Девяностые...
Я, как всегда, обо всём узнаю с опозданием. Вот, оказывается, уж два дня как по ФБ гуляет флэшмоб про девяностые. Говорят, запущен с этаким политическим подтекстом: посмотрите, как в девяностые было хорошо… Не знаю, чесслово мне всё равно, кем оно запущено. Гораздо важнее, что это - возможность снова увидеть полузабытые юные лица. Это сейчас у каждого стопиццот фоточек во всех видах, а от тех времён мало что осталось - практически у всех. Я вот, например, точно знаю, что было отснято несколько кадров со мной, лазающей по скалам (Малым и Большим) как со страховкой, так и без оной - но где они?.. А впрочем, я не о том.
На фоне этого флэшмоба народ начал делиться на два лагеря: лагерь поменьше из тех, кто говорит, как всё было хорошо, и лагерь побольше - из их оппонентов. А я… я где-то посерединке.
Да, было сложно. Очень. Как раз в самом начале девяностых у меня родилась дочь, папаня её, испугавшись ответственности, слинял гулять по городам - тогда ещё - СССР, моей маме перестали платить зарплату… Денег нет. Талоны… талоны надо как-то «отоваривать» - в ближайших магазинах пусто, приходится оставлять дитя с прабабушкой и ехать к чёрту на куличики: там урвал кости с запахом мяса, там - масло, там - сигареты… Постоянно хотелось есть. Кормила ребёнка гуманитарной кашкой - и мечтала, что дитя не доест. Тогда мне достанется пара ложек каши. Или - предел мечтаний! - пара ложек яблочного желе. Ах, эта гуманитарная помощь! Огромная банка сухого молока, например… Бундесовские наборы, в которых кроме всего нужного были абсолютно непонятные таблетки для обеззараживания воды… Ощущение какой-то неправильности было - но не было ощущения потерянности, которое появилось позже. В двухтысячных.
В девяностых я в полной мере освоила искусство приготовления еды практически из ничего. Когда я сейчас говорю про одну сосиску на пятерых - нет, это не преувеличение. Именно так: одна сосиска на пятерых. К ней добавляется много-много лука, можно морковку (если есть), соус (в идеале - белый), специи (какие есть, чем больше - тем лучше), полученной массой заливаем гарнир… Ну, гарнир - это тоже «что есть». Тут уж не важно, любишь ты ячневую кашу или не любишь - другой всё равно не будет. Кстати сказать, если в любую кашу (не сладкую, конечно) или какие-нибудь макароны добавить чёрного перца - ощущение сытости наступает гораздо быстрее… ну так, к сведению. Вдруг понадобится… Или вот - свиная голова. Тоже очень полезная штука: стоит не дорого, продаётся на рынке без всяких талонов - а с неё и сальца можно срезать, и мяса немного (на щёчках), и ушки… бабушка ещё её варила - но на этот триллер я предпочитала удрать из дома. Талоны отоваривать, ага. Рис - это вообще прекрасная еда: добавить туда каплю сыра - одно блюдо, вместо сыра положить рыбную консерву и майонез - чудесный салат; а если вообще ничего нет - просто посыпать специями. Всё равно будет вкусно… А ещё, говорите, выросшие в черте города ягоды вредны? Ну, может, и вредны - но очень полезны, когда нет своей дачи, а вкусненького хочется. Замечательные райские яблочки вызревали недалеко от дома, под ЛЭПиной. И что с того, что рядом - насыпь, поверху ходят грузовые поезда, а за насыпью - «Кировский завод»? Всё равно завод уже не работает… А из яблочек получается прекрасный компотик… Исход лета вообще время хорошее: лесные заготовки, грибы-ягоды… на чернику и моховики с тех пор даже смотреть не хочется, но это мелочи. Главное - тогда они были очень «в кассу».
А что это мы всё про еду да про еду? Не хлебом единым… Попа худела, конечно, на аскетичном питании, но и худеющая попа требовала, чтобы на неё надели штаны. Отож холодно. И не прилично. Никогда не забуду, как у меня первый «левайс» появился… Пришёл ко мне в гости хороший человек - тогда ко мне часто заходили «без прозвона», просто потому, что рядом был или мимо проходил. И вот сидим мы с ним на кухоньке, и я постоянно у него перед носом дыркой на джинсах сверкаю. Места мало, а то чайник поставить, то до пепельницы дотянуться, то до холодильника сбегать: там ещё еда оставалась… И вот смотрел он на мою попу, эротично сверкающую из дырки, смотрел - да не выдержал. «А есть ли у тебя, душа моя, - говорит, - другие штаны?». «Есть! - радостно отвечаю. - Только в них тоже дырка на попе. И еще дырки в других местах. И зашивать уже бесполезно - ползуть, гады!». Подумал товарищ ещё, подумал - да и одарил меня свежекупленным «левайсом». На себя покупал, конечно, но ведь доброму вору-то всё в пору. Я потом в тех штанах лет пять ходила, пока первая дырень протёрлась…
А курточка! Очень мне хотелось кожаную курточку - но на кожу денег не было. Их и на кожзам не было, если честно. Но в «секонде» случайно подвернулась очень симпатичная куртка - чёрненькая, дешёвая, из кожи молодого дерматина… правда, в некоторых местах шкура лохмотьями висела. От старости. Сейчас я её не то, что в городе - я её и в лесах бы не надела. Но тогда… Лохмотья прикрывались павлово-посадской шалью: огромная, чёрная с яркими цветами, - на голову - шляпочка, на ноги - красные (а других и не было!) сапожки и либо те самые «левайсы», либо сампошитые штанцы из чёрной подкладочной ткани. И - вперёд, покорять сердца и пространства…
Зимой было лучше: от знакомых альпинистов, пытавшихся наладить бизнес по пошиву турснаряги (широко известная в узких кругах фирма IrMiTraverse, кажется, так писалось), мне достался пуховик. На два размера больше меня, но тёплый… Погиб пуховик смертью храбрых годах уже в двухтысячных, отслужив мне более десяти лет… К пуховику прилагались лыжные синтепоновые штаны и туристские утеплённые ботинки - и плевать, как я выгляжу, главное - не холодно…
Можно было улучшить своё благосостояние: были мужчины, которые мне это предлагали. Нет, не замуж - какой там замуж, когда завтра его, быть может, грохнут в «разборке»! Просто: пока он жив и на свободе - он будет меня содержать. А я должна сидеть дома, варить борщи и ждать, когда про меня вспомнят… Были девы, которые шли на подобные предложения - и даже гордились тем, что у них «мужик - бандос»… я же всегда старалась держаться подальше от таких. Тем более, что интеллектом они не блистали… впрочем, одного мальчика с грустью вспоминаю: он мне нравился. Имя не помню, кажется, Лёша. Так - Лешим звали. Говорили, что в конце девяностых он таки сел… И на этом след его для меня был потерян. Жаль. С ним я бы повидалась…
И вот на фоне этого бардака: постоянное безденежье, почти что нищета (работаешь, работаешь - а денег как не было, так и нет!), драных джинсов и «секондовых» курточек - это было время постоянного веселья. Праздник каждый день. Все были такие творческие-творческие, все играли на гитарах (а если и не играли, то пытались), песен пели с вечера и до утра, стихи писали, стихи читали, обменивались книгами и мнением о прочитанном, вели философские беседы или просто устраивали «гонки на телегах»… А ещё - все были живые… И ещё: было совершенно нормально пойти в гости. Просто так. Потому что так захотелось. Потому что есть свободное время, и недавно написался новый стих, а и не написался - и чёрт с ним, зато есть бутылка портвейна, и не пить же её в одиночку…
Именно тогда, в девяностых, я знакомилась с людьми, которые во многом изменили мой мир. Кто-то был рядом совсем недолго, от них остались только имена и - иногда - фотографии. Кто-то задержался на несколько лет. Некоторые - их единицы - остались и по сию пору. Многие - ушли совсем. Навсегда… Надеюсь, там, где они сейчас - им хорошо... они нашли свой покой…
Именно тогда, в девяностых, я научилась многому, что даёт мне радость и сейчас. Я научилась слушать музыку. Я научилась жить в лесу. Я научилась обходиться малым - если это необходимо. Слушать тишину. Жить в одиночестве…
Но тогда же, в девяностых, я научилась и многому, чего не хотела бы знать. Я научилась не верить людям. Я узнала, что самые близкие за спиной могут сплетничать. Я научилась пить без закуски. Узнала, каково это - когда твой очень хороший друг находится постоянно в состоянии изменённого сознания, и это уже не безобидная «марьиванна», это уже гораздо тяжелее… Узнала, как это - хоронить друзей… Я не хотела бы этого знать - но можно вырвать страницу из книги, а изменить повествование - нет…
Они были странные - девяностые… Наверное, будь я тогда старше - я воспринимала бы всё совсем иначе. Молодость пластична. В молодости легче приспособиться жить по новым правилам. Наверное, будь я моложе - я получила бы другой опыт и сейчас не была бы такой, какая есть: детей старались оградить от нищеты и голода. Как бы ни было тяжко, но для ребёнка добывались конфетки-печеньки, ягоды и творожок… а дитя корчило моську и говорило: «Не хочу!» - и тогда мама или бабушка, с трудом скрывая радость, доедали… Не пропадать же добру! Но мне в девяностые было «за двадцать»: вроде бы, взрослая, но ещё не настолько, чтобы между духовным и материальным выбирать материальное. И на честно заработанные на съёмках в массовке деньги можно купить новые штаны - а можно купить книги… штаны - подождут, ещё эти почти целые, а Кортасара давно хотелось…
Зарабатывалось на всём: я снималась в массовках, я торговала книгами, бегала с сумочкой на «прямых продажах»… даже газетами торговала. Впрочем, нет, это был конец восьмидесятых. «Па-акупайте газету «Невский курьер» и газету «Согласие», выпускается газета «Согласие» органом «Саюдис», Литва! Па-акупайте, будьте в курсе новостей!»… К моменту выхода из декретного отпуска выяснилось, что мой цех, куда я устроилась три года назад, не пережил постперестроечный дурдом, его закрыли… В итоге я теперь умею работать за прилавком и на кассе, могу быть кондуктором и водить трамвай… Ах, какие у меня были кондуктора, когда я была «водителем кобылы»! Дама с тремя высшими образованиями - и, в противовес ей, Юлька-матерщинница, образование которой было весьма и весьма плачевно; очень интеллигентный дяденька, пришедший в кондукторы потому, что его КБ закрылось, а кушать очень хочется - и Серёжа, бывший зэка, «семь ходок от звонка до звонка»… Это всё тоже - девяностые. Если бы не они - эти люди никогда и парой слов бы не обмолвились. А в трампарке - дружили… ну, или, хотя бы, мирно общались.
На память о девяностых остались бесшабашная уверенность, что пережить можно всё - но и постоянный страх, что голод и нищета вернутся. Бегство от проблем в алкогольный угар - но и умение создать видимость изобилия из ничего. Испорченные зубы и проблемы со здоровьем - и полное нежелание общаться с врачами (а смысл? Всё равно бесплатно ничего не сделают, а денег нет). Странное убеждение, что покупка для себя-любимой дорогой и хорошей вещи - это непозволительная роскошь - тоже оттуда, из девяностых. Это детёныша одевали во всё новое и хорошее, моим же уделом был секон-хэнд… А ещё чувство недоумения: до конца восьмидесятых я слышала о пользе и святости труда, а в девяностых оказалось, что «кто не работает - тот ест»… И я, а так же прочие, желающие зарабатывать не изворотливостью, а честно - лохи… А ещё - вопрос, который возникает каждое утро: ну, кто ещё?.. И - облегчение, если вопрос остался без ответа. И ощущение ненужности - оно тоже оттуда, из девяностых. Оно передано по наследству стариками, которые так долго работали на благо страны - и в постперестройку умирали от голода… Безнаказанность тех, у кого есть деньги - это тоже родом оттуда, из девяностых…
Девяностые были развилкой: можно было, наверное, не отрицая лучших наработок из наследства СССР, создать хорошую, крепкую свободную страну. Но свобода - это было что-то не понятное, её так давно не было - а может, и никогда не было… И кто-то решил, что свобода - это митинговать, а не работать - и вот вскоре работать стало некому, и заводы встали, а на полях вырастали только сорняки. А и правда, разве может свободный человек работать?.. Странная философия - но чем больше читаю о становлении советского строя, тем больше понимаю, что этим и должно было закончиться… Но я сейчас не о начале ХХ века, я о его конце.
Девяностые были. Это факт, который никуда не денется. Они были для всех разные: кто-то тогда жил, как мышь в норе - а кто-то на этих мышах наживал своё состояние. Кто-то спешил воспользоваться возможностью легализовать цеха, за которые ещё вчера сажали - а кто-то предпочитал путь «купи-продай». И многие - учились быть не гостеприимными, не радушными, не отзывчивыми: им хотелось создать благополучие для своей семьи. Осуждать ли их за это? Не знаю… вряд ли.
Девяностые - прошли. И стали историей. Как и любое другое время - спорной историей. На примере которых очень хорошо видно, что историю пишут люди. Потому что для меня девяностые - это юность, это радость жизни - не смотря на голод и нищету. А для поколения моей мамы - это крах привычного мира. А для тех, кому в девяностых было за шестьдесят - ещё хуже: это смерть мечты… И я не вижу смысла ни в осуждении этих лет, ни в попытках восхваления или оправдания. Они - уже - были. О них стоит помнить. Хотя бы для того, чтобы учиться на уже допущенных ошибках.
Впрочем - как и всегда - это лишь моё мнение…
На фоне этого флэшмоба народ начал делиться на два лагеря: лагерь поменьше из тех, кто говорит, как всё было хорошо, и лагерь побольше - из их оппонентов. А я… я где-то посерединке.
Да, было сложно. Очень. Как раз в самом начале девяностых у меня родилась дочь, папаня её, испугавшись ответственности, слинял гулять по городам - тогда ещё - СССР, моей маме перестали платить зарплату… Денег нет. Талоны… талоны надо как-то «отоваривать» - в ближайших магазинах пусто, приходится оставлять дитя с прабабушкой и ехать к чёрту на куличики: там урвал кости с запахом мяса, там - масло, там - сигареты… Постоянно хотелось есть. Кормила ребёнка гуманитарной кашкой - и мечтала, что дитя не доест. Тогда мне достанется пара ложек каши. Или - предел мечтаний! - пара ложек яблочного желе. Ах, эта гуманитарная помощь! Огромная банка сухого молока, например… Бундесовские наборы, в которых кроме всего нужного были абсолютно непонятные таблетки для обеззараживания воды… Ощущение какой-то неправильности было - но не было ощущения потерянности, которое появилось позже. В двухтысячных.
В девяностых я в полной мере освоила искусство приготовления еды практически из ничего. Когда я сейчас говорю про одну сосиску на пятерых - нет, это не преувеличение. Именно так: одна сосиска на пятерых. К ней добавляется много-много лука, можно морковку (если есть), соус (в идеале - белый), специи (какие есть, чем больше - тем лучше), полученной массой заливаем гарнир… Ну, гарнир - это тоже «что есть». Тут уж не важно, любишь ты ячневую кашу или не любишь - другой всё равно не будет. Кстати сказать, если в любую кашу (не сладкую, конечно) или какие-нибудь макароны добавить чёрного перца - ощущение сытости наступает гораздо быстрее… ну так, к сведению. Вдруг понадобится… Или вот - свиная голова. Тоже очень полезная штука: стоит не дорого, продаётся на рынке без всяких талонов - а с неё и сальца можно срезать, и мяса немного (на щёчках), и ушки… бабушка ещё её варила - но на этот триллер я предпочитала удрать из дома. Талоны отоваривать, ага. Рис - это вообще прекрасная еда: добавить туда каплю сыра - одно блюдо, вместо сыра положить рыбную консерву и майонез - чудесный салат; а если вообще ничего нет - просто посыпать специями. Всё равно будет вкусно… А ещё, говорите, выросшие в черте города ягоды вредны? Ну, может, и вредны - но очень полезны, когда нет своей дачи, а вкусненького хочется. Замечательные райские яблочки вызревали недалеко от дома, под ЛЭПиной. И что с того, что рядом - насыпь, поверху ходят грузовые поезда, а за насыпью - «Кировский завод»? Всё равно завод уже не работает… А из яблочек получается прекрасный компотик… Исход лета вообще время хорошее: лесные заготовки, грибы-ягоды… на чернику и моховики с тех пор даже смотреть не хочется, но это мелочи. Главное - тогда они были очень «в кассу».
А что это мы всё про еду да про еду? Не хлебом единым… Попа худела, конечно, на аскетичном питании, но и худеющая попа требовала, чтобы на неё надели штаны. Отож холодно. И не прилично. Никогда не забуду, как у меня первый «левайс» появился… Пришёл ко мне в гости хороший человек - тогда ко мне часто заходили «без прозвона», просто потому, что рядом был или мимо проходил. И вот сидим мы с ним на кухоньке, и я постоянно у него перед носом дыркой на джинсах сверкаю. Места мало, а то чайник поставить, то до пепельницы дотянуться, то до холодильника сбегать: там ещё еда оставалась… И вот смотрел он на мою попу, эротично сверкающую из дырки, смотрел - да не выдержал. «А есть ли у тебя, душа моя, - говорит, - другие штаны?». «Есть! - радостно отвечаю. - Только в них тоже дырка на попе. И еще дырки в других местах. И зашивать уже бесполезно - ползуть, гады!». Подумал товарищ ещё, подумал - да и одарил меня свежекупленным «левайсом». На себя покупал, конечно, но ведь доброму вору-то всё в пору. Я потом в тех штанах лет пять ходила, пока первая дырень протёрлась…
А курточка! Очень мне хотелось кожаную курточку - но на кожу денег не было. Их и на кожзам не было, если честно. Но в «секонде» случайно подвернулась очень симпатичная куртка - чёрненькая, дешёвая, из кожи молодого дерматина… правда, в некоторых местах шкура лохмотьями висела. От старости. Сейчас я её не то, что в городе - я её и в лесах бы не надела. Но тогда… Лохмотья прикрывались павлово-посадской шалью: огромная, чёрная с яркими цветами, - на голову - шляпочка, на ноги - красные (а других и не было!) сапожки и либо те самые «левайсы», либо сампошитые штанцы из чёрной подкладочной ткани. И - вперёд, покорять сердца и пространства…
Зимой было лучше: от знакомых альпинистов, пытавшихся наладить бизнес по пошиву турснаряги (широко известная в узких кругах фирма IrMiTraverse, кажется, так писалось), мне достался пуховик. На два размера больше меня, но тёплый… Погиб пуховик смертью храбрых годах уже в двухтысячных, отслужив мне более десяти лет… К пуховику прилагались лыжные синтепоновые штаны и туристские утеплённые ботинки - и плевать, как я выгляжу, главное - не холодно…
Можно было улучшить своё благосостояние: были мужчины, которые мне это предлагали. Нет, не замуж - какой там замуж, когда завтра его, быть может, грохнут в «разборке»! Просто: пока он жив и на свободе - он будет меня содержать. А я должна сидеть дома, варить борщи и ждать, когда про меня вспомнят… Были девы, которые шли на подобные предложения - и даже гордились тем, что у них «мужик - бандос»… я же всегда старалась держаться подальше от таких. Тем более, что интеллектом они не блистали… впрочем, одного мальчика с грустью вспоминаю: он мне нравился. Имя не помню, кажется, Лёша. Так - Лешим звали. Говорили, что в конце девяностых он таки сел… И на этом след его для меня был потерян. Жаль. С ним я бы повидалась…
И вот на фоне этого бардака: постоянное безденежье, почти что нищета (работаешь, работаешь - а денег как не было, так и нет!), драных джинсов и «секондовых» курточек - это было время постоянного веселья. Праздник каждый день. Все были такие творческие-творческие, все играли на гитарах (а если и не играли, то пытались), песен пели с вечера и до утра, стихи писали, стихи читали, обменивались книгами и мнением о прочитанном, вели философские беседы или просто устраивали «гонки на телегах»… А ещё - все были живые… И ещё: было совершенно нормально пойти в гости. Просто так. Потому что так захотелось. Потому что есть свободное время, и недавно написался новый стих, а и не написался - и чёрт с ним, зато есть бутылка портвейна, и не пить же её в одиночку…
Именно тогда, в девяностых, я знакомилась с людьми, которые во многом изменили мой мир. Кто-то был рядом совсем недолго, от них остались только имена и - иногда - фотографии. Кто-то задержался на несколько лет. Некоторые - их единицы - остались и по сию пору. Многие - ушли совсем. Навсегда… Надеюсь, там, где они сейчас - им хорошо... они нашли свой покой…
Именно тогда, в девяностых, я научилась многому, что даёт мне радость и сейчас. Я научилась слушать музыку. Я научилась жить в лесу. Я научилась обходиться малым - если это необходимо. Слушать тишину. Жить в одиночестве…
Но тогда же, в девяностых, я научилась и многому, чего не хотела бы знать. Я научилась не верить людям. Я узнала, что самые близкие за спиной могут сплетничать. Я научилась пить без закуски. Узнала, каково это - когда твой очень хороший друг находится постоянно в состоянии изменённого сознания, и это уже не безобидная «марьиванна», это уже гораздо тяжелее… Узнала, как это - хоронить друзей… Я не хотела бы этого знать - но можно вырвать страницу из книги, а изменить повествование - нет…
Они были странные - девяностые… Наверное, будь я тогда старше - я воспринимала бы всё совсем иначе. Молодость пластична. В молодости легче приспособиться жить по новым правилам. Наверное, будь я моложе - я получила бы другой опыт и сейчас не была бы такой, какая есть: детей старались оградить от нищеты и голода. Как бы ни было тяжко, но для ребёнка добывались конфетки-печеньки, ягоды и творожок… а дитя корчило моську и говорило: «Не хочу!» - и тогда мама или бабушка, с трудом скрывая радость, доедали… Не пропадать же добру! Но мне в девяностые было «за двадцать»: вроде бы, взрослая, но ещё не настолько, чтобы между духовным и материальным выбирать материальное. И на честно заработанные на съёмках в массовке деньги можно купить новые штаны - а можно купить книги… штаны - подождут, ещё эти почти целые, а Кортасара давно хотелось…
Зарабатывалось на всём: я снималась в массовках, я торговала книгами, бегала с сумочкой на «прямых продажах»… даже газетами торговала. Впрочем, нет, это был конец восьмидесятых. «Па-акупайте газету «Невский курьер» и газету «Согласие», выпускается газета «Согласие» органом «Саюдис», Литва! Па-акупайте, будьте в курсе новостей!»… К моменту выхода из декретного отпуска выяснилось, что мой цех, куда я устроилась три года назад, не пережил постперестроечный дурдом, его закрыли… В итоге я теперь умею работать за прилавком и на кассе, могу быть кондуктором и водить трамвай… Ах, какие у меня были кондуктора, когда я была «водителем кобылы»! Дама с тремя высшими образованиями - и, в противовес ей, Юлька-матерщинница, образование которой было весьма и весьма плачевно; очень интеллигентный дяденька, пришедший в кондукторы потому, что его КБ закрылось, а кушать очень хочется - и Серёжа, бывший зэка, «семь ходок от звонка до звонка»… Это всё тоже - девяностые. Если бы не они - эти люди никогда и парой слов бы не обмолвились. А в трампарке - дружили… ну, или, хотя бы, мирно общались.
На память о девяностых остались бесшабашная уверенность, что пережить можно всё - но и постоянный страх, что голод и нищета вернутся. Бегство от проблем в алкогольный угар - но и умение создать видимость изобилия из ничего. Испорченные зубы и проблемы со здоровьем - и полное нежелание общаться с врачами (а смысл? Всё равно бесплатно ничего не сделают, а денег нет). Странное убеждение, что покупка для себя-любимой дорогой и хорошей вещи - это непозволительная роскошь - тоже оттуда, из девяностых. Это детёныша одевали во всё новое и хорошее, моим же уделом был секон-хэнд… А ещё чувство недоумения: до конца восьмидесятых я слышала о пользе и святости труда, а в девяностых оказалось, что «кто не работает - тот ест»… И я, а так же прочие, желающие зарабатывать не изворотливостью, а честно - лохи… А ещё - вопрос, который возникает каждое утро: ну, кто ещё?.. И - облегчение, если вопрос остался без ответа. И ощущение ненужности - оно тоже оттуда, из девяностых. Оно передано по наследству стариками, которые так долго работали на благо страны - и в постперестройку умирали от голода… Безнаказанность тех, у кого есть деньги - это тоже родом оттуда, из девяностых…
Девяностые были развилкой: можно было, наверное, не отрицая лучших наработок из наследства СССР, создать хорошую, крепкую свободную страну. Но свобода - это было что-то не понятное, её так давно не было - а может, и никогда не было… И кто-то решил, что свобода - это митинговать, а не работать - и вот вскоре работать стало некому, и заводы встали, а на полях вырастали только сорняки. А и правда, разве может свободный человек работать?.. Странная философия - но чем больше читаю о становлении советского строя, тем больше понимаю, что этим и должно было закончиться… Но я сейчас не о начале ХХ века, я о его конце.
Девяностые были. Это факт, который никуда не денется. Они были для всех разные: кто-то тогда жил, как мышь в норе - а кто-то на этих мышах наживал своё состояние. Кто-то спешил воспользоваться возможностью легализовать цеха, за которые ещё вчера сажали - а кто-то предпочитал путь «купи-продай». И многие - учились быть не гостеприимными, не радушными, не отзывчивыми: им хотелось создать благополучие для своей семьи. Осуждать ли их за это? Не знаю… вряд ли.
Девяностые - прошли. И стали историей. Как и любое другое время - спорной историей. На примере которых очень хорошо видно, что историю пишут люди. Потому что для меня девяностые - это юность, это радость жизни - не смотря на голод и нищету. А для поколения моей мамы - это крах привычного мира. А для тех, кому в девяностых было за шестьдесят - ещё хуже: это смерть мечты… И я не вижу смысла ни в осуждении этих лет, ни в попытках восхваления или оправдания. Они - уже - были. О них стоит помнить. Хотя бы для того, чтобы учиться на уже допущенных ошибках.
Впрочем - как и всегда - это лишь моё мнение…