Москва, которую мы потеряли
Опускаю туеву хучу слов о той Москве которую я помню.
Возвращаюсь к той Москве, в которую я не хочу ездить.
Как в прочем и многим подМосковным городам, утратившим своё -образие.
Всё стало одно-образием, которое меня не радует, мля.
Брюзжу. Да, брюзжу.
Всё течёт, всё изменяется.
Но и В. Гиляровский брюзжал...
Старые москвичи-гурманы перестали ходить к Тестову. Приезжие купцы, не бывавшие несколько лет в Москве, не узнавали трактира. Первым делом - декадентская картина на зеркальном окне вестибюля… В большом зале - модернистская мебель, на которую десятипудовому купчине и сесть боязно.
Приезжие идут во второй зал, низенький, с широкими дубовыми креслами. Занимают любимый стол, к которому привыкли, располагаясь на разлатых диванах…
- Вот здесь по-тестовски, как прежде бывало! Двое половых вырастают перед столом. Те же белые рубашки, зелененькие пояски, но за поясами не торчат обычные бумажники для денег и марок.
- А где твои присяги? Где марошник-лопатошник?
- На марки расчета не ведем, у нас теперь талоны…
- А где Кузьма? Где Иван Семеныч?.. - Половой смутился: видит, гости почетные.
- На покое-с, в провинцию за старостью лет уехали… в деревню.
- А ты-то углицкий?
- Нет, мы подмосковные… Теперь ярославских мало у нас осталось…
- Что же ты как пень стоишь? Что же ты гостей не угощаешь? Вот, бывало, Кузьма Егорыч…
- Не наше дело-с, теперь у нас мирдотель на это… Подошел метрдотель, в смокинге и белом галстуке, подал карточку и наизусть забарабанил:
- Филе из куропатки… Шоффруа, соус провансаль… Беф бруи… Филе портюгез… Пудинг дипломат… - И совершенно неожиданно: - Шашлык по-кавказски из английской баранины.
И еще подал карточку с перечислением кавказских блюд, с подписью: шашлычник Георгий Сулханов, племянник князя Аргутинского-Долгорукова…
Выслушали все и прочитали карточку гости.
- А ведь какой трактир-то был знаменитый, - вздохнул седой огромный старик.
- Ресторан теперь, а не трактир! - важно заявил метрдотель.
- То-то, мол, говорим, ресторан! А ехали мы сюда поесть знаменитого тестовского поросенка, похлебать щец с головизной, пощеботить икорки ачуевской да расстегайчика пожевать, а тут вот… Эф бруи… Яйца-то нам и в степи надоели!
В большом, полном народа зале загудела музыка.
- А где же ваша машина знаменитая? Где она? «Лучинушку» играла… Оперы…
- Вот там; да ее не заводим: многие гости обижаются на машину - старье, говорят! У нас теперь румынский оркестр… - И, сказав это, метрдотель повернулся, заторопился к другому столу.
Подали расстегаи.
- Разве это расстегай? Это калоша, а не расстегай! Расстегай круглый. Ну-ка, как ты его разрежешь?
- Нынче гости сами режут. - Старик сказал соседу:
- Трактирщика винить нельзя: его дело торговое, значит, сама публика стала такая, что ей ни машина, ни селянка, ни расстегай не нужны. Ей подай румын, да разные супы из черепахи, да филе бурдалезы… Товарец по покупателю… У Егорова, бывало, курить не позволялось, а теперь копти потолок сколько хошь! Потому все, что прежде в Москве народ был, а теперь - публика.
Возвращаюсь к той Москве, в которую я не хочу ездить.
Как в прочем и многим подМосковным городам, утратившим своё -образие.
Всё стало одно-образием, которое меня не радует, мля.
Брюзжу. Да, брюзжу.
Всё течёт, всё изменяется.
Но и В. Гиляровский брюзжал...
Старые москвичи-гурманы перестали ходить к Тестову. Приезжие купцы, не бывавшие несколько лет в Москве, не узнавали трактира. Первым делом - декадентская картина на зеркальном окне вестибюля… В большом зале - модернистская мебель, на которую десятипудовому купчине и сесть боязно.
Приезжие идут во второй зал, низенький, с широкими дубовыми креслами. Занимают любимый стол, к которому привыкли, располагаясь на разлатых диванах…
- Вот здесь по-тестовски, как прежде бывало! Двое половых вырастают перед столом. Те же белые рубашки, зелененькие пояски, но за поясами не торчат обычные бумажники для денег и марок.
- А где твои присяги? Где марошник-лопатошник?
- На марки расчета не ведем, у нас теперь талоны…
- А где Кузьма? Где Иван Семеныч?.. - Половой смутился: видит, гости почетные.
- На покое-с, в провинцию за старостью лет уехали… в деревню.
- А ты-то углицкий?
- Нет, мы подмосковные… Теперь ярославских мало у нас осталось…
- Что же ты как пень стоишь? Что же ты гостей не угощаешь? Вот, бывало, Кузьма Егорыч…
- Не наше дело-с, теперь у нас мирдотель на это… Подошел метрдотель, в смокинге и белом галстуке, подал карточку и наизусть забарабанил:
- Филе из куропатки… Шоффруа, соус провансаль… Беф бруи… Филе портюгез… Пудинг дипломат… - И совершенно неожиданно: - Шашлык по-кавказски из английской баранины.
И еще подал карточку с перечислением кавказских блюд, с подписью: шашлычник Георгий Сулханов, племянник князя Аргутинского-Долгорукова…
Выслушали все и прочитали карточку гости.
- А ведь какой трактир-то был знаменитый, - вздохнул седой огромный старик.
- Ресторан теперь, а не трактир! - важно заявил метрдотель.
- То-то, мол, говорим, ресторан! А ехали мы сюда поесть знаменитого тестовского поросенка, похлебать щец с головизной, пощеботить икорки ачуевской да расстегайчика пожевать, а тут вот… Эф бруи… Яйца-то нам и в степи надоели!
В большом, полном народа зале загудела музыка.
- А где же ваша машина знаменитая? Где она? «Лучинушку» играла… Оперы…
- Вот там; да ее не заводим: многие гости обижаются на машину - старье, говорят! У нас теперь румынский оркестр… - И, сказав это, метрдотель повернулся, заторопился к другому столу.
Подали расстегаи.
- Разве это расстегай? Это калоша, а не расстегай! Расстегай круглый. Ну-ка, как ты его разрежешь?
- Нынче гости сами режут. - Старик сказал соседу:
- Трактирщика винить нельзя: его дело торговое, значит, сама публика стала такая, что ей ни машина, ни селянка, ни расстегай не нужны. Ей подай румын, да разные супы из черепахи, да филе бурдалезы… Товарец по покупателю… У Егорова, бывало, курить не позволялось, а теперь копти потолок сколько хошь! Потому все, что прежде в Москве народ был, а теперь - публика.