С. А. Колбасьев "Джигит"
Отрывок из повести.
«У капитана Сергея Балка была черная борода лопатой. Был он мужчиной невероятной физической силы и великолепным моряком: войдя в Портсмут на миноносце, на шестнадцатиузловом ходу спустил вельбот и никого не утопил.
Привычки имел своеобразные. Каждое утро выпивал чайный стакан водки и закусывал весьма экономно. Вестовой на блюдечке подавал ему две баранки: одну целую и одну сломанную пополам. Он нюхал сломанную баранку, вертел в руках целую и отдавал обратно.
В японскую войну командовал спасательным буксиром в Порт-Артуре и во время сдачи крепости заявил, что корабль свой взорвет. По условиям капитуляции этого делать никак не полагалось, и небезызвестный прохвост Стессель прислал к нему своего адъютанта, чтобы запретить.
Приплыл адъютант на лодочке, смотрит - стоит пароход на якоре, а людей на нем нет. Влез на палубу - палуба пуста. Усмотрел свет в одном из иллюминаторов рубки и пошел на огонек. Раскрыл дверь и видит: какой-то здоровенный чернобородый дядя сидит за столом в полном одиночестве и прохлаждается чайком.
- Вы здесь командир?
- Я командир.
Адъютант начал было рассказывать, зачем он прислан, но Балк замахал руками: никаких служебных разговоров, пока господин поручик не напьется с ним чаю. Спешить все равно некуда.
Протесты не помогли. Пришлось адъютанту сесть и сказать: “Спасибо”.
Пили долго и даже вспотели, потому что в рубке было здорово жарко. Наконец Балк перевернул свой стакан донышком кверху, положил на него ложечку, очень ласково улыбнулся и попросил адъютанта изложить свое дело во всех подробностях.
Тот изложил, а Балк все с той же улыбкой ответил:
- Зря вы, голуба моя, беспокоились. - Встал, потрепал его по плечу и предложил: - Давайте тикать. У меня в трюме шесть пудов пироксилину, шнур рассчитан на двадцать минут, а поджег я его минут восемнадцать тому назад.
Ну, еле успели выбраться. Порвало пароход на мелкие кусочки.
Команду Сергей Балк любил и жил с ней ладно, а начальство, особенно сухопутное, не слишком уважал. Однажды - кажется, в Николаевске-на-Амуре - стоял он со своим миноносцем на якоре и влетел в исключительно красивую историю.
Один из его матросов нашумел на берегу, был изловлен и посажен на гауптвахту. Балк, как только об этом узнал, срочно дал семафор коменданту крепости: прошу, дескать, вернуть мне моего матроса, дабы я мог наказать его по всей строгости морских законов. Не вышло. Комендант, конечно, ответил отказом.
Тогда Балк вызвал желающих из команды на четверку, роздал им оружие и во главе десанта из четырех человек высадился на берег.
Подошел к гауптвахте, крикнул часовому: “Здорово, молодец!”, сразу же вырвал у него из рук винтовку и поставил свой караул.
Потом поднялся к дежурному офицеру. С ним тоже любезно поздоровался, но так сжал ему руку, что тот сразу потерял способность соображать. Очнулся запертым в шкафу и только тогда понял, что у него отобрали ключи.
Балк без особых затруднений освободил своего матроса, спокойно вернулся с ним на миноносец и решил сниматься с якоря, потому что в Николаевске делать ему было больше нечего.
По семафору получил приказание лично явиться к коменданту крепости, однако, как и следовало ожидать, предпочел подняться на мостик и скомандовать:
- Пошел шпиль!
Тут-то и началась самая замечательная петрушка. На ближайшей береговой батарее люди забегали во все стороны и стали с пушек стаскивать чехлы, а семафор передал второе, более решительное приказание:
- Немедленно прекратить съемку с якоря. Орудия крепости наведены на миноносец.
- Ха! - сказал Балк. - Боевая тревога, прицел пятнадцать кабельтов, целик семьдесят пять, точка наводки вон по тому белому домику. - И ответил крепости семафором:
- Орудия миноносца направлены на дачу коменданта. Крепко целую.
Так и ушел миноносец, потому что у коменданта на даче были дети, жена, самовар, канарейка и весь прочий дорогой комендантскому сердцу домашний уют.
Сухопутное начальство, естественно, подняло страшный шум, но штаб Сибирской флотилии за Балка решительно заступился. Вероятно, потому, что обрадовался хоть какому-нибудь развлечению.
Пошла всякая переписка и путаница из-за того, что никак нельзя было понять, кто кому подчинен. Кончилось тем, что морское министерство в пику военному заупрямилось, и дело попало на доклад к самому царю.
Царь же, как известно, был мужчиной средних лет и весьма средних умственных способностей. Он вдруг вспомнил какую-то знакомую, вполне убедительную фразу и ни с того ни с сего положил резолюцию:
“Победителей не судят”.
«У капитана Сергея Балка была черная борода лопатой. Был он мужчиной невероятной физической силы и великолепным моряком: войдя в Портсмут на миноносце, на шестнадцатиузловом ходу спустил вельбот и никого не утопил.
Привычки имел своеобразные. Каждое утро выпивал чайный стакан водки и закусывал весьма экономно. Вестовой на блюдечке подавал ему две баранки: одну целую и одну сломанную пополам. Он нюхал сломанную баранку, вертел в руках целую и отдавал обратно.
В японскую войну командовал спасательным буксиром в Порт-Артуре и во время сдачи крепости заявил, что корабль свой взорвет. По условиям капитуляции этого делать никак не полагалось, и небезызвестный прохвост Стессель прислал к нему своего адъютанта, чтобы запретить.
Приплыл адъютант на лодочке, смотрит - стоит пароход на якоре, а людей на нем нет. Влез на палубу - палуба пуста. Усмотрел свет в одном из иллюминаторов рубки и пошел на огонек. Раскрыл дверь и видит: какой-то здоровенный чернобородый дядя сидит за столом в полном одиночестве и прохлаждается чайком.
- Вы здесь командир?
- Я командир.
Адъютант начал было рассказывать, зачем он прислан, но Балк замахал руками: никаких служебных разговоров, пока господин поручик не напьется с ним чаю. Спешить все равно некуда.
Протесты не помогли. Пришлось адъютанту сесть и сказать: “Спасибо”.
Пили долго и даже вспотели, потому что в рубке было здорово жарко. Наконец Балк перевернул свой стакан донышком кверху, положил на него ложечку, очень ласково улыбнулся и попросил адъютанта изложить свое дело во всех подробностях.
Тот изложил, а Балк все с той же улыбкой ответил:
- Зря вы, голуба моя, беспокоились. - Встал, потрепал его по плечу и предложил: - Давайте тикать. У меня в трюме шесть пудов пироксилину, шнур рассчитан на двадцать минут, а поджег я его минут восемнадцать тому назад.
Ну, еле успели выбраться. Порвало пароход на мелкие кусочки.
Команду Сергей Балк любил и жил с ней ладно, а начальство, особенно сухопутное, не слишком уважал. Однажды - кажется, в Николаевске-на-Амуре - стоял он со своим миноносцем на якоре и влетел в исключительно красивую историю.
Один из его матросов нашумел на берегу, был изловлен и посажен на гауптвахту. Балк, как только об этом узнал, срочно дал семафор коменданту крепости: прошу, дескать, вернуть мне моего матроса, дабы я мог наказать его по всей строгости морских законов. Не вышло. Комендант, конечно, ответил отказом.
Тогда Балк вызвал желающих из команды на четверку, роздал им оружие и во главе десанта из четырех человек высадился на берег.
Подошел к гауптвахте, крикнул часовому: “Здорово, молодец!”, сразу же вырвал у него из рук винтовку и поставил свой караул.
Потом поднялся к дежурному офицеру. С ним тоже любезно поздоровался, но так сжал ему руку, что тот сразу потерял способность соображать. Очнулся запертым в шкафу и только тогда понял, что у него отобрали ключи.
Балк без особых затруднений освободил своего матроса, спокойно вернулся с ним на миноносец и решил сниматься с якоря, потому что в Николаевске делать ему было больше нечего.
По семафору получил приказание лично явиться к коменданту крепости, однако, как и следовало ожидать, предпочел подняться на мостик и скомандовать:
- Пошел шпиль!
Тут-то и началась самая замечательная петрушка. На ближайшей береговой батарее люди забегали во все стороны и стали с пушек стаскивать чехлы, а семафор передал второе, более решительное приказание:
- Немедленно прекратить съемку с якоря. Орудия крепости наведены на миноносец.
- Ха! - сказал Балк. - Боевая тревога, прицел пятнадцать кабельтов, целик семьдесят пять, точка наводки вон по тому белому домику. - И ответил крепости семафором:
- Орудия миноносца направлены на дачу коменданта. Крепко целую.
Так и ушел миноносец, потому что у коменданта на даче были дети, жена, самовар, канарейка и весь прочий дорогой комендантскому сердцу домашний уют.
Сухопутное начальство, естественно, подняло страшный шум, но штаб Сибирской флотилии за Балка решительно заступился. Вероятно, потому, что обрадовался хоть какому-нибудь развлечению.
Пошла всякая переписка и путаница из-за того, что никак нельзя было понять, кто кому подчинен. Кончилось тем, что морское министерство в пику военному заупрямилось, и дело попало на доклад к самому царю.
Царь же, как известно, был мужчиной средних лет и весьма средних умственных способностей. Он вдруг вспомнил какую-то знакомую, вполне убедительную фразу и ни с того ни с сего положил резолюцию:
“Победителей не судят”.