* * *
Последние дни были такие, что хотелось ныть: везде тополиный пух, жара... «Июль!» - услужливо подсказывает память. Странно она устроена: вот как что-то хорошее запомнить - так это нет. А как ерунду всякую - а пожалуйста! Попсу девяностых? Отлично! Детские стишочки? Вообще супер! Всё, всё помнит! Да ещё и норовить вытащить это на свет божий, вложить в осоловевший от жары разум: пусть-ка покрутится пару денёчков как та «ты-ты-тысяча пластинок»! «Сидел на ёлке дятел,/Досиделся - спятил!». Или вот ещё: «Два кусо-че-ка колбаски/У тебя лежали на столе./Ты рассказывал мне сказки,/Только я не верила тебе». И тут же - картинки из прошлого.
Хорошо помню: сей шедевр настиг меня в гостях у человека с огромным носом и ещё более раздутым самомнением. Но про второе я не знала, а первое мне даже нравилось, и я, сидя в его квартире, наслаждалась удобным креслом, угощалась вишнёвым ликёром с чёрной, украшенной медвежьим силуэтом и ягодками вишни, этикеткой и слушала сказки. И ведь верила! Всему верила по наивности своей. А новоявленный Ганс-Христиан де Сент-Перро плёл кружева слов. Впрочем, узоры не были оригинальны. Банальные были узоры, всеми используемые. Вот только я была юна, мне очень хотелось любви, а потому, в отличие от героини шлягера, я не сомневалась... А ведь лучше б не верила: сколько слёз не пролилось бы! Да, а с женой его, про которую соловей носатый пел много и неласково, мы потом подружились. Ах, какое выражение лица было у сказочника, когда он пришёл на свидание с одной, а застал там обеих! Недолго, впрочем, дружба продлилась: не по общности интересов была, а «против кого».
Мимо проехала машина. Из открытых окон пел вечный мальчик про белые розы... Последние школьные годы... А потом, позже, забавное: у Казанского собора, ещё не закрытого решёткой, евангелисты пели свои псалмы. И один из них - как раз на этот мотив. И какая-то странная ностальгия появляется, когда слышится эта нехитрая песенка... А впрочем, почему странная? Это нормально - чуть грустить по тем временам, когда впереди было так много, а мир ещё не сошёл с ума.
Мы были блюзовые мальчики и девочки. Но с каким же наслаждением громко пели, шествуя по Невскому, «А на небе тучи, тучи, тучи, А тучи как люди!»... Из тех певцов я теперь осталась одна. А те трое, с кем пели хором, наверное, сидя на облачке поют теперь что-нибудь типа «А в лесу там птицы, птицы, птицы, А птицы как боги»... Я грущу по ним. Но совсем немного. Всё равно в этом мире дорожки разошлись бы: они уже давно не были одной. Зато - не увидели воплощения страшных снов.
Память хранит очень многое. В ней есть песенки, которые мы пели на даче: одни, поприличнее, вечером за картами с бабушкой. Другие, привезённые дачными приятелями из лагерей - подальше от взрослых. Ну так, на всякий случай. Завидовала приятелям ужасно! В их мире было столь желанное: свобода пионерского лагеря. Новые друзья, никаких бабушек и мам, конкурсы и походы, костры... Большой пионерский костёр! Слушала, а воображение рисовало: вот я иду по коридору ночью, крадусь в палату пацанов - мазать зубной пастой. Вот я в общем кругу рассказываю страшилку про Чёрную Руку. Вот я сижу рядом с вожатым, и мы хором поём «Лошади умеют тоже плавать»... Но это были мечты. Фантазии. Грёзы. Потому что своё нежелание отпустить от себя, свой страх перед детской самостоятельностью, прикрывали благими намерениями: ребёнку в деревне будет лучше. И в конце мая начиналась эвакуация - до августа с бабушкой, мама приезжает по выходным. «Лето, ах лето, лето звёздное, громче пой!»... Ребёнку в деревне было скучно. Но были книги - взрослые, странные. Стихов было мало - эта страсть придёт позже. Тогда же они иногда встречались в тексте: то забавные, то непонятные. Так и оставались загадкой: библиотека далеко, бабушка хитрых слов не знает, деревенские - и подавно. А интернетов в СССР не было.
Зачем хранится это в памяти? Почему нужный и важный закон Ома или, например, Бойля-Мариотта ускользает из памяти сразу после (а иногда и до) экзамена, а «О-о-о-о, зеленоглазое такси!» помнится десятилетиями? Почему забываются лица, руки, губы, тембр голоса, но никогда не забудется первая ваша мелодия? И через десять, двадцать, тридцать.. Да даже через пару столетий, уверена, после первых же аккордов память подскажет: «Дым сигарет с ментолом»...
Интересно, будут ли так же вспоминать современные шлягеры? Думаю, да. В конце концов, песенки Петра Лещенко или Александра Вертинского тоже когда-то считались посовыми... Да что там Вертинский! Даже Вольфганга-Амадея не миновал когда-то этот эпитет. У каждого времени своя попса. А после - она станет классикой. Ну, или не классикой, но снова популярным напевом, как это уже случалось не раз.
А за окном тем временем июльская жара немного отступила. И можно наконец-то выйти вечером во двор, наслаждаясь прохладой, и смотреть, как опускается белая ночь, и «ветер гадает на юной листве». И вспоминать, вспоминать: стихи, песенки, лица... И снова удивиться тому, что слова запомнились лучше, чем люди. Странная это штука - память.