Первое звено (Часть 2)
Чуть ли не самой первой известной ересью, попавшей под раздачу, стал монтанизм. Монтанизм, полагал сущность христианства исключительно в религиозном энтузиазме и аскетизме вплоть до полного отказа от мира. Но главным посылом монтанистов было отрицание участия разума в деле познания и веры и слепое следование всем откровениям, граничившее с суеверием. Очевидно, что это просто глупость, абсолютно расходящаяся с учением Иисуса. Зато здесь сразу угадывается всё то, что мы вывели по поводу противостояния между практиками-епископами и аскетами-пророками. Можно даже предположить, что в лице монтанизма епископы отлучили от церкви ессео-христиан, что было совершенно естественно. Сам Иисус накрепко разошёлся с ессеями, и то же сделали епископы, по зрелом размышлении.
Таким образом, отлучение монтанизма от церкви - это отсечение от учения о разуме попыток внести в него мистицизм ессейского образца. В общем, монтанисты были слишком иудеями, поэтому их сход с дистанции был всего лишь вопросом времени, даже без учёта административного ресурса.
Так епископы одержали свою первую победу. Вполне по делу, надо сказать. Но тут оппонентами епископской церкви стали гностики.
Вообще с определением гностицизма возникают серьёзные трудности. Начнём с того, что гностики существовали ещё задолго до рождения христианства. А сам гностицизм порой выглядит собранием различных мировоззренческих систем и знаний, взятых от азиатских, вавилонских, египетских, сирийских, и даже индийских религий.
Весь этот неимоверный багаж непонятных для большинства, в силу своей совсем уж запредельной аллегоричности, знаний и в то же время безудержный праздник мысли наводит меня на подозрение, что гностики в некотром смысле были подобием научного сообщества. И на эту же чашу весов можно набросать не мало грузиков-аргументов. В принципе, чтоб далеко не ходить, можно сразу вспомнить, что даже само слово «гностик» означает «знающий», что вполне созвучно современному «учёный». А ещё гностики уделяли большое внимание астрологии. Конечно, сегодня это покажется не существенным, но по тем временам асторология являлась самой-пресамой элитной наукой. Наверное, такой, какой сегодня является астрономия или астрофизика. Тогдашний астролог имел ранг сравнимый с нынешним рангом разве что академика. Так что, гностики-звездочёты, это Вам не хухры-мухры, это были действительно искусные товарищи.
Вполне верятно, и тому находятся подтверждения, что изначально гностицизм зародился внутри именно иудейского научного сообщества, как протестное явление против религиозного догмата. Т.е. аналогично тому, как в наше время зародился атеизм.
В современном Иране сохранилась прелюбопытнейшая община назореев. Раньше это название было всеобщим, однако, ныне так именуются лишь самые просвещённые из числа священников. Оно и не удивительно, ибо другое название общины - сабии или мандеи - означает то же самое, что и слово «гностики». Т.е. назорей это, оказывается, «знающий».
А если учесть, что они ещё и ведут своё начало от самого Иоанна Купалы, которого считают соперником Иисуса, то становится совсем интересно. Свой уход в Заиорданье, а затем и в Вавилонию мандеи связывают именно с убийством Иоанна, погромами и расправами над его последователями. Уж не от этих ли преследований, но совсем в другом направлении, бежал в своё время Иисус, носивший прозвище Назорей?
Получается интересная картинка. К началу первого века брожение наиболее просвещённых умов внутри иудаизма окончательно оформилось в виде отрицания ветхозаветного догмата, и как раз на примере мандейских представлений можно получить некоторое представление о его формах.
Мандеи резко отрицательно относятся к иудейскому откровению и иерусалимскому храмовому культу. В их писаниях сама этимология таких терминов, как «иудеи» и «иудаизм», выводится из слов «грех» и «выкидыш». И мало того, Иерусалимский храм воспринимается как цитадель зла, выстроенная по воле темных сил, а гора Сион сравнивается с выгребной ямой. Как видите, на лицо самое, что ни на есть, отрицание. Причём отрицание слепое, в лоб так сказать, не смотря на весьма необычную концепцию. Мол, где ж те блага, что Яхве наобещал? Нет ничего. Значит, обманщик он, а потому хватит, достаточно натерпелись мы от него, от самозванца. Отныне, мы будем верить в другого, в хорошего бога.
Не исключено, что значительную роль в таком отрицании иудаизма сыграли как раз жители Галилеи и Самарии. На сей счёт свидетельствуют и канонические Евангелия, и Деяния: проповедь Христа и его апостолов, точно так же направленная против иудейского Закона, была наиболее успешна именно в этих этнических группах. Тут как раз уместно сказать спасибо ассирийцам с их миграционной политикой и пятой графе в еврейском неофициальном паспорте. Все самаритяне не являлись потомками Авраама, а потому не могли быть настоящими иудеями. Поэтому вполне логично, что учение, в котором бог иудеев выступал отрицательным персонажем, вызывало самый позитивный отклик именно у самаритян, уже пять веков враждовавших с Иерусалимом.
Однако, можно предположить, что именно это слепое отрицание и составляло базу для расхождений между Иисусом и Иоанном Купалой. Вероятно, Иисус всё-таки видел единый и цельный Замысел, а вот последователи Иоанна, ограничились созданием двух противостоящих сущностей: злого бога-демиурга и благого бога-отца. Видимо, в этом и заключается секрет последующего поражения гностиков, кои придерживались аналогичных с мандеями позиций. В сущности, отрицание осмысленности этого мира - это в значительной мере самоотрицание, весьма, кстати, сходное именно с ессейством.
Но в любом случае, если дело обстоит именно так, то гностицизм состоит в очень близких родственных связях с христианством, которое является дальнейшим развитием гностической дуалистической концепции. И раз уж гностицизм ведёт своё начало от противоречий иудаизма, то Иисус Назорей, просто не мог об этом не знать.
И ровно так же о гностических концепциях не могли не знать другие учёные мужи эллинистического мира. Научное сообщество вообще имеет тенденцию к транснациональности и связи между мыслителями должны были быть и тогда. Уж библиотека-то была вообще одна на всех. Александрийская. Да и греческий язык был всеобщим. Поэтому если нечто было известно иудейским учёным мужам, то было известно и эллинским.
Окончательно в пользу такого классового представления гностиков может свидетельствовать и высокий уровень полемики, который был всегда присущ представителям именно гностических направлений, выгодно отличавший их от большинства церковных оппонентов.
Итак, гностики появились ещё задолго до Иисуса. И они успели сформировать свою собственную картину мироздания. Лично у меня сложилось такое впечатление, что эта картина сильно напоминала то, к чему должны были прийти нынешние философы-материалисты, если бы они честно доводили своё дело до конца. Гностикам, например, тоже удалось выделить идею определенного и единого целесообразного процесса мирового развития.
Но в отличие от идеалистов-диматчиков наших дней, древние-то оказались несколько последовательнее и довели таки свою логику рассуждений до самого конца. И это поставило их в тупик. Исход исторического процесса во многих предхристианских гностических системах был лишен положительного содержания, и сводился, в сущности, к тому, что всё остается на своем месте, и никто ничего не приобретает. Фатализм, тщательно маскируемый диаматом, древние не скрывали совсем.
Если совсем грубо, то гностики точно так же закономерно заключили, как и мы ранее, что материализм ведёт в никуда. Это тупик. Демиург этого материального мира, с точки зрения гностиков, оказался реально плохим пацаном. А человека вообще создал Саклас («дурак» по-арамейски). Т.е. если честно взглянуть на наш мир тогда и сегодня глазами материалиста, то мы увидим практически одинаково унылую картинку. Единственный выход из этого мрака древние гностики узрели в иной сущности и в ином идеальном мире, никоим образом, не причастным к миру этому, материальному. Но, если обратиться к сохранившимся гностическим текстам, то очевидно, что всё это звучало не то что неубедительно, но даже непонятно. Поэтому общий настрой античных философов оставался пессимистичным.
И вот тут появился некто Иисус Назорей, и дал заскучавшим гностикам много вкусной пищи для размышлений. И всё как-то само собой стало становиться на свои места. Неудивительно, что учёные-гностики тут же ринулись натягивать на новое учение привычные формы. Впрочем, не исключено и то, что даже формы эти не сильно отличались от тех, которыми пользовался сам Иисус при общении не с простым народом, а с людьми образованными. Со знающими.
Гностики тоже должны были сыграть свою роль в распространении учения. Пока рядовые евреи разносили благовесть по всей империи снизу, учёные-гностики доводили Супертеорию до сведения элит сверху. Думается, без этого христианство, которое некоторые особо невежественные критики любят обозвать «религией рабов и нищих», просто не имело бы шансов стать мировой религией. Рабы и нищие крайне мало что решают и уж тем более не влияют ни на что, а вот параллельное распространение учения и сверху, и снизу гораздо лучше объясняет ту стремительность, с которой христианство, которое якобы распространялось исключительно среди черни, охватило все слои Римской Империи.
Менее ста лет потребовалось христианству, чтобы объять всю территорию Средиземноморья и даже проникнуть в Персию. Можно даже провести аналогию с распространением в наши времена теорий Эйнштейна, которые идут как раз сверху, от научного сообщества. Простой человек крайне далёк от сути этих теорий, но то, что всё в мире относительно, а E=mc2, знают уже практически все. Но на это ведь тоже ушли целые десятилетия, а античная инфраструктура была поплоше.
В общем, гностики, как бы их не любили нынешние ортодоксы, к христианству были причастны очень серьёзно. Однако, когда начался процесс объединения церкви, как организации под властью епископов, для которых жизненно важно было создать единый догмат о всеблагом Боге, то гностицизм с его непонятными для преобладающей части тогдашней паствы образами и понятиями оказался соверешнно чуждым. А особенно чуждым оказалось аллегорическое противопоставление светлого и тёмного богов, которое, вероятно, воспринималось в лоб и не вызывало ни малейшего сочувствия.
Но это всё как бы один пласт противоречий. Был ещё и другой, столь же значимый. Гностики, как люди не понаслышке знакомые с логикой, прекрасно понимали, что епископ - всего лишь ключник, и никаких священных прав иметь не может. Вот тут-то теоретики-философы и столкнулись с бравыми практиками-епископами, только что разорвавшими в клочья пророков-мотнанистов ровно по тому же поводу. Монтанисты кроме всего прочего покусились и на церковную иерархию, логично полагая её порождением мира материального. Подвергая тем самым сомнению смысл её существования. А у гностиков, как людей должных соблюдать научную последовательность, тоже не было другого пути, и конфликт был неизбежен.
Но всё-таки главной точкой соприкосновения было другое. Гностики, люди научного склада мышления, чётко понимали, что это совершенно неправильно упрощать слова учения, обрубать и адаптировать то, что для них было самым главным - систему рассуждений и доказательств. Они понимали, что кончится это плохо. Как сейчас, например, во Франции, на родине всей современной математики, ни школьники, ни студенты больше не понимают, что такое дроби и для чего они вообще нужны. Считать их они умеют замечательно, но когда такой ученик всё-таки делает ошибку в расчетах, он совершенно не способен её осознать. Вам может быть и смешно, но полтора землекопа во Франции - дело уже обыкновенное.
Вера ради самой веры, гностиков совершенно не устраивала. О чём мы можем узнать, кстати, со слов самих отцов Церкви. Ириней Лионский, богослов, живший во II веке, писал, что гностик Маркион, например, обвинял церковных проповедников в «приспосабливании своих доктрин к способностям их слушателей, путем выдумывания бессмыслиц для слепых - в соответствии с их слепотой, для глупых - в соответствии с их глупостью, для заблуждающихся - в соответствии с их заблуждениями».
Как видите, гностики давали совершенно честную и правильную критику, поскольку человек должен сам подняться к истине по ступенькам собственного разумения, а не тупо заучить текст адаптированной и кастрированной книжки для сдающих экзамены, слепо уверовав в нечто признанное всеми непреложной истиной. Однако, сам Иисус понимал так же и то, что в его времена это было совершенно невозможно, а потому гностиков он обрёк либо на глубокое подполье (в руинах которого мы и находим теперь древние тексты), либо на пример собственного пути. Последовать за ним до конца гностики тогда, очевидно, не решились. Однако, от судьбы не уйдёшь. Биться на смерть пришлось всё равно, правда, в обстоятельствах уже совершенно чудовищных. Как это было с Джордано Бруно, например.
Впрочем, это, вообще, нормально, когда учёные сталкиваются с управленцами. У них сильно разные горизонты видения. Вот и отцов церкви мало волновали тонкости долгосрочного планирования, у них были свои сиюминутные задачи. Они ведь тоже не хотели ничего дурного. Они-то мечтали передать свою веру другим, а этим другим было совершенно лень мозгой шевелить, вот и приходилось как-то адаптировать, обрезать учение. А гностики этому мешали.
Кроме того, в споре с гностиками епископы защищали идею единого Начала и выступали против привлечения дополнительных сущностей в виде злых демиургов, и в этом плане их возмущение выглядит совершенно логичным и справедливым. Вот позиция по этому вопросу того же Иринея Лионского: «Некоторые, отвергая истину, вводят ложные учения и «суетные родословия», которые, как говорит Апостол (Павел), «производят больше споры, нежели Божие назидание в вере» (1 Тим. 1:4); хитро подделанною благовидностью они обольщают ум неопытных и пленяют их, искажая изречения Господа и худо истолковывая то, что хорошо сказано; и под предлогом знания совращают многих и отвращают от Творца и Украсителя вселенной, как будто они могут показать нечто более возвышенное и великое, нежели Бог, сотворивший небо и землю и все, что в них. При этом они нарочно искусными оборотами слов увлекают простых людей к пытливости, а между тем губят этих несчастных, не могущих отличить лжи от истины, возбуждая в них богохульные и нечестивые мысли против Творца».
Вот оно столкновение двух полуправд! С одной стороны епископы идут супротив самого учения об Истине, объявляя пытливость, т.е. само познание чуть ли не грехом. Но с другой стороны тоже не всё гладко. Безусловно, это совершенно правильно и в духе учения Иисуса «увлекать людей к пытливости». Хотя кое в чём Ириней был всё-таки прав. Но есть во всём этом какая-то грустная ирония судьбы. В своей борьбе против гностиков отцы церкви, в конце концов, умудрились оказаться на пути монтанистов, отрицавших значение разума в делах веры.
Если же взглянуть на этот спор ещё внимательнее, то можно заметить другой интересный нюанс. Помимо прочего, гностицизм содержит в себе отрицание ветхозаветного догмата через объявление бякой-демиургом именно иудейского Ягве. Так вот есть вопрос. Что получится, если всё это снова подвергнуть отрицанию? Правильно. Мы снова возвращаемся к исходному богу-мстителю и его рабам! А ведь именно это и получилось в итоге. Ортодоксальные христиане сто лет боролись с иудеями в своих рядах, но в результате спора с гностиками окончательно оказались в одних окопах с ними.
Разумеется, такой поворот не мог пройти бесследно. Поэтому совершенно неудивительна и та метаморфоза, что произошла с текстами писаний в эти решающие для всего христианства годы.
Немаловажно и то, что вся эта война с гностицизмом началась именно в Риме, чья община, находилась под каким-то особенным влиянием иудаизма. Наверное, так и должно было быть. В конце концов, это не какая-то провинция, а столица империи, и от эпицентра реальных событий и иудейских войн было далеко. Здесь совсем другая публика была. Гламурная.
Истории о появлении в Риме апостолов слишком недостоверны. Однако, факт того, что римская епископия всю свою историю упрямо боролась за право вести своё начало от апостола Петра, всё-таки наводит на некоторые мысли. Только вот мысли эти совсем не в пользу Рима. Конечно, Симон Петр не мог быть в Риме лично. Он отправился в Вавилон, как следует из его же собственных писем. Там тоже обитала значительная еврейская диаспора, как и подобает любому приличному финансовому центру. Однако, основание общины в Риме его прямыми учениками вполне могло дать право римским епископам освещать свою деятельность именем одного из апостолов. Однако, было ли тут, за что бороться?
Кто такой вообще апостол Петр? Петр - это прозвище, которое означает «камень». Весьма странная характеристика, данная Иисусом своему ученику. Но это было не единственное прозвище. Симон Зелот - так прежде звали апостола Петра. Если принять в расчёт, кем были эти иудейские зелоты, то вырисовывается совсем инетересный портрет апостола. К этому ещё можно добавить тягу Симона хвататься за меч и рубить уши, а также историю о троекратном отречении от Учителя. И если это аллегория, то римским епископам стоило бы призадуматься.
Но как бы там ни было, в римской общине, влияние иудействующих было действительно сильным. Возможно, это объясняется тем, что в отличие от соплеменников, переживших катастрофу и лишения, подвигшие их на серьёзную духовную трансформацию, римская диаспора вполне себе благоденствовала, подобно тому же Иосифу Флавию. А поэтому у евреримлян не было особых причин искать иного смысла в жизни, и назорейская ересь воспринималась ими просто как модное поветрие. Конечно, позднее в общине появились и греки, и римляне, но повсеместная тенденция взаимопроникновения двух разных систем в Риме проявилась как-то особенно ярко.