узкой скамейке в трюме, представляя себя, как минимум, матросом с «Варяга».
Первые минуты на берегу не вызвали никаких эмоций. Вдали белые стены кремля, серые деревянные купала, вода, ветер, одноэтажные постройки, каменный сгоревший остов гостиницы, коровы, овцы, паломники в черном, туристы в разноцветном. Ничего особенного, только очень холодно для июля, а от ветра болит голова.
С первого взгляда жизнь на Соловках (точнее, на Большом Соловецком острове, ибо остальные острова архипелага не заселены или там живут только монахи) очень трудна и невыносимо аскетична. Летом хотя бы по морю можно куда-то уехать, порыбачить знаменитую соловецкую селедку, да и туристы развлекают, а зимой попасть сюда можно только самолетом, передвигаться - только пешком или на снегоходе, вечерами можно только смотреть телевизор и … все. Покупки - это вообще отдельная тема, «достать» и «заказать» - актуальные слова для населения, где все торговые точки можно пересчитать пальцами одной руки.
Три советских магазина (с порядковыми номерами 1, 2 и 3) и дорогой, можно было б сказать «кооперативный» магазин «Островок», две штуки. Продукты на острова доставляют самолетом, поэтому молочных продуктов и мяса - нет. Консервы и крупы. И хлеб. Соловцкий хлеб пекут в монастыре, в той же пекарне, что и пятьсот лет назад. Когда гуляешь по кремлю, можно «унюхать» запах и услышать, как поют монахи за работой.
Да, простите, я забыла про несколько сувенирных ларьков, почту и сбербанк.
Школа есть, поликлиники нет. Врачи прилетают «с материка», из Архангельска и дежурят: такую записку я один раз прочитала на столбе «20 июля. Прием врача: Взрослые с 9 - до 13, дети с 14 - до17»
Еще есть дизельная электростанция, чей ровный гул я первое время принимала за вертолетную атаку из «Апокалипсиса сегодня». Потом свыклась, нравиться стало…
Первые часы я не понимала, зачем сюда едут люди и зачем я, человек далеко не фанатично верующий, сюда приехала. Холодно, комарье, серый горизонт, дождик.
Прошли сутки. Утром я вышла из дома, где я снимала за 300 рублей койку в одной комнате с хозяином, поднялась по тропинке к «Магазину 1» и увидела с холмика Кремль. Коричневые валунные стены по краю моря, белые силуэты храмов внутри, а над всем этим - тяжелое, сине-красное небо. И бесконечный простор. Вдоль стен Кремля шли паломники, осторожно обходя коров. Монахи проезжали за рулем уазика. Туристы отрывали куски булки. А мне страшно захотелось плакать.
Я много плакала на Соловках. Я плакала, закусывая губы, когда ходила по экспозиции, посвященной лагерному периоду. Там фотографии сгноенных на Соловках людей, и к одной фотографии гвоздика приколота с записочкой «по просьбе вдовы узника СЛОНа, от такой-то,1998 год». Я не хочу рассказывать здесь о том, как жили на Соловках тогда, в 20-30 годы. Точнее, КАК УМИРАЛИ. Кто хочет - найдет литературу и прочитает и про штрафной изолятор на Секирной горе, про пытки и подвиги, про отделение для беременных узниц на Большом Заяцком острове, про тысячи священников, расстрелянных на заповедном острове Анзере. Не буду писать.
Я плакала от радости узнавания, когда июле на Соловках отмечали 65-летие основания школы Юнг, и я нашла фотографии тех мальчишек и их учителей, о которых я читала в детстве у Пикуля.
Плакала от счастья, когда несколько дней подряд я ходила по отдаленным скитам острова, проходя в день по 20, а то и больше километров. Одна, по лесу, без сомнения или страха, потому что на Соловках ты под защитой. Можно оставить вещи на дороге, вернуться и забрать их целыми через несколько часов. Можно заговорить с любым человеком, который идет навстречу - он тебе улыбнется. Из одного такого моего путешествия меня подвезли два архангельца, которые никак не могли поверить, что я решилась пройти пешком весь путь до Секирки и обратно, хотя что может быть прекраснее лесной тишины и белеющей далеко-далеко церковной маковки на вершине горы?
Я плакала, когда видела кинохронику начала 20-х, где из храмов выносят иконы и кресты, и жгут их. И когда видела московских студентов, кладущих штукатурку на новые стены Макарьевской пустыни.
Плакала на службе, когда поняла, что исповедоваться не могу.
Плакала от счастья, когда после непростой дороги по болоту вышла на километровую рукотворную дамбу 16 века, где ветер сбивает с ног, а суровая красота Белого моря околдовывает…
Сентиментально плакала, когда видела тюленей и белух. Еще плакала почти все время, которое я была на Анзере, но я тоже не смогу об этом написать. И плакала, когда уезжала. Второй раз в жизни я не хотела уезжать. Первый раз это была Уганда, второй раз - Соловки. Друзья смеялись над моим постоянным сравнением Соловков и Уганды, но для меня это чистая правда.
Соловки еще немножко меня изменили. И я знаю, что они меняют КАЖДОГО, что там оказывается. А почему ? Вам надо там побывать, чтобы ответить на этот вопрос.
Я прочитала, и ужаснулась.
Неужели острова обетованные , так недавно мною обретенные, останутся за бортом?
Я давно хотела написать о Соловках, но не могла. Да и сейчас не могу. Знаю, что все, что я напишу - будет как у Тютчева… «Мысль изреченная есть ложь» .
Начну-ка с самого начала: я случайно оказалась на Соловках. Но мечтала о них с раннего детства. Точнее, с моих десяти лет, когда в руки мне попалась книжка Пикуля «Мальчики в бантиках» , посвященная Школе Юнг ВМФ, которая существовала на Соловках в 42-44 годах. Эта книга заразила меня морской романтикой, я выписывала в специально заведенную тетрадочку расшифровки морских терминов, учила названия приборов, выпросила себе в подарок компас, который уже умела называть с правильным ударением. Второе заочное знакомство с Соловками вызвало комок в горле - я читала мемуары Лихачева, сидела в СЛОНе еще до войны, студентом.
А последняя встреча с Соловками была совсем недавно, летом, когда я путешествовала по селигерскому краю и была на маленьком необитаемом острове, которые местные называют «Божье дело» или «Малосоловецкий», а официальное его наименование - о. Зосимы и Савватия». Соловецких отцов-основателей. На островке стояла деревянная церквушка, копия Успенского храма из Соловецкого кремля, которую спалили во время войны в поисках сокровищ монахов…Сегодня туда ездят паломники и веруют, что остров избавляет от головной боли.
И вот в июле я ехала с подругой и ее 5-месячной дочкой в купе мурманского поезда до станции Кемь, где, как мы знали, нам придется просидеть с часу ночи до 8 утра на причале (где снимали фильм «Остров») в ожидании теплохода «Василий Косяков», который ходит раз в сутки, если нет шторма. Кстати, до сих пор я не знаю, кто он такой, этот Косяков… Три часа по Белому морю в окружении чаек и безумно холодного ветра меня совсем уморили и я заснула прямо на узкой скамейке в трюме, представляя себя, как минимум, матросом с «Варяга».
Первые минуты на берегу не вызвали никаких эмоций. Вдали белые стены кремля, серые деревянные купала, вода, ветер, одноэтажные постройки, каменный сгоревший остов гостиницы, коровы, овцы, паломники в черном, туристы в разноцветном. Ничего особенного, только очень холодно для июля, а от ветра болит голова.
С первого взгляда жизнь на Соловках (точнее, на Большом Соловецком острове, ибо остальные острова архипелага не заселены или там живут только монахи) очень трудна и невыносимо аскетична. Летом хотя бы по морю можно куда-то уехать, порыбачить знаменитую соловецкую селедку, да и туристы развлекают, а зимой попасть сюда можно только самолетом, передвигаться - только пешком или на снегоходе, вечерами можно только смотреть телевизор и … все. Покупки - это вообще отдельная тема, «достать» и «заказать» - актуальные слова для населения, где все торговые точки можно пересчитать пальцами одной руки.
Три советских магазина (с порядковыми номерами 1, 2 и 3) и дорогой, можно было б сказать «кооперативный» магазин «Островок», две штуки. Продукты на острова доставляют самолетом, поэтому молочных продуктов и мяса - нет. Консервы и крупы. И хлеб. Соловцкий хлеб пекут в монастыре, в той же пекарне, что и пятьсот лет назад. Когда гуляешь по кремлю, можно «унюхать» запах и услышать, как поют монахи за работой.
Да, простите, я забыла про несколько сувенирных ларьков, почту и сбербанк.
Школа есть, поликлиники нет. Врачи прилетают «с материка», из Архангельска и дежурят: такую записку я один раз прочитала на столбе «20 июля. Прием врача: Взрослые с 9 - до 13, дети с 14 - до17»
Еще есть дизельная электростанция, чей ровный гул я первое время принимала за вертолетную атаку из «Апокалипсиса сегодня». Потом свыклась, нравиться стало…
Первые часы я не понимала, зачем сюда едут люди и зачем я, человек далеко не фанатично верующий, сюда приехала. Холодно, комарье, серый горизонт, дождик.
Прошли сутки. Утром я вышла из дома, где я снимала за 300 рублей койку в одной комнате с хозяином, поднялась по тропинке к «Магазину 1» и увидела с холмика Кремль. Коричневые валунные стены по краю моря, белые силуэты храмов внутри, а над всем этим - тяжелое, сине-красное небо. И бесконечный простор. Вдоль стен Кремля шли паломники, осторожно обходя коров. Монахи проезжали за рулем уазика. Туристы отрывали куски булки. А мне страшно захотелось плакать.
Я много плакала на Соловках. Я плакала, закусывая губы, когда ходила по экспозиции, посвященной лагерному периоду. Там фотографии сгноенных на Соловках людей, и к одной фотографии гвоздика приколота с записочкой «по просьбе вдовы узника СЛОНа, от такой-то,1998 год». Я не хочу рассказывать здесь о том, как жили на Соловках тогда, в 20-30 годы. Точнее, КАК УМИРАЛИ. Кто хочет - найдет литературу и прочитает и про штрафной изолятор на Секирной горе, про пытки и подвиги, про отделение для беременных узниц на Большом Заяцком острове, про тысячи священников, расстрелянных на заповедном острове Анзере. Не буду писать.
Я плакала от радости узнавания, когда июле на Соловках отмечали 65-летие основания школы Юнг, и я нашла фотографии тех мальчишек и их учителей, о которых я читала в детстве у Пикуля.
Плакала от счастья, когда несколько дней подряд я ходила по отдаленным скитам острова, проходя в день по 20, а то и больше километров. Одна, по лесу, без сомнения или страха, потому что на Соловках ты под защитой. Можно оставить вещи на дороге, вернуться и забрать их целыми через несколько часов. Можно заговорить с любым человеком, который идет навстречу - он тебе улыбнется. Из одного такого моего путешествия меня подвезли два архангельца, которые никак не могли поверить, что я решилась пройти пешком весь путь до Секирки и обратно, хотя что может быть прекраснее лесной тишины и белеющей далеко-далеко церковной маковки на вершине горы?
Я плакала, когда видела кинохронику начала 20-х, где из храмов выносят иконы и кресты, и жгут их. И когда видела московских студентов, кладущих штукатурку на новые стены Макарьевской пустыни.
Плакала на службе, когда поняла, что исповедоваться не могу.
Плакала от счастья, когда после непростой дороги по болоту вышла на километровую рукотворную дамбу 16 века, где ветер сбивает с ног, а суровая красота Белого моря околдовывает…
Сентиментально плакала, когда видела тюленей и белух. Еще плакала почти все время, которое я была на Анзере, но я тоже не смогу об этом написать. И плакала, когда уезжала. Второй раз в жизни я не хотела уезжать. Первый раз это была Уганда, второй раз - Соловки. Друзья смеялись над моим постоянным сравнением Соловков и Уганды, но для меня это чистая правда.
Соловки еще немножко меня изменили. И я знаю, что они меняют КАЖДОГО, что там оказывается. А почему ? Вам надо там побывать, чтобы ответить на этот вопрос.