Моей бабушке было бы 107 лет сегодня
Сегодня моей бабушке было бы 107 лет. Точнее, вряд ли было бы - до таких лет доживают единицы, а она и так была долгожителем - 93 года, из которых 91 в абсолютно здравом уме и памяти и в отличной физической форме.
В детстве я один раз (до сих пор грустно вспоминать) сообщила своему отцу, которому три дня назад было бы всего 70, до которых он не дожил целых 15 лет, что у меня есть шкала любви. Сначала я люблю маму (а как же иначе), потом дедушку (а его любили все), потом уже тебя, папа, и в самом конце - бабушку.
С бабушкой было сложно. Она была Хозяйкой.
Хозяйкой абсолютно всего, что происходило в нашей маленькой семье. Ее главная фраза была «Я хочу высказать свое мнение», после чего оставалось только молчать или втайне делать по-своему.
Вторая дочь в большой семье, от которой после войны останутся только она и сестра, она прожила классическую советскую тяжелую жизнь с элементами дореволюционных тягот. Когда началась первая мировая, семья бежала из Финляндии в Петроград, где было очень голодно, и родители отдали ее в детский дом. Сегодня я знаю, что это был не совсем детский дом, а скорее интернат-пансионат, где преподавательницы «из бывших» обучали девочек немецкому и домоводству. Позднее это было уготовлено и мне - в 4 годика я была обязана уметь делать воздушную цепочку крючком, обметывать края полотенец и вышивать простейшие узоры крестиком.
Секретарская работа, училище, замужество, партийная командировка в Алтайский край, раскулачивание, муж - «пятидесятник». «Пятидесятник» - это не религия, а партийное призвание - поднимать сельское хозяйство. Через раскулачивание. Когда их трехлетний ребенок умер от простейшей детской болезни, она вернулась в Ленинград, где тихо работала в конструкторском бюро. Лучшим воспоминанием своей жизни тех лет она считала две поездки на Кавказ - в пешие походы по Абхазии и Грузии.
Спустя много лет, вернувшись из Пятигорска, где мы с подругой на джипах объездили все, включая обязательное для всех путешественников плато Бермамыт с видом на Эльбрус, я буду разглядывать бабушкины фотографии и наткнусь на темную карточку: золотыми чернилами надписано «Бермамыт. Катя», и с трудом угадывается ее силуэт на фоне гор.
Июль 1934
Ровно на том же месте, ноябрь 2009
О блокаде, где бабушка всех похоронила, я уже писала и повторяться не буду. После войны началась практически сказочная для нее жизнь. Любимый мужчина вернулся и сделал предложение, в ноябре 1945 родился мой отец, который хоть и болел всеми детскими болезнями, но рос весьма смышленым круглым отличником. Дед был профессором, и через 10 лет жизни в дворницкой во дворе Библиотеки Академии Наук (БАНа) семье дали отдельную квартиру, где я живу по сей день. Бабушке не нужно было больше работать, она сидела с ребенком дома, вела идеальное хозяйство, ездила летом на юга, собирая каждый раз огромные чемоданы с зимними вещами: ведь война может начаться внезапно. Дома, как и во всех ленинградских семьях, были огромные запасы мыла, спичек, соли и сахара. Бабушкиным хозяйственным мылом я пользуюсь до сих пор, и еще остались два брусочка. Помимо запасов дом пополнялся символами благосостояния: импортная мебель, антикварные вазы, радиола.
К моменту, когда я стала что-то понимать, в доме царил британский распорядок. 6 00 утра - подъем. Баба Катя делает гимнастику и пробирается на кухню. Включив свет только в туалете (чтобы не беспокоить профессора!), она варит яйцо в мешочек, заваривает свежий чай и выкладывает серебряные чайные ложечки на стол веером. Это обязательный ритуал, чтобы плохо видящий мой дед мог их в темноте нащупать. Дед тоже не зажигает свет - наверное, уже по привычке. Они молча пьют чай, и дед уходит на работу, в тайный НИИ, куда он ходит пешком и будет ходить только пешком в любую погоду лет до 85.
Начинается «бабкино» царство. Приготовить обед и ужин. Никаких салатов, обязательно суп, горячее, гарнир и иногда пирог с яблочным джемом. Лапша - только самодельная, картошка - только «синеглазка». Моя мама рассказывала, как один раз бабушка поехала на Андреевский рынок и купила три картошины разного сорта. Продавщица сжалилась над сухонькой старушкой (а бабушка была ростом не больше 150см) и не смогла взять с нее денег. Какого же было ее удивление, когда на следующий день старушка приехала с помощницей, чтобы купить 20 килограмм понравившегося сорта…
Серебро почистить, ковры пропылесосить, бахрому на коврах расчесать специальной щеткой (это была моя повинность), пыль протереть, полы помыть, туалетную бумагу порвать на маленькие квадратики (чтобы «профессору»…), кусковой сахар наколоть специальными щипчиками, цветы полить, белье постирать, прокипятить в чане с синькой, накрахмалить и погладить, носки заштопать. Приготовить обед. Взбить масло. Насушить панировочных сухарей из остатков халы. Сходить в магазин, забрать внучку из садика, проверить ее успеваемость: должна знать европейские столицы, сибирские реки и хорошие стихи наизусть. Хорошие стихи - это обязательно про природу, лучше всего - Есенина. Внучке полагается, придя из садика, вымыть руки и сесть за уроки или рукоделие.
Вместо рукоделия дозволено протирать пыль и читать. Игрушек в той квартире все равно не водилось - баловство все это, лучшие забавы - это англо-русский карманный дедов словарь и его же логарифмическая линейка, а все остальное, включая телевизор, было под запретом. Неудивительно, что читать я начала рано и запойно, так как это было всяко лучше, чем причесывать ковер. Если я вела себя хорошо, бабушка могла выдать ОДНУ конфету «Каракорум» или сделать мне пирожное: черный хлеб с маслом и сахаром.
Ровно в 5 часов 40 минут с работы приходит дед и садится за стол: это лучшее время дня. Бабушка улыбается, суетиться, подает обед. Я мучаю деда расспросами, и он в сотый раз пересказывает мне сюжет Чука и Гека. Потом приходит мама с работы и забирает меня от бабушки.
Бабушка была строга. Не помню от нее слов любви или ласки, хотя единственную внучку она, конечно любила и по-своему баловала. Вязала носки, кофточки, шила платья, оплачивала (из дедовой зарплаты, конечно) пошив уродских зимних пальто с каракулевым мехом в дорогостоящих ателье, дарила мне золотые цепочки со словами «Это тебе подарок на день рожденья, но до твоих 16 лет он полежит у меня».
Она очень не любила людей. Когда я первый и последний раз привела в гости одноклассницу, бабушка устроила скандал. Не при однокласснице, а потом - при моей маме. «Как можно водить в дом неизвестно кого?? А если она украдет дедовы часы? А если поцарапает лакированный шкаф?»
Рабочий люд, к которому принадлежала и сама, недолюбливала. Всегда держала запас «сибирской» водки для расплаты с водопроводчиками и разговаривала с ними, как с холопами. Роль профессорской жены ей удавалась отлично.
С родной сестрой, единственной выжившей из огромной семьи, она была в странных отношениях. На день рожденья как-то подарила сестре … зубную щетку. Когда вернулась из гостей, щетка лежала в бабушкиной сумке, и она долго недоумевала - «такой хороший и полезный подарок!» Была ли она искренней или злилась на то, что сестра не забрала в эвакуацию их мать, которая умерла у бабки на руках?
Гостей в доме не бывало - зато всегда было чисто и тихо, чтобы Профессор мог спокойно работать. Подруг не было - говорила, что все давно умерли, но и представить бабушку, с кем-то болтающей по телефону, было невозможно. Стиральную машин считала баловством: «Руки же есть!». Бездельников презирала. Себе никакого отдыха не позволяла, подарки не любила.
В нашей семье ее боялись. Что-то скрывали, что-то смягчали. Мои школьные поездки на раскопки воспринимала с ужасом - «ребенок же приедет всех во вшах!» Когда по обмену нас отправили в Германию, просто промолчала. Единственное, чем она была довольна - что я хорошо училась и знала языки: «У тебя всегда будет кусок хлеба».
Один раз она прямо мне сказала: «О людях лучше вначале думать плохо. Если они хорошие - пусть покажут». Второй раз изрекла эпохальную фразу: «Оля, мужчины приходят и уходят, а дети остаются. Рассчитывай только на себя.»
Откуда в ней был столько недоверия, несмотря на 55 лет счастливого брака? Уже совсем старенькой, когда дед умер, а отец уже тяжело болел, она разоткровенничалась: «Надо было больше рожать, а я испугалась - как поднять? Жилья не было, работал только твой дед. Зря я. Детей должно быть много…»
Полюбила я ее только после смерти - когда нашла ее военные и блокадные письма. Поняла, полюбила и приняла те ее черты, которые с годами я нахожу я в себе.