* * *
Хочется написать что-то умное. Или, хотя бы, красивое. «Ночь, улица, фонарь, аптека»... Красивое. Но не моё. А мои слова не хотят сплетаться в кружево. Декабрь... А впрочем, ни при чём тут декабрь: начало месяца. В начале месяца поток мыслеобразов, стремящихся стать словесной плетёной салфеточкой для украшения жизненных весомых и не очень камешков и букетиков, существенно снижен. Он как бы засыпает на время. Проснётся скоро, как только месяц перейдёт пограничный срединный камень. Ну... или это я надеюсь, что проснётся. А ведь бывало и иначе. Стихи, например. Когда-то я ими мыслила...
Стихи опадают листьями,
Ты только их собери,
Ты в городе старом без устали
Иди и гуляй до зари...
И - собирала. Писала рифмованные строки часто и много. И не рифмованные тоже. Не мыслила свою жизнь без этого: сплетенье слов, сплетенье рифм, судьбы сплетенье... А потом случилось гнусное.
Он гордился моими стихами. Гордился рассказками. Хвастал всем друзьям: «Вот какая у меня жена умная!». И просил снова и снова читать:
И от нежных стихов - до грехов -
по строкам - по рукам -
в небо - ввысь - вознеслись -
мысли от - мысли для -
вниз!
Читала. Стихи тогда казались чем-то весомым. Чем-то нужным... Хотелось их ловить за рифмованные хвостики всё чаще, всё больше. И виделось красивое: настоящие книжки, настоящие выступления, настоящие поклонники. А потом наступал вечер... «Ты ложись, мой хороший, я посижу немного. Мне кажется, я напишу сегодня что-то новое». А в ответ - злобный взгляд: «Не для того я женился, чтобы жена за столом всю ночь сидела. Марш в постель! Ты должна быть рядом!». Сначала бунтовала, но быстро дал понять: не стоит. Проще подчиниться. А стихи... ну что ж. Я теперь замужняя дама, надо о семье думать, а не стишки кропать. Вот, например, что мужу завтра с собой на обед дать? Это я могу - кашку. Дочь может. А ему мяса надо. Добытчик же! Там была курья лапка... сварю, пока спит. Мясо ему сделаю с лучком и сухим молоком вместо сметаны, а на бульончике нам кашку. Пшеничку. Или ячку. Рис - это на праздник. И вот за такими мыслями стихи... а они просто перестали приходить. Не питаются Пегасы ячкой на курином бульоне. Не прилетают они строго по расписанию рабочего дня. А мой Пегас - он ночной зверь... был. И не потерпел измены...
Хриплый стон сквозь стиснутые зубы,
Терпкий привкус горьких папирос.
Ах, не надо, не кричите, трубы -
Звук ваш не осушит тихих слез...
«О чём ты думаешь?!». Голос звучит резко, грубо. Тот самый голос, что нежно шептал о своей любви. О моей красоте. О моём уме. Который гордо произносит перед друзьями: «А ещё она рассказы пишет. Писательница!». Пытаюсь пояснить, осветить: вот, смотри, мол, это - главный герой, в его жизни происходит... «Оставь свою херню! Завтра пятница, Вовка с женой придут, Колян, может, ещё кто-то. Надо в хате прибрать. И я мяса принёс, приготовь. А ещё дочь просила с ней уроки сделать. Я не смог. Это же ты умная, иди, займись»... И лучше пойти: ослушницу наказывают. В конце концов, подумаешь - мечта о своей, настоящей, книге. Не написанное и издавать не надо. Зато есть семья. Муж, ребёнок, собака и кошка. Всё как положено. Ведь теперь-то я полноценная женщина, правда, мама? У меня теперь есть муж, я могу наконец-то принимать свои решения... Могу? А, нет. Не могу. Их принимает он. Муж. Раньше - мама. Теперь - муж. Кукла. Ты просто кукла. Марионетка, за ниточки которой дёргает новый кукловод.
Выжженная внутри кукла
Ходит, говорит, улыбается.
Выжженная внутри кукла
Пытается дальше жить.
Пытается думать,
Что есть ещё мир
Не похожий на чёрный квадрат.
Выжженная внутри кукла:
Ручки двигаются, ножки ходят,
Сгорело что-то не важное,
Но такое необходимое...
Выжженная внутри кукла
Хотела бы сгореть полностью,
Но нет - не хватило огня...
А потом, когда ушло всё: ускакал Пегас к более свободной, прервались ниточки, связывающие разум и те сферы, где выдают сюжеты и правильные слова, - когда осталась только выжженная пустошь на месте души, дочь, ненавидящая пиво и прочие подобные напитки, сказала: «Налей себе пива. Нам надо поговорить». Маленькая, но такая взрослая девятилетняя девочка... «Ты несчастлива, я вижу. Нам надо с ним развестись». И я послушалась: устами младенца... И жить стало лучше: ушёл страх. Но ни Пегас, ни верный Муз так и не вернулись. Остались лишь одинокие ночи...
В моём одиночестве места хватит на всех.
Заходи, присаживайся, будь, как дома.
В моём одиночестве - чужих вечеринок смех,
и все друг с другом знакомы.
В моём одиночестве - шорох спешащих машин,
ворох невыполненных обещаний.
С моим одиночеством я проживаю свой век.
Уходишь? Давай. Благословлю на прощание.
И много-много лет я пытаюсь их заманить обратно. Предлагаю им коньяк и мороженое, свечи и благовония... Иногда заглядывают по старой дружбе - минут на пять, не больше. «Ну как ты?», - спрашивают. «Фигово, - отвечаю. - Скучаю. Без вас - скучаю». Усмехаются: но ведь жизнь-то идёт. Идёт, - киваю. Вот, маникюр сделала. Кольцо купила в комплект к серьгам. Дочь взрослая уже, сама мама. Нет, того, кто вас прогнал, больше не видела. Никогда. Вернётесь? Но они пожимают плечами: второго шанса не бывает. В гости заглянем, а быть всё время рядом... там другая девочка подросла. Ей нужнее. И уходят... Ей и правда - нужнее. Она ещё юна, ей ещё не разбивали лицо за попытку остаться за письменным столом, когда муж лёг спать. Она ещё верит, что союз с Пегасом и Музом - это нерушимо. И собирает стихи, опавшие листьями или снежинками... А я? Я просто живу...
Рассказываю себе сказки на ночь:
Что все будет хорошо,
Что не буду плакать,
Что все будет замечательно -
Ежеминутно.
Только вновь наступает утро.
Сказки - нет. Осталась
Грубая реальность.
В ней - не парясь,
Не прячась,
Не надеясь,
Не оглядываясь назад -
Просто живу.
И пройдёт половина месяца. И, возможно, старые друзья заглянут в гости. И с ними вернётся способность плести словесные кружева... Надо только немного подождать...