Впечатления детства
Перелистывая свой дневник, обнаружил, что он достаточно мрачен. Дабы влить в него некую положительную струю, решил поделиться впечатлениями детства - ведь в детстве я еще не понимал, что... ну, и так далее.
Крещение.
Было мне полтора года. Помню, как меня посадили в глубокую бочку, на дне которой плескалось совсем немного воды, а потом там же, в бочке, дали поцеловать огромный крест. Крестили меня в те годы благодаря бабушке по материнской линии, Валентине Емельяновне, светлая ей память.
Именно бочка, которая, может быть, называлась купелью, меня поразила больше всего.
Паровоз.
Это мне уже три года. Наша семья встречает кого-то на вокзале. Подъезжает поезд. Огромное что-то, дымящее, шипящее, да еще как загудит! Я закричал и зарылся в мамину юбку. На том паровозе была огромная красная звезда.
"Здрапа"
Из песенки про цыпленка жареного:
"Была бы шляпа, пальто из драпа..." Мне слышалось "пальто и здрапа". Очень долго меня мучило - что же это за "здрапа" такая? Я спросил у отца, но он не ответил, мало того, я получил нагоняй за то, что знаю такие нехорошие песенки. Ведь в те времена детей воспитывали в духе коммунизма, а "Цыпленок жареный" - анархистская песенка, которую в фильмах пели отвратительные морды с гнилыми зубами, мешающие человечеству идти светлой дорогой в еще более светлое будущее. Потом как-то незаметно "здрапа" перестала слышаться, и вопрос, как теперь говорят, отпал сам собой.
Застольные песни.
Однажды к нам приехали дед и бабушка по отцу - Афанасий Агафонович и Пелагея Спиридоновна. Собрались все, в том числе и дед по матери - Василий Михайлович. Они сели за стол, выпили, закусили, и стали петь песни. Мне это жутко не понравилось. Что именно не понравилось, я сейчас уже не могу сказать - то ли, что они выпили, то ли, что пели, по русскому обыкновению, грустные и заунывные песни. Я рыдал в углу. Дед Афанасий поднял меня, прижал к невероятно колючей щеке, успокоил, и продолжил петь. Я больше не плакал, смотрел на них сквозь слезы, а они улыбались.
Матерщинники.
Мне пять лет. Мы сидим с соседским мальчишкой (как же его звали-то, и не вспомню совсем...) в чулане, и с упоением материмся. Произносим слово и хохочем над ним. А ведь действительно - смешно. Вот произнесите любое матерщинное слово - смех, да и только. Никто из взрослых тогда не услышал, а то влетело бы мне...
Крещение.
Было мне полтора года. Помню, как меня посадили в глубокую бочку, на дне которой плескалось совсем немного воды, а потом там же, в бочке, дали поцеловать огромный крест. Крестили меня в те годы благодаря бабушке по материнской линии, Валентине Емельяновне, светлая ей память.
Именно бочка, которая, может быть, называлась купелью, меня поразила больше всего.
Паровоз.
Это мне уже три года. Наша семья встречает кого-то на вокзале. Подъезжает поезд. Огромное что-то, дымящее, шипящее, да еще как загудит! Я закричал и зарылся в мамину юбку. На том паровозе была огромная красная звезда.
"Здрапа"
Из песенки про цыпленка жареного:
"Была бы шляпа, пальто из драпа..." Мне слышалось "пальто и здрапа". Очень долго меня мучило - что же это за "здрапа" такая? Я спросил у отца, но он не ответил, мало того, я получил нагоняй за то, что знаю такие нехорошие песенки. Ведь в те времена детей воспитывали в духе коммунизма, а "Цыпленок жареный" - анархистская песенка, которую в фильмах пели отвратительные морды с гнилыми зубами, мешающие человечеству идти светлой дорогой в еще более светлое будущее. Потом как-то незаметно "здрапа" перестала слышаться, и вопрос, как теперь говорят, отпал сам собой.
Застольные песни.
Однажды к нам приехали дед и бабушка по отцу - Афанасий Агафонович и Пелагея Спиридоновна. Собрались все, в том числе и дед по матери - Василий Михайлович. Они сели за стол, выпили, закусили, и стали петь песни. Мне это жутко не понравилось. Что именно не понравилось, я сейчас уже не могу сказать - то ли, что они выпили, то ли, что пели, по русскому обыкновению, грустные и заунывные песни. Я рыдал в углу. Дед Афанасий поднял меня, прижал к невероятно колючей щеке, успокоил, и продолжил петь. Я больше не плакал, смотрел на них сквозь слезы, а они улыбались.
Матерщинники.
Мне пять лет. Мы сидим с соседским мальчишкой (как же его звали-то, и не вспомню совсем...) в чулане, и с упоением материмся. Произносим слово и хохочем над ним. А ведь действительно - смешно. Вот произнесите любое матерщинное слово - смех, да и только. Никто из взрослых тогда не услышал, а то влетело бы мне...