"Солнце-генсек мусолит лорнет в императорской ложе" (с)
Весенняя геометрия Санкт-Петербурга
Путешествие из одной столицы в другое заняло ночь. В ожидании повседневного питерского ненастья я запасся теплой одеждой, но она не пригодилась - в северной столице по-южному ярко светило солнце.
Наверное, это солнце придало Питеру новый блеск, открывший для меня город с новой стороны. С той самой, которая позволяет и сейчас многим считать его настоящей, всамделишной столицей России. Питер великолепен под апрельским солнцем. Это великолепие особенно оттеняет серость непокрытой еще травой земли и горы мусора вокруг, оставшиеся после сошедшего снега и первых весенних посиделок молодежи по набережным каналов. И пусть пивные бутылки на брусчатке режут глаз и снижают поток туристов, даже они находятся в гармонии с окружающим городским пейзажем.
Тут пили многие - и Довлатов, и Бродский, и Гребенщиков, и старик Козлодоев, и Веллер пил, и Фима Бляйшиц. Мятежная ленинградская душа рвалась ввысь, комплексуя в этом полете над статусом утерянной столицы. Две основы, как две точки опоры у памятника Николаю I : мятеж, и комплекс - обе они сливались воедино на дне граненого стакана.
Ленинградский рок-клуб давно закрыт, даже само здание на Рубинштейна 13, пестревшее еще не так давно на отваливающейся штукатурке черными фамилиями выступавших здесь музыкантов, сейчас в лесах. Зато столица возвращается. Первой ласточкой стал Конституционный суд. Мятеж обветшал, комплекс подавляется. И стаканы стали пластиковыми.
Я и сам пил - в уютном хостеле, где мы поселились, было что-то от кухни советской коммуналки - куча народа, задушевные разговоры без боязни кого-то обидеть, иллюзия самоуправления на ограниченном пространстве. Жалко было лишь итальянку, проживавшую с нами - она искренне пыталась попасть в общую волну настроения, но ей это никак не удавалось.
Гулять, гулять, гулять. Я смотрел на город с колоннады Исакия, из окна Зимнего, со смотровой площадки Ладожского вокзала, из людского водоворота на Невском, из тишины Тучкова переулка и из закрытого дворика нашего отеля. Дворы - отдельная история: таких не строят в Москве, сильные ветры не вынуждают прятать околоповседневное пространство в четырех стенах. Но апрельское солнце проникало и сюда.
Стоя на слиянии Крюкова и Грибоедовского канала, видишь во всей красе потрясающую геометрию этого города. Прямые пересечения… Все видно во все стороны. Прямо - золотые купола Свято-Исидоровской церкви, справа - голубой Свято-Никольский собор, слева - роскошный синий купол Троицкого собора. Тут же и шпиль Адмиралтейства - геометрический эталон, ратуша и собор европейского города в одном лице - одновременно лучший ориентир и святыня. Та же эталонная геометрия - на Васильевском. Номера - бог с ними, они есть и у нью-йоркских авеню, но вот само название - линии… Прямые линии, прямые мосты, прямые каналы, даже реки - и те прямые. Поистине императорская прямота.
На Малой Конюшенной улице стоит памятник петербургскому городовому. Стройный мужчина снисходительно осматривает улицу впереди себя. Он, как и тысячи других памятников на улицах города, следит за изменениями в его облике. Они происходят. И произойдут еще большие - чего стоит один Охта-центр. Но современный Питер - по-прежнему современник этого городового начала ХХ века. Столичный, мятежный и кутящий - магический треугольник, штампующий гениев.
Путешествие из одной столицы в другое заняло ночь. В ожидании повседневного питерского ненастья я запасся теплой одеждой, но она не пригодилась - в северной столице по-южному ярко светило солнце.
Наверное, это солнце придало Питеру новый блеск, открывший для меня город с новой стороны. С той самой, которая позволяет и сейчас многим считать его настоящей, всамделишной столицей России. Питер великолепен под апрельским солнцем. Это великолепие особенно оттеняет серость непокрытой еще травой земли и горы мусора вокруг, оставшиеся после сошедшего снега и первых весенних посиделок молодежи по набережным каналов. И пусть пивные бутылки на брусчатке режут глаз и снижают поток туристов, даже они находятся в гармонии с окружающим городским пейзажем.
Тут пили многие - и Довлатов, и Бродский, и Гребенщиков, и старик Козлодоев, и Веллер пил, и Фима Бляйшиц. Мятежная ленинградская душа рвалась ввысь, комплексуя в этом полете над статусом утерянной столицы. Две основы, как две точки опоры у памятника Николаю I : мятеж, и комплекс - обе они сливались воедино на дне граненого стакана.
Ленинградский рок-клуб давно закрыт, даже само здание на Рубинштейна 13, пестревшее еще не так давно на отваливающейся штукатурке черными фамилиями выступавших здесь музыкантов, сейчас в лесах. Зато столица возвращается. Первой ласточкой стал Конституционный суд. Мятеж обветшал, комплекс подавляется. И стаканы стали пластиковыми.
Я и сам пил - в уютном хостеле, где мы поселились, было что-то от кухни советской коммуналки - куча народа, задушевные разговоры без боязни кого-то обидеть, иллюзия самоуправления на ограниченном пространстве. Жалко было лишь итальянку, проживавшую с нами - она искренне пыталась попасть в общую волну настроения, но ей это никак не удавалось.
Гулять, гулять, гулять. Я смотрел на город с колоннады Исакия, из окна Зимнего, со смотровой площадки Ладожского вокзала, из людского водоворота на Невском, из тишины Тучкова переулка и из закрытого дворика нашего отеля. Дворы - отдельная история: таких не строят в Москве, сильные ветры не вынуждают прятать околоповседневное пространство в четырех стенах. Но апрельское солнце проникало и сюда.
Стоя на слиянии Крюкова и Грибоедовского канала, видишь во всей красе потрясающую геометрию этого города. Прямые пересечения… Все видно во все стороны. Прямо - золотые купола Свято-Исидоровской церкви, справа - голубой Свято-Никольский собор, слева - роскошный синий купол Троицкого собора. Тут же и шпиль Адмиралтейства - геометрический эталон, ратуша и собор европейского города в одном лице - одновременно лучший ориентир и святыня. Та же эталонная геометрия - на Васильевском. Номера - бог с ними, они есть и у нью-йоркских авеню, но вот само название - линии… Прямые линии, прямые мосты, прямые каналы, даже реки - и те прямые. Поистине императорская прямота.
На Малой Конюшенной улице стоит памятник петербургскому городовому. Стройный мужчина снисходительно осматривает улицу впереди себя. Он, как и тысячи других памятников на улицах города, следит за изменениями в его облике. Они происходят. И произойдут еще большие - чего стоит один Охта-центр. Но современный Питер - по-прежнему современник этого городового начала ХХ века. Столичный, мятежный и кутящий - магический треугольник, штампующий гениев.