О МОИХ УЧИТЕЛЯХ - Г.Г. ПЕРМЯКОВ
С годами многое переоцениваешь. Люди, когда-то столь близкие, столь обыденные, становятся важными историческими личностями. Увы, не всегда при жизни... Время стремительно несет тебя сквозь толпу, и лишь годы спустя осознаешь, что в этой суете судьба столкнула тебя с носителями Разума.
Таковым был мой Учитель Георгий Георгиевич Пермяков. Родившийся через несколько дней после Октябрьской революции в семье аптекаря-мыловара и столбовой дворянки в приморском городке Никольск-Уссурийский (нынешний Уссурийск), семилетний Гоша эмигрировал с родителями в Харбин вместе со ста тысячами других русских дворян и белогвардейцев.
С 1932 по 1945 годы Харбин входил в состав государства Маньчжоу-го, являвшегося по сути оккупированной японцами частью Маньчжурии - того, что не отошло Царской России в виде Приморья и Приамурья ("Внешняя Маньчжурия"). Верховным, но по сути марионеточным правителем Маньчжоу-го, в 1933-ем японцы сделали последнего китайского императора из маньчжурской династии Цин, известного по сокращенному имени Пуи (= Пу И). За время существования Маньчжоу-го население этих территорий более чем удвоилось - в основном за счет китайцев и маньчжур, и немного благодаря притоку переселенцев из Японии (около 600 тыс), Кореи (около 700 тыс) и других национальностей. В этом поликультурологическом бульоне и эволюционировало самосознание моего Учителя, прожившего одну из самых замысловатых версий эмигрантских судеб русского Китая.
Пуи и Г. Г. Пермяков (крайний справа) на Токийском процессе.
В совершенстве овладев китайским и японским, а также неплохо выучив английский и корейский, Георгий Георгиевич поступил на службу в Генеральное консульство СССР, базировавшееся как раз в Харбине. При консульстве Пермяков значился переводчиком и преподавателем иностранных языков и довольно скоро получил советское гражданство.
Много удивительных, почти сказочных, историй рассказывал Георгий Георгиевич нам, своим юным ученикам. Не хрестоматийно-забронзовелыми, а живыми людьми представали перед нами Вертинский, Рихард Зорге и другие потрясающие личности, с которыми соседствовал и работал Пермяков в Харбине.
Из рассказов Г. Г. Пермякова:
"Что такое Харбин? Есть слово «кунсткамера» - музей диковинок. Такой вот кунсткамерой и был Харбин. Некогда здесь жил Приамурский генерал-губернатор Николай Гондатти, мой отец - известный золотопромышленник - дружил с ним. Здесь жили в разное время около 80 генералов России и величайший предатель России, разбойник с большой дороги, атаман Семенов, укравший вагон русского золота. В Харбине каждый третий был или офицер, или из офицерской русской семьи. Здесь же рядом была отстроена японцами всемирно известная фабрика смерти - отряд 731, где выпускали центнерами бактерии чумы, холеры, сапа, сибирской язвы…
Работая в 30-е годы в Токио, на время больших тропических дождей, заливавших в июне и июле Японию, в Харбин приезжал и Зорге. Здесь его видели летом люди, с которыми я был знаком лично: Лев Троцкий - советский подданный, молодой человек из Харбина, Михаил Крюков - известный в городе тренер, Михаил Матковский - правая рука начальника БРЭМа (бюро по делам российских эмигрантов), основанном японцами в 1935 году в Харбине. Позднее Зорге жил в Хабаровске, я с ним встречался. Рихард систематически объезжал консульства и посольства Германии в Маньчжурии, а также в Северном Китае и собирал там нужную информацию, которая потом шла к нам. Бесспорно, немецкие генеральные консульства в Дайрэне (Дальний), Мукдене, Харбине, Чанчуне - важных стратегических центрах в Маньчжурии - имели богатую информацию о делах японцев."
(полностью здесь)
Однако самое поразительное знакомство ждало его, как ни странно, в Советской России. В 1945 году, после того как в Маньчжурию вошла Советская Армия, император Пуи, вместе со 170-ю японскими генералами и адмиралами, был перемещен под Хабаровск в спецлагерь № 45 для высших чинов командования Квантунской армии. Когда встал вопрос о переводчике, выбор, конечно же, пал на Пермякова. В то время Георгий Георгиевич определенно питал несколько идеализированное представление об СССР и на перевод в Хабаровск согласился с превеликой радостью. О том, что ему предстояло стать личным переводчиком, а вскоре и учителем последнего китайского императора, Пермяков узнал уже на месте и... известием этим был потрясен.
Тесное общение Пермякова с Пуи продолжилось вплоть до 1950-ого года. Пуи умолял Сталина оставить его в СССР, но все-таки был этапирован обратно в Китай после того, как подошла к коде последняя марионеточная партия Императора - роль свидетеля по делу о военных преступлениях японцев.
О Пуи поставлен знаменитый фильм Бертолуччи «Последний император» (очень рекомендую!), написаны десятки книг, но эти пять лет пребывания под Хабаровском словно «выпали» из истории, - никто не знал, что с ним происходило во время пленения в СССР. Об этом мог рассказать только Пермяков. И он это сделал незадолго до смерти.
Из воспоминаний редактора по поводу публикации: Пермяков Г. "Император Пуи. Пять лет вместе": Мемуары. - 2003. - № 4. - С. 279-308.:
... Действительно, четвертый номер появился почти через пять лет. Я сознательно пошел на это - почти полтора года ждал один уникальный материал, когда вы его прочтете, уверен, меня поймете. Речь идет о тексте Георгия Пермякова «Император Пуи. Пять лет вместе». Георгий Георгиевич Пермяков, хабаровский писатель, переводчик, краевед, историк, - человек преклонного возраста (ему 85 лет). Он почти 50 лет не печатался, в то время как считается одним из крупнейших специалистов по В. К. Арсеньеву. Автор собрал уникальные воспоминания о знаменитом писателе и путешественнике: в 50-60-х годах объехал родных и близких, знакомых писателя и записал 13 тысяч машинописных страниц. Он печатает на машинке со скоростью разговорной речи.
Пермяков не ставит телефон, компьютера у него тоже нет, связаться с ним можно только при помощи обычного письма. Причем он сам выбирает, с кем выстраивать отношения. Поэтому, когда он обмолвился, что приступил к работе над воспоминаниями о последнем китайском императоре Айсингеро Пуи, том самом Пуи.., я понял, что непременно должен дождаться этого произведения.
Как вышло, что я стал учеником этого уникального - иного слова не подберешь - человека? Начну издалека. Мой дедушка был советским офицером и воевал с японскими оккупантами, так что мама моя родилась в Поронайске (Сахалин), а затем вся семья перебралась в Хабаровск, где появился на свет и я. Мама преподавала биологию и географию в средней школе, там же работала и жена Георгия Георгиевича - Анна Павловна Пермякова, которую в педагогическом коллективе чаще звали Анипани. Когда, ближе уже к 8 классу, у меня обнаружилась шизоидная склонность к многочасовому просиживанию за переводами английских текстов, мама решила закрепить и расширить «успех» и отдала меня в ученики Пермякову. Так, дважды в неделю, я стал посещать его вечерние классы японского языка.
Насколько уникальным был сам Пермяков, настолько же самобытной была и его методика преподавания - весьма отличная от современной российской школы японского языка. Его методика представляла то немногое, что сохранилось от старой - некогда одной из лучших в мире - российской школы востоковедения. Лишь теперь я осознаю всю глубину пластов, которые заложил в моё сознание Георгий Георгиевич. Часами списывая иероглифы со старинных учебников каллиграфии, я проникался философией и духом этого медитативного искусства. С Георгием Георгиевичем мы довольно быстро сблизились и я стал частым гостем в его удивительном доме - крошечной хрущевской квартирке, в одной и комнат которой не было ничего, кроме тысяч томов книг и письменного стола.
Сегодня утром натолкнулся на эту дарственную запись Георгия Георгиевича. Этот незабываемый каллиграфический полу-глифовый почерк... "Великому труженику" в 89-ом исполнилось 15 лет :). Натолкнулся - и решил написать этот пост...
Не столько языку, сколько древней восточной философии учил меня Пермяков. Жили мы бедно и потому настоящим сокровищем становились для меня его богато иллюстрированные альбомы о японской культуре и природе. Иногда мы разбирали старинные гравюры, иногда Учитель просил меня что-то нарисовать - японских птиц или иллюстрированную карту-схему знаменитого японского парка Никко. Впечатляли мой детский разум и его рассказы о Пуи.
«Представляешь, Яша [так называл меня Учитель], спим мы как-то в комнате с Пуи, и вдруг меня будит какой-то шорох. Открываю глаза и вижу: Пуи стоит у окна и опрокидывает бумажный кулёк в открытую форточку. Оказалось, что он под утро насобирал докучавших ему всю ночь постельных клопов, но не для того, чтобы сжечь кровопийц, как поступил бы на его месте я, а затем, чтобы выпустить их на волю. На мой недоумевающий взгляд Пуи ответил: «Пусть живет всё живое». Вот тебе пример буддистского мировоззрения.»
Фото © 2009 Алексей Яковлев: Пекин. Часть императорского дворца, называемого в Китае «Запретным городом».
После Синьхайской революции, разрушившей империю Цин и приведшей к созданию Китайской Республики, в 1912 г. вдова Цзайтяня, императрица Лунъюй, ставшая регентом вместо ушедшего в отставку князя Чуня, подписала акт об отречении императора. Согласно условиям, обещанным монаршей семье генералом Юань Шикаем, Пуи сохранил титул императора, право жительства в пекинском «Запретном городе», а по протоколу приравнивался к иностранному монарху. «Запретный город» был домом и тюрьмой для Пуи: он не имел права покидать его стен от рождения и до изгнания в 18 лет.
Так, с рассказами Учителя, Пуи - этот вечный пленник и жертва исторических переворотов - становился мне всё ближе. Остаток своей жизни последний китайский император трудился садовником в ботаническом саду Пекина, а затем архивариусом в национальной библиотеке. Но такое опрощение быта Императора отнюдь не обытовляло его жизнь в моём детском сознании, напротив - путь этот казался самым верным, и такое моё подростковое убеждение дополнительно подкреплялось наблюдениями за удивительным стилем жизни моего Учителя. А удивляло в нем всё - от необычного рациона питания до того, как Пермяков спал (даже в лютые хабаровские морозы застилал матрас на своем некрытом балконе).
Воспоминания о нашем общении с Георгием Георгиевичем переполняют, но выплескивать их на бумагу как-то не особо хочется. Есть во всем этом что-то непередаваемое буквами... что-то очень древнее - перешедшее когда-то к нему, а от него переселившееся и в моё сознание.
Еще один важный сюжет: на классах Пермякова я познакомился с долговязым мальчиком-интеллектуалом, ставшим впоследствии моим закадычным другом. Как-то изначально повелось, что мы с Эндрю (так я всегда называл Андрея Брыдуна) называли друг друга на Вы, и такой стиль общения между мальчиками-сверстниками не казался чем-то особо эпатирующим в нашей среде. Даже не могу уже проанализировать, почему обращение на Вы казалось нам естественным, возможно, так на нас влияла атмосфера на классах Пермякова. Вскоре мы вместе поступили в Хабаровский мединститут. Сразу по окончании ординатуры Эндрю переселился в Японию, где и по сей день успешно трудится в одном их медицинских университетов. Несомненно, общение с Пермяковым серьезно повлияло на наши судьбы и на судьбы многих других людей.
Вплоть до самой смерти Георгий Георгиевич оставался исключительно деятельным и здоровым человеком. Он скончался от рака крови 9 декабря 2005 года в возрасте 88 лет.
Здесь, в журнале "Словесница Искусств" на стр. 54-60, о Георгии Георгиевиче рассказывает его дочь, Алла Сумская.
А за окном моим - осень...
НЕ ДОЖДЬ И НЕ СЛЁЗЫ -
ТО СЕМЕНАМИ ПЛАЧУТ
УВЯДШИЕ ЦВЕТЫ
Мацуо Басё
Таковым был мой Учитель Георгий Георгиевич Пермяков. Родившийся через несколько дней после Октябрьской революции в семье аптекаря-мыловара и столбовой дворянки в приморском городке Никольск-Уссурийский (нынешний Уссурийск), семилетний Гоша эмигрировал с родителями в Харбин вместе со ста тысячами других русских дворян и белогвардейцев.
С 1932 по 1945 годы Харбин входил в состав государства Маньчжоу-го, являвшегося по сути оккупированной японцами частью Маньчжурии - того, что не отошло Царской России в виде Приморья и Приамурья ("Внешняя Маньчжурия"). Верховным, но по сути марионеточным правителем Маньчжоу-го, в 1933-ем японцы сделали последнего китайского императора из маньчжурской династии Цин, известного по сокращенному имени Пуи (= Пу И). За время существования Маньчжоу-го население этих территорий более чем удвоилось - в основном за счет китайцев и маньчжур, и немного благодаря притоку переселенцев из Японии (около 600 тыс), Кореи (около 700 тыс) и других национальностей. В этом поликультурологическом бульоне и эволюционировало самосознание моего Учителя, прожившего одну из самых замысловатых версий эмигрантских судеб русского Китая.
Пуи и Г. Г. Пермяков (крайний справа) на Токийском процессе.
В совершенстве овладев китайским и японским, а также неплохо выучив английский и корейский, Георгий Георгиевич поступил на службу в Генеральное консульство СССР, базировавшееся как раз в Харбине. При консульстве Пермяков значился переводчиком и преподавателем иностранных языков и довольно скоро получил советское гражданство.
Много удивительных, почти сказочных, историй рассказывал Георгий Георгиевич нам, своим юным ученикам. Не хрестоматийно-забронзовелыми, а живыми людьми представали перед нами Вертинский, Рихард Зорге и другие потрясающие личности, с которыми соседствовал и работал Пермяков в Харбине.
Из рассказов Г. Г. Пермякова:
"Что такое Харбин? Есть слово «кунсткамера» - музей диковинок. Такой вот кунсткамерой и был Харбин. Некогда здесь жил Приамурский генерал-губернатор Николай Гондатти, мой отец - известный золотопромышленник - дружил с ним. Здесь жили в разное время около 80 генералов России и величайший предатель России, разбойник с большой дороги, атаман Семенов, укравший вагон русского золота. В Харбине каждый третий был или офицер, или из офицерской русской семьи. Здесь же рядом была отстроена японцами всемирно известная фабрика смерти - отряд 731, где выпускали центнерами бактерии чумы, холеры, сапа, сибирской язвы…
Работая в 30-е годы в Токио, на время больших тропических дождей, заливавших в июне и июле Японию, в Харбин приезжал и Зорге. Здесь его видели летом люди, с которыми я был знаком лично: Лев Троцкий - советский подданный, молодой человек из Харбина, Михаил Крюков - известный в городе тренер, Михаил Матковский - правая рука начальника БРЭМа (бюро по делам российских эмигрантов), основанном японцами в 1935 году в Харбине. Позднее Зорге жил в Хабаровске, я с ним встречался. Рихард систематически объезжал консульства и посольства Германии в Маньчжурии, а также в Северном Китае и собирал там нужную информацию, которая потом шла к нам. Бесспорно, немецкие генеральные консульства в Дайрэне (Дальний), Мукдене, Харбине, Чанчуне - важных стратегических центрах в Маньчжурии - имели богатую информацию о делах японцев."
(полностью здесь)
Однако самое поразительное знакомство ждало его, как ни странно, в Советской России. В 1945 году, после того как в Маньчжурию вошла Советская Армия, император Пуи, вместе со 170-ю японскими генералами и адмиралами, был перемещен под Хабаровск в спецлагерь № 45 для высших чинов командования Квантунской армии. Когда встал вопрос о переводчике, выбор, конечно же, пал на Пермякова. В то время Георгий Георгиевич определенно питал несколько идеализированное представление об СССР и на перевод в Хабаровск согласился с превеликой радостью. О том, что ему предстояло стать личным переводчиком, а вскоре и учителем последнего китайского императора, Пермяков узнал уже на месте и... известием этим был потрясен.
Тесное общение Пермякова с Пуи продолжилось вплоть до 1950-ого года. Пуи умолял Сталина оставить его в СССР, но все-таки был этапирован обратно в Китай после того, как подошла к коде последняя марионеточная партия Императора - роль свидетеля по делу о военных преступлениях японцев.
О Пуи поставлен знаменитый фильм Бертолуччи «Последний император» (очень рекомендую!), написаны десятки книг, но эти пять лет пребывания под Хабаровском словно «выпали» из истории, - никто не знал, что с ним происходило во время пленения в СССР. Об этом мог рассказать только Пермяков. И он это сделал незадолго до смерти.
Из воспоминаний редактора по поводу публикации: Пермяков Г. "Император Пуи. Пять лет вместе": Мемуары. - 2003. - № 4. - С. 279-308.:
... Действительно, четвертый номер появился почти через пять лет. Я сознательно пошел на это - почти полтора года ждал один уникальный материал, когда вы его прочтете, уверен, меня поймете. Речь идет о тексте Георгия Пермякова «Император Пуи. Пять лет вместе». Георгий Георгиевич Пермяков, хабаровский писатель, переводчик, краевед, историк, - человек преклонного возраста (ему 85 лет). Он почти 50 лет не печатался, в то время как считается одним из крупнейших специалистов по В. К. Арсеньеву. Автор собрал уникальные воспоминания о знаменитом писателе и путешественнике: в 50-60-х годах объехал родных и близких, знакомых писателя и записал 13 тысяч машинописных страниц. Он печатает на машинке со скоростью разговорной речи.
Пермяков не ставит телефон, компьютера у него тоже нет, связаться с ним можно только при помощи обычного письма. Причем он сам выбирает, с кем выстраивать отношения. Поэтому, когда он обмолвился, что приступил к работе над воспоминаниями о последнем китайском императоре Айсингеро Пуи, том самом Пуи.., я понял, что непременно должен дождаться этого произведения.
Как вышло, что я стал учеником этого уникального - иного слова не подберешь - человека? Начну издалека. Мой дедушка был советским офицером и воевал с японскими оккупантами, так что мама моя родилась в Поронайске (Сахалин), а затем вся семья перебралась в Хабаровск, где появился на свет и я. Мама преподавала биологию и географию в средней школе, там же работала и жена Георгия Георгиевича - Анна Павловна Пермякова, которую в педагогическом коллективе чаще звали Анипани. Когда, ближе уже к 8 классу, у меня обнаружилась шизоидная склонность к многочасовому просиживанию за переводами английских текстов, мама решила закрепить и расширить «успех» и отдала меня в ученики Пермякову. Так, дважды в неделю, я стал посещать его вечерние классы японского языка.
Насколько уникальным был сам Пермяков, настолько же самобытной была и его методика преподавания - весьма отличная от современной российской школы японского языка. Его методика представляла то немногое, что сохранилось от старой - некогда одной из лучших в мире - российской школы востоковедения. Лишь теперь я осознаю всю глубину пластов, которые заложил в моё сознание Георгий Георгиевич. Часами списывая иероглифы со старинных учебников каллиграфии, я проникался философией и духом этого медитативного искусства. С Георгием Георгиевичем мы довольно быстро сблизились и я стал частым гостем в его удивительном доме - крошечной хрущевской квартирке, в одной и комнат которой не было ничего, кроме тысяч томов книг и письменного стола.
Сегодня утром натолкнулся на эту дарственную запись Георгия Георгиевича. Этот незабываемый каллиграфический полу-глифовый почерк... "Великому труженику" в 89-ом исполнилось 15 лет :). Натолкнулся - и решил написать этот пост...
Не столько языку, сколько древней восточной философии учил меня Пермяков. Жили мы бедно и потому настоящим сокровищем становились для меня его богато иллюстрированные альбомы о японской культуре и природе. Иногда мы разбирали старинные гравюры, иногда Учитель просил меня что-то нарисовать - японских птиц или иллюстрированную карту-схему знаменитого японского парка Никко. Впечатляли мой детский разум и его рассказы о Пуи.
«Представляешь, Яша [так называл меня Учитель], спим мы как-то в комнате с Пуи, и вдруг меня будит какой-то шорох. Открываю глаза и вижу: Пуи стоит у окна и опрокидывает бумажный кулёк в открытую форточку. Оказалось, что он под утро насобирал докучавших ему всю ночь постельных клопов, но не для того, чтобы сжечь кровопийц, как поступил бы на его месте я, а затем, чтобы выпустить их на волю. На мой недоумевающий взгляд Пуи ответил: «Пусть живет всё живое». Вот тебе пример буддистского мировоззрения.»
Фото © 2009 Алексей Яковлев: Пекин. Часть императорского дворца, называемого в Китае «Запретным городом».
После Синьхайской революции, разрушившей империю Цин и приведшей к созданию Китайской Республики, в 1912 г. вдова Цзайтяня, императрица Лунъюй, ставшая регентом вместо ушедшего в отставку князя Чуня, подписала акт об отречении императора. Согласно условиям, обещанным монаршей семье генералом Юань Шикаем, Пуи сохранил титул императора, право жительства в пекинском «Запретном городе», а по протоколу приравнивался к иностранному монарху. «Запретный город» был домом и тюрьмой для Пуи: он не имел права покидать его стен от рождения и до изгнания в 18 лет.
Так, с рассказами Учителя, Пуи - этот вечный пленник и жертва исторических переворотов - становился мне всё ближе. Остаток своей жизни последний китайский император трудился садовником в ботаническом саду Пекина, а затем архивариусом в национальной библиотеке. Но такое опрощение быта Императора отнюдь не обытовляло его жизнь в моём детском сознании, напротив - путь этот казался самым верным, и такое моё подростковое убеждение дополнительно подкреплялось наблюдениями за удивительным стилем жизни моего Учителя. А удивляло в нем всё - от необычного рациона питания до того, как Пермяков спал (даже в лютые хабаровские морозы застилал матрас на своем некрытом балконе).
Воспоминания о нашем общении с Георгием Георгиевичем переполняют, но выплескивать их на бумагу как-то не особо хочется. Есть во всем этом что-то непередаваемое буквами... что-то очень древнее - перешедшее когда-то к нему, а от него переселившееся и в моё сознание.
Еще один важный сюжет: на классах Пермякова я познакомился с долговязым мальчиком-интеллектуалом, ставшим впоследствии моим закадычным другом. Как-то изначально повелось, что мы с Эндрю (так я всегда называл Андрея Брыдуна) называли друг друга на Вы, и такой стиль общения между мальчиками-сверстниками не казался чем-то особо эпатирующим в нашей среде. Даже не могу уже проанализировать, почему обращение на Вы казалось нам естественным, возможно, так на нас влияла атмосфера на классах Пермякова. Вскоре мы вместе поступили в Хабаровский мединститут. Сразу по окончании ординатуры Эндрю переселился в Японию, где и по сей день успешно трудится в одном их медицинских университетов. Несомненно, общение с Пермяковым серьезно повлияло на наши судьбы и на судьбы многих других людей.
Вплоть до самой смерти Георгий Георгиевич оставался исключительно деятельным и здоровым человеком. Он скончался от рака крови 9 декабря 2005 года в возрасте 88 лет.
Здесь, в журнале "Словесница Искусств" на стр. 54-60, о Георгии Георгиевиче рассказывает его дочь, Алла Сумская.
А за окном моим - осень...
НЕ ДОЖДЬ И НЕ СЛЁЗЫ -
ТО СЕМЕНАМИ ПЛАЧУТ
УВЯДШИЕ ЦВЕТЫ
Мацуо Басё