Однажды вечером...
Однажды вечером, слегка перебрав портвейна «Агдам», некий молодой человек решил исполнить для почтенной публики монолог Вальсингама. Был молодой человек высок, строен, достаточно красив (лицом напоминал он актёра Бориса Хмельницкого, сыгравшего в фильмах о героях прежних веков - Робин Гуде, например, - далеко не последние роли), голосом обладал бархатным, а то, что он слегка картавил, привносило в речь его некоторый шарм. Семейство, подарившее ему жизнь, было исключительно интеллигентным: папа - горный инженер, мама - преподаватель. Так почему же, спросите вы, молодой человек пил этакую пакость: портвейн «Агдам»? А всё просто: на дворе была весна тысяча девятьсот девяносто какого-то года. Талоны на спиртное уже отменили, но выбор его был скуден, монеты в кармане вольного музыканта ограничены, а испить алкоголя хотелось всегда. Алкоголизм, скажете вы. И будете правы, наверное, но... Мало ли почему молодые люди каждый день приходили сюда, в безымянную кофейню в центре города и, набрав по карманам нужную сумму, устраивали ежевечернее веселье с алкоголем и песнями под гитару! Кого-то подгоняло одиночество, кого-то - страх перед жизнью, а некоторые просто искали вдохновения... Наверное, парижские кофейни, воспетые Кортасаром, где пили абсент и мате, курили кальян и «Blue Gauloises», заводили новые знакомства, флиртовали и расставались навсегда, были похожи на это безымянное кафе: никакой успешной публики, сплошь непризнанные гении, студенты и прочая богема. Нищета и искромётное веселье, чтобы отвлечься от мыслей о нищете...
Итак, молодой человек решил порадовать почтенную публику. Надо сказать, что «Монолог Вальсингама» исполнял он отлично, не хуже актёра Александра Трофимова в фильме «Маленькие трагедии», потому почтенная публика (находившаяся тоже в разной степени подпития) благосклонно приняла эту инициативу. «Да! - кричала почтенная публика. - Хотим! Хотим «Монолог Вальсингама»! «Восславим царствие чумы!». И много ещё подбадривающих артиста слов звучало во дворе возле кофейни. Слушателей собралось не мало, и, чтобы видно и слышно было всем, молодой человек птицей-вороном взлетел на толстую ветвь растущего по центру дворика тополя. Взмахнув крылами (а облачён он был в длинный чёрный плащ, чёрную шляпу, сапожки типа «казаки» и чёрные же джинсы, так что сходство с птицей-вороном было неподдельно), молодой человек начал:
«Когда могущая Зима,
Как бодрый вождь, ведет сама
На нас косматые дружины
Своих морозов и снегов, -
Навстречу ей трещат камины,
И весел зимний жар пиров.»
И тут, как бывает это исключительно в дешёвых комедиях (или в самой жизни, которую зачастую пишет не самый талантливый сценарист), голос чтеца перекрыл возмущённый женский крик: «Ах вот ты где! А ну слезай, свинья бухая! Поговорить надо!». И взору почтенной публики предстала разъярённая молодая женщина. Да-да, она имела самое непосредственное отношение к жизни чтеца: последние несколько лет их паспорта украшали штампы о заключении брака. Однако, как это часто бывает, брак давно стал тяготить обоих и... вот о разводе-то как раз договориться и не удавалось. Ибо она, как женщина практичная, уже всё просчитала и даже смирилась с тем, что алиментов не будет (ну какие алименты в России девяностых от вольного музыканта?), оставалось только уладить формальности. А вот их-то уладить и не получалось: не вписывались скучные присутственные места в жизнь творческого человека. Впрочем, жена не теряла надежды, назначала всё новые и новые встречи, на которые муж не приходил. Почему было не поймать его дома, спросите вы? Да всё просто: дома он не жил. Не получалось как-то после вечерних посиделок до него добраться... Да и мама там - суровая женщина, которую опасался и сам герой рассказа, и его многочисленные знакомые. И вдруг сошлись все звёзды: он пришёл на встречу. Сам. Без принуждения. Но вот незадача: пришёл слишком рано. Так что, к появлению на сцене героини был не способен к конструктивному диалогу. А потому, взглянув коротко и вовсе не кротко на нового персонажа мизансцены, отмахнулся правым крылом, едва не потеряв при этом равновесия, и продолжил:
«Царица грозная, Чума
Теперь идет на нас сама
И льстится жатвою богатой;
И к нам в окошко день и ночь
Стучит могильною лопатой….
Что делать нам? и чем помочь?»
Предложенная фактически бывшей женой помощь была такова, что фиксировать её буквами на бумаге не стоит. Но в исполняемый монолог она привнесла некий особый колорит и была встречена бурными продолжительными аплодисментами. Вечер окончательно перестал быть томным. И дальнейшие четыре строфы, исполняемые невозмутимым чтецом, были украшены, словно будуары прелестниц эпохи роккоко, столь витиеватыми загибами, что проходящие мимо бомжи остановились, внимая чуду. Однако, всё имеет свой предел. И монологи, как бы длинны они не были, рано или поздно заканчиваются. И хмель, мутящий разум, отступает, оставляя позиции во власти абстиненции. Да и гнездо вить на ветке тополя молодой человек отказался: неуютно тут как-то. А потому пришлось спуститься вниз, прямиком в лапы чудовища, жаждущего конструктивного диалога. Ну, не чудовища, конечно, а симпатичной молодой женщины, но сами понимаете: все люди, которые хотят от нас странного - в какой-то мере чудовища...
Да, а закончилось всё мирно. Они таки пришли к согласию и развелись. И у каждого наступила новая жизнь. Счастливая или нет? Не знаю... Давно это было. В другом веке. В другом мире. И в совершенно другой реальности.
(рис. korsun)