СИЛЬФИДА: ФЕИ И БЫТОВУХА
Побывал на «Сильфидах» в Большом театре 7 и 8 февраля. Балетоману всегда интересно сравнивать разные составы артистов. Для тех, кто подзабыл, о чем сей мистический балет, на сайте театра опубликовано кратенькое либретто.
Перенести новоиспеченную версию старинного балета на сцену Большого в 2008 году было самое время. Йохан Кобборг только-только поставил свою «Сильфиду» в Ковент-Гардене, и по мнению Алексея Ратманского, тогдашнего худрука Большого, она выгодно отличалась аутентичностью от той вампуки, что в то время звалась «Сильфидой» на сцене главного театра страны. Датчанин с нордическим хладнокровием очистил балетную пантомиму от наростов из жеманных и утрированных элементов традиционного русского актерства, которые столь часто приводят наши балеты, кино и, конечно, драматические постановки к полному непотребству.
В Дании «Сильфиду» ставят уже 180 лет, но Кобборг, сам будучи опытнейшим исполнителем партии Джеймса, решил внести коренные правки в концепцию балета. По его мнению именно Джеймс является главным героем спектакля, тогда как все прочие персонажи идут суетным фоном, отражая внешние социальные перипетии и связанные с ними внутренние переживания молодого человека. Заглавная же Сильфида является здесь не более чем галлюцинацией Джеймса, своего рода визуальным обострением сверхценной идеи болезненно рефлексирующего юноши.
Мэдж - Геннадий Янин, Джеймс - Артём Овчаренко. 2010 (фото © Ирины Лепнёвой)
«Я убежден, что этот балет про внутренний конфликт Джеймса. Сильфида - это все те большие вопросы, которые он задает жизни и самому себе. На самом деле сильфида существует только в сознании Джеймса.» (из интервью Кобборга)
В новой версии на суд зрителя выносится всё тот же извечный вопрос молодого человека, стоящего на водоразделе между идеалами юности и социально-заземлёнными требованиями зрелости.
Всё в жизни парня из шотландской деревни сцементировано патриархальной основательностью, весь его быт стоит на крепких столпах вековой мудрости, клонирующей опыт и традиции многих поколений. В сценографии всё фундаментально: могучий дом, крепкий стул, каменотесный камин. Для завершения пасторали из книжной гравюры или замкового гобелена не хватает лишь дебелой румяной жены. Но наш Джеймс - романтик: он, хоть и живет в основательном каменном замке, занимает свой ум построением воздушных идеалов.
«Они говорили о браке, уверенные в своей правоте люди, чьи жизни катились по накатанной колее. Их опыт - просто очередной экземпляр под копирку. Когда они пытались давать свои советы Джиму, никто из них и не подозревал, что их коллективная мудрость для него бесполезна, что его жизнь течет по другой колее. Подумав об этом, он испытал горечь и раздражение на бесконечное притворство. Его собственная необходимая ложь утомляла его.» (Гор Видал. «Город и столп»).
Эта цитата, по-моему, как нельзя лучше иллюстрирует переживания кобборговского Джеймса. Несмотря на то, что проблемы Джима имеют другую природу, эту «Сильфиду» и «Город и столп» пронизывает один стержневой вопрос: каково это - быть не таким, как все?
Тогда, в 2008-ом, Кобборг сделал довольно неожиданные, я бы даже сказал, скандальные ставки на исполнителей главных партий. Совершенно не байронических типажей Вячеслав Лопатин и Ян Годовский были отобраны на роль Джеймса, а заглавных сильфид исполнили Наталья Осипова, доселе хитовавшая в жизнерадостно-неврастенических образах, и далекая тогда еще от балеринского статуса Екатерина Крысанова (изначально отобранная Светлана Лунькина быстро самоустранилась после нескольких репетиций).
Вячеслав Лопатин в партии Джеймса и Анна Ребецкая в роли Эффи (фото Елены Фетисовой)
Возможно, Славу и Яна порекомендовал Кобборгу добрый его знакомый и педагог-репетитор ребят Б. Б. Акимов. А может, не обошлось и без совета Алексея Ратманского, не боявшегося ставить на молодых талантливых артистов и ломать традиционную для Большого систему назначений на роли в строгом соответствии с табелем о рангах. В любом случае уверен, что окончательное решение Кобборг принял сам, исходя из собственных представлений о собственной же трактовке.
И остается лишь констатировать, что приглашенный постановщик в своем выборе не ошибся. Премьерная «Сильфида» с Лопатиным и Осиповой произвела настоящий фурор, а ребята получили «Золотую маску» за лучший дуэт. До сих пор любители балета вспоминают об этой премьере как о некоем чуде.
Наталья Осипова явила собой истинную бестелесную сильфиду. Те анатомические особенности балерины, что неоднократно ставились ей в укор балетными эстетами (крупная стопа и выпирающие икроножные и бедренные мышцы, отвечающие за прыжок), позволяли Наташе танцевать в воздухе, совершать невероятные, словно на страховочной лонже, парящие прыжки с безусильным толчком и мягким приземлением. Позже она также левитировала и в «Жизели», став лично для меня эталонной феей-духом. Потрясающей была и драматическая игра той Сильфиды.
Выстрелил и Джеймс в исполнении Лопатина. Безукоризненно станцевал эту свою коронку Слава и на спектакле 8 февраля. Этот маленький бриллиант Большого театра продемонстрировал все свои ослепительные грани танцовщика-виртуоза! Про Славу хочется сказать «не ладно скроен, да крепко сшит», настолько неожиданным всякий раз становится для зрителя все то, что вытворяет на сцене этот низкорослый крупноголовый артист скромной наружности. Его Джеймс порывист, стремителен, импульсивен. Все эти качества своего героя Слава рисует залихватским танцем, мощными заносками, филигранными двойными турами вправо-влево, из которых выходит в безукоризненную пятую, словно врастает в землю. В то же время зритель замечает, что Джеймс этот отнюдь не простецкий деревенский парень, вроде своего друга Гурна (вот уж кто с колеи сходить не намерен!). Тонкая организация души главного героя «танцуется» движениями рук и позами, в которые Вячеслав вложил необходимый лирический ингредиент.
Во вчерашнем спектакле бесспорно доминировал Джеймс, как то и было задумано Кобборгом. А вот Сильфида Евгении Образцовой в этой хореографии с моими ожиданиями не совпала. Танцевала чисто, ножки работали ажурно, а все же чувствовалось (особенно в первом действии), что Женя всецело сосредоточена на чистоте своих движений и поз. А поскольку она была занята собой, должного взаимодействия с Джеймсом, увы, не произошло. Не смогла она вжиться в образ и передать необходимые драматические нюансы зрителю. Неважно отработала и пантомиму: многие движения были редуцированы (танцевальны, но не повествовательны), мимика однородной, а потому зритель многого недопонял.
Шикарной была ее Сильфида на прошлогодней премьере Лакотта в «Стасике» (Джеймса тогда безукоризненно исполнил Тьяго Бордин). Однако лакоттовской «Сильфиде» драма строго противопоказана. В лучших традициях французской хореографии Лакотт требовал от своих танцовщиков только хореографически безукоризненных ног и безупречных пятых позиций, а драматической отсебятины - ни-ни! Упор же делался на выразительную жестикуляцию при скудном мимировании и на строгую геометрию танца. Ничто не должно было отвлекать зрителя от танца, даже одеты все были однотипно - в синее и красное, и даже Джеймс с Эффи не отличались костюмами от кордебалета, дабы не выбиваться из танцевального узора массовых сцен.
Артём Овчаренко в партии Джеймса, 2010 (фото Ирины Лепнёвой)
Понравился естественный в своих желаниях, простодушный Гурн в версии Дениса Савина. Кстати, в антракте был задан вопрос: если Сильфида - всего лишь иллюзорная психопродукция Джеймса, отчего её видит и Гурн? Ответ дал в 2008 году сам Кобборг:
«Да ничего он не видит. Он слышал слухи, что Джеймс не в себе, слышал, как тот разговаривает с пустотой, и стал убеждать в существовании сильфиды окружающих. Так в жизни и бывает: если постоянно говорить, что у кого-то с кем-то роман, в это начинают верить.»
От себя замечу, что бред и галлюцинации при шизофрении бывают столь выразительными и яркими, что испытывающий их больной способен убедить в реальности своих вымышленных образов и здоровых лиц (индуцированные или внушенные галлюцинации). Тогда и всё село на Библии поклянётся, что увидели и летающие тарелки, и белоснежных ангелов, и черта лысого.
Совсем по-другому исполнили свои партии Артем Овчаренко и Нина Капцова в «Сильфиде» 7 февраля.
Несмотря на то, что Артёму не удалось чисто исполнить ключевую вариацию во втором действии (немного не докрутил двойные туры), все огрехи окупила его пантомима, отшлифованная до блеска. Каждый жест, каждый мускул на лице и каждый взгляд выразительных глаз танцовщика был наполнен повествовательным смыслом, тонко передавал нюансы невротических переживаний своего героя. Что важно - при всей своей выразительности пантомима Артёма не выглядела утрированной.
Как и следовало ожидать, взаимодействие Артёма с Ниной говорило о детальной совместной проработке спектакля (см. здесь). Блестяще были исполнены трудные сцены, в которых Джеймс пытается ухватить Сильфиду. Нина ускользала из-под его рук в самый последний момент, когда, казалось, Джеймс вот-вот к ней прикоснется, разрушив иллюзию ее бестелесности, и проделывалось это с посекундно выверенной точностью и необыкновенно изящно. Обладая глубоким драматическим даром, Нина не могла изобразить Сильфиду безмозглой феей воздуха, которой ветер в голове положен по анатомии. Не имела права выстраданная мечта Джеймса быть совершеннейшей пустышкой. Потому меня и, думаю, всех зрителей до самого позвоночника пробрала сцена гибели этой Сильфиды. С каждым годом «Сильфида» у ребят зреет, становится все интересней.
Отдельно хочется сказать о колдунье Мэдж. Геннадию Янину удалось создать психологически непростой образ. В голове этой помешанной алкоголички варятся те же романтические идефиксы, что испытывает Джеймс, только уже на стадии их конечной деградации, когда фрустрации от неосуществленных чаяний перевариваются в мстительную озлобленность. Обычно для такого перерождения личности требуются годы и баррели этанола, а потому полуторачасовому спектаклю просто необходим катализатор событий, которым и становится колдунья, разъясняющая зрителю: вот он - отщепенец с его фантазиями, вот они - его несбыточные пустопорожние мечты, и вот он - их бесславный конец в моем омерзительном образе; и такой финал ждет всякого, кто осмелится покуситься на Традиционные Ценности и не решится вовремя подохнуть.
Йохан Кобборг в партии колдуньи Мэдж (первым использовал белоснежный подъюбник) и Руслан Скворцов в партии Джеймса (фото Елены Фетисовой)
Вчерашняя Мэдж, исполненная Анной Антроповой, отыграла совсем иначе. Она походила скорее на моложаваю стерву, и лично мне показалась куда сексапильнее большинства деревенских девиц. Ее образ был не так психологически слóжен, зато очень выразителен в лучших традициях толкиновского фэнтези. Интересно была исполнена финальная сцена: перешагивать через поверженного Джеймса, да еще и плевать в его сторону, Анна не стала, зато очень интересно обыграла ставший уже традиционным заключительный штрих - Мэдж приподнимает груботканную деревенскую юбку и под ней зритель обнаруживаем белоснежное сильфидово платье. Делает это и Янин, но не так демонстративно. Небольшие отличия, казалось бы, а смысл меняется - если в интерпретации Янина звучат две версии:
1) метафорическая: оборотная сторона прекрасной мечты;
2) нравоучительная: земное воплощение бывшей (точно так же отравленной) сильфиды,
то в исполнении Антроповой ликует обезумевшая от ревности соперница. Вот такое тонкое дело - балет!
Перенести новоиспеченную версию старинного балета на сцену Большого в 2008 году было самое время. Йохан Кобборг только-только поставил свою «Сильфиду» в Ковент-Гардене, и по мнению Алексея Ратманского, тогдашнего худрука Большого, она выгодно отличалась аутентичностью от той вампуки, что в то время звалась «Сильфидой» на сцене главного театра страны. Датчанин с нордическим хладнокровием очистил балетную пантомиму от наростов из жеманных и утрированных элементов традиционного русского актерства, которые столь часто приводят наши балеты, кино и, конечно, драматические постановки к полному непотребству.
В Дании «Сильфиду» ставят уже 180 лет, но Кобборг, сам будучи опытнейшим исполнителем партии Джеймса, решил внести коренные правки в концепцию балета. По его мнению именно Джеймс является главным героем спектакля, тогда как все прочие персонажи идут суетным фоном, отражая внешние социальные перипетии и связанные с ними внутренние переживания молодого человека. Заглавная же Сильфида является здесь не более чем галлюцинацией Джеймса, своего рода визуальным обострением сверхценной идеи болезненно рефлексирующего юноши.
Мэдж - Геннадий Янин, Джеймс - Артём Овчаренко. 2010 (фото © Ирины Лепнёвой)
«Я убежден, что этот балет про внутренний конфликт Джеймса. Сильфида - это все те большие вопросы, которые он задает жизни и самому себе. На самом деле сильфида существует только в сознании Джеймса.» (из интервью Кобборга)
В новой версии на суд зрителя выносится всё тот же извечный вопрос молодого человека, стоящего на водоразделе между идеалами юности и социально-заземлёнными требованиями зрелости.
Всё в жизни парня из шотландской деревни сцементировано патриархальной основательностью, весь его быт стоит на крепких столпах вековой мудрости, клонирующей опыт и традиции многих поколений. В сценографии всё фундаментально: могучий дом, крепкий стул, каменотесный камин. Для завершения пасторали из книжной гравюры или замкового гобелена не хватает лишь дебелой румяной жены. Но наш Джеймс - романтик: он, хоть и живет в основательном каменном замке, занимает свой ум построением воздушных идеалов.
«Они говорили о браке, уверенные в своей правоте люди, чьи жизни катились по накатанной колее. Их опыт - просто очередной экземпляр под копирку. Когда они пытались давать свои советы Джиму, никто из них и не подозревал, что их коллективная мудрость для него бесполезна, что его жизнь течет по другой колее. Подумав об этом, он испытал горечь и раздражение на бесконечное притворство. Его собственная необходимая ложь утомляла его.» (Гор Видал. «Город и столп»).
Эта цитата, по-моему, как нельзя лучше иллюстрирует переживания кобборговского Джеймса. Несмотря на то, что проблемы Джима имеют другую природу, эту «Сильфиду» и «Город и столп» пронизывает один стержневой вопрос: каково это - быть не таким, как все?
Тогда, в 2008-ом, Кобборг сделал довольно неожиданные, я бы даже сказал, скандальные ставки на исполнителей главных партий. Совершенно не байронических типажей Вячеслав Лопатин и Ян Годовский были отобраны на роль Джеймса, а заглавных сильфид исполнили Наталья Осипова, доселе хитовавшая в жизнерадостно-неврастенических образах, и далекая тогда еще от балеринского статуса Екатерина Крысанова (изначально отобранная Светлана Лунькина быстро самоустранилась после нескольких репетиций).
Вячеслав Лопатин в партии Джеймса и Анна Ребецкая в роли Эффи (фото Елены Фетисовой)
Возможно, Славу и Яна порекомендовал Кобборгу добрый его знакомый и педагог-репетитор ребят Б. Б. Акимов. А может, не обошлось и без совета Алексея Ратманского, не боявшегося ставить на молодых талантливых артистов и ломать традиционную для Большого систему назначений на роли в строгом соответствии с табелем о рангах. В любом случае уверен, что окончательное решение Кобборг принял сам, исходя из собственных представлений о собственной же трактовке.
И остается лишь констатировать, что приглашенный постановщик в своем выборе не ошибся. Премьерная «Сильфида» с Лопатиным и Осиповой произвела настоящий фурор, а ребята получили «Золотую маску» за лучший дуэт. До сих пор любители балета вспоминают об этой премьере как о некоем чуде.
Наталья Осипова явила собой истинную бестелесную сильфиду. Те анатомические особенности балерины, что неоднократно ставились ей в укор балетными эстетами (крупная стопа и выпирающие икроножные и бедренные мышцы, отвечающие за прыжок), позволяли Наташе танцевать в воздухе, совершать невероятные, словно на страховочной лонже, парящие прыжки с безусильным толчком и мягким приземлением. Позже она также левитировала и в «Жизели», став лично для меня эталонной феей-духом. Потрясающей была и драматическая игра той Сильфиды.
Выстрелил и Джеймс в исполнении Лопатина. Безукоризненно станцевал эту свою коронку Слава и на спектакле 8 февраля. Этот маленький бриллиант Большого театра продемонстрировал все свои ослепительные грани танцовщика-виртуоза! Про Славу хочется сказать «не ладно скроен, да крепко сшит», настолько неожиданным всякий раз становится для зрителя все то, что вытворяет на сцене этот низкорослый крупноголовый артист скромной наружности. Его Джеймс порывист, стремителен, импульсивен. Все эти качества своего героя Слава рисует залихватским танцем, мощными заносками, филигранными двойными турами вправо-влево, из которых выходит в безукоризненную пятую, словно врастает в землю. В то же время зритель замечает, что Джеймс этот отнюдь не простецкий деревенский парень, вроде своего друга Гурна (вот уж кто с колеи сходить не намерен!). Тонкая организация души главного героя «танцуется» движениями рук и позами, в которые Вячеслав вложил необходимый лирический ингредиент.
Во вчерашнем спектакле бесспорно доминировал Джеймс, как то и было задумано Кобборгом. А вот Сильфида Евгении Образцовой в этой хореографии с моими ожиданиями не совпала. Танцевала чисто, ножки работали ажурно, а все же чувствовалось (особенно в первом действии), что Женя всецело сосредоточена на чистоте своих движений и поз. А поскольку она была занята собой, должного взаимодействия с Джеймсом, увы, не произошло. Не смогла она вжиться в образ и передать необходимые драматические нюансы зрителю. Неважно отработала и пантомиму: многие движения были редуцированы (танцевальны, но не повествовательны), мимика однородной, а потому зритель многого недопонял.
Шикарной была ее Сильфида на прошлогодней премьере Лакотта в «Стасике» (Джеймса тогда безукоризненно исполнил Тьяго Бордин). Однако лакоттовской «Сильфиде» драма строго противопоказана. В лучших традициях французской хореографии Лакотт требовал от своих танцовщиков только хореографически безукоризненных ног и безупречных пятых позиций, а драматической отсебятины - ни-ни! Упор же делался на выразительную жестикуляцию при скудном мимировании и на строгую геометрию танца. Ничто не должно было отвлекать зрителя от танца, даже одеты все были однотипно - в синее и красное, и даже Джеймс с Эффи не отличались костюмами от кордебалета, дабы не выбиваться из танцевального узора массовых сцен.
Артём Овчаренко в партии Джеймса, 2010 (фото Ирины Лепнёвой)
Понравился естественный в своих желаниях, простодушный Гурн в версии Дениса Савина. Кстати, в антракте был задан вопрос: если Сильфида - всего лишь иллюзорная психопродукция Джеймса, отчего её видит и Гурн? Ответ дал в 2008 году сам Кобборг:
«Да ничего он не видит. Он слышал слухи, что Джеймс не в себе, слышал, как тот разговаривает с пустотой, и стал убеждать в существовании сильфиды окружающих. Так в жизни и бывает: если постоянно говорить, что у кого-то с кем-то роман, в это начинают верить.»
От себя замечу, что бред и галлюцинации при шизофрении бывают столь выразительными и яркими, что испытывающий их больной способен убедить в реальности своих вымышленных образов и здоровых лиц (индуцированные или внушенные галлюцинации). Тогда и всё село на Библии поклянётся, что увидели и летающие тарелки, и белоснежных ангелов, и черта лысого.
Совсем по-другому исполнили свои партии Артем Овчаренко и Нина Капцова в «Сильфиде» 7 февраля.
Несмотря на то, что Артёму не удалось чисто исполнить ключевую вариацию во втором действии (немного не докрутил двойные туры), все огрехи окупила его пантомима, отшлифованная до блеска. Каждый жест, каждый мускул на лице и каждый взгляд выразительных глаз танцовщика был наполнен повествовательным смыслом, тонко передавал нюансы невротических переживаний своего героя. Что важно - при всей своей выразительности пантомима Артёма не выглядела утрированной.
Как и следовало ожидать, взаимодействие Артёма с Ниной говорило о детальной совместной проработке спектакля (см. здесь). Блестяще были исполнены трудные сцены, в которых Джеймс пытается ухватить Сильфиду. Нина ускользала из-под его рук в самый последний момент, когда, казалось, Джеймс вот-вот к ней прикоснется, разрушив иллюзию ее бестелесности, и проделывалось это с посекундно выверенной точностью и необыкновенно изящно. Обладая глубоким драматическим даром, Нина не могла изобразить Сильфиду безмозглой феей воздуха, которой ветер в голове положен по анатомии. Не имела права выстраданная мечта Джеймса быть совершеннейшей пустышкой. Потому меня и, думаю, всех зрителей до самого позвоночника пробрала сцена гибели этой Сильфиды. С каждым годом «Сильфида» у ребят зреет, становится все интересней.
Отдельно хочется сказать о колдунье Мэдж. Геннадию Янину удалось создать психологически непростой образ. В голове этой помешанной алкоголички варятся те же романтические идефиксы, что испытывает Джеймс, только уже на стадии их конечной деградации, когда фрустрации от неосуществленных чаяний перевариваются в мстительную озлобленность. Обычно для такого перерождения личности требуются годы и баррели этанола, а потому полуторачасовому спектаклю просто необходим катализатор событий, которым и становится колдунья, разъясняющая зрителю: вот он - отщепенец с его фантазиями, вот они - его несбыточные пустопорожние мечты, и вот он - их бесславный конец в моем омерзительном образе; и такой финал ждет всякого, кто осмелится покуситься на Традиционные Ценности и не решится вовремя подохнуть.
Йохан Кобборг в партии колдуньи Мэдж (первым использовал белоснежный подъюбник) и Руслан Скворцов в партии Джеймса (фото Елены Фетисовой)
Вчерашняя Мэдж, исполненная Анной Антроповой, отыграла совсем иначе. Она походила скорее на моложаваю стерву, и лично мне показалась куда сексапильнее большинства деревенских девиц. Ее образ был не так психологически слóжен, зато очень выразителен в лучших традициях толкиновского фэнтези. Интересно была исполнена финальная сцена: перешагивать через поверженного Джеймса, да еще и плевать в его сторону, Анна не стала, зато очень интересно обыграла ставший уже традиционным заключительный штрих - Мэдж приподнимает груботканную деревенскую юбку и под ней зритель обнаруживаем белоснежное сильфидово платье. Делает это и Янин, но не так демонстративно. Небольшие отличия, казалось бы, а смысл меняется - если в интерпретации Янина звучат две версии:
1) метафорическая: оборотная сторона прекрасной мечты;
2) нравоучительная: земное воплощение бывшей (точно так же отравленной) сильфиды,
то в исполнении Антроповой ликует обезумевшая от ревности соперница. Вот такое тонкое дело - балет!