"Доктринальное сознание" - замечания к термину и по сути
Я хочу сделать несколько постов, которые бы являлись иллюстрациями того, что я называю "доктринальным сознанием". То есть, того, с чем я здесь все время воюю (да и в профессиональной деятельности [мой друг сожалеет об этом]) уделяю этому основное внимание). Представить что-то вроде небольшого паноптикума. Но прежде следует все же сказать несколько слов о термине, которым пользуюсь, ну и, соответственно, о самой "теме".
1) В общем смысле явление, о котором идет речь, относится к идеологии, в том известном смысле, который вкладывали в это слово Маркс и Энгельс, понимая под этим "ложное", "превратное сознание", часто с характерным для них разоблачительским пафосом (а именно, что некто или нечто выдает себя за то, чем на самом деле не является). При этом, если говорить конкретно о доктринальном сознании, то для характеристики его идеологической природы из сказанного "классиками" лучше подходит не столько в узком смысле их квалификация его "иллюзорности", сколько другой эпитет, который они охотно применяли по отношении к идеологии и который выражает ее, так сказать, особую деятельностную сторону. Это слово - "доктринерство". Андрей Баллаев, пытаясь раскрыть понимание М&Э этого "доктринерства", находит у них ["неоднократно выраженную"] формулу - "изменение сознания независимо от обстоятельств". (Как и в других случаях подобных баллаевских "ссылок", я не нашел в первоисточнике похожей фразы. Но ведь дело не в этом))? То есть, идеология в этом доктринерском аспекте есть активное производство сознания, активное истолкование и артикуляция "отношений-в-мире" в отвлечении от реальных и существенных связей в мире, без реального (исторического) участия в них. Сам я для "введения в тему" использую следующую карикатурную формулу: доктринальное сознание есть претензия на производство и само производство сознания, осуществляемое на своей индивидуальной коленке в процессе потребления "культуры" и в режиме ex professo (как если б это была особая профессия). Иногда - в этом контексте - я называю это "производство" "гуманитарным праксисом" или "гуманитарным дискурсом", а самих доктринеров - "гуманитариями". (Всегда оговаривая правда, что уважаемые представители гуманитарных наук к этой категории не имеют отношения. Что суть "гуманитария" именно в этой претензии на особый почтенный промысел по производству "ценностей", и что эти его претензия и занятие никакая не профессия, но вполне реальное занятие идеологической природы.)
Итак, сказанное позволяет характеризовать доктринальное сознание как определенный аспект (проявление) идеологии. Причем, что важно - не как идеологию по существу, а именно как аспект, как явление не связанное непосредственно с собственно политико-идеологическим ядром, а представляющее продолжение идеологии, ее периферию, то что можно было бы назвать идеологизированным сознанием, то превратное, наведенное, доктринерское содержание сознания, которое господствующая идеология приобретает, дотягиваясь до голов индивидов. (Классики отождествили всю идеологию в целом с этим навязанным индивидам иллюзорным сознанием и в этом они были не правы.)
2) Это то, что касается негативного, ругательного момента «доктринального сознания». Но есть и положительный момент, а именно, необходимо признать, что существует социальный источник, который вызывает к жизни данное явление и который в какой-то степени оправдывает его. При этом, если в случае критики мои соображения претендуют на какой-то теоретический статус, то соображения об объективной предпосылке и причине явления (о проблеме, откликом на которую становится доктринальное сознание) имеют скорее характер гипотезы ad hoc.
Доктринальное сознание - при всей его отвлеченности, аморфности и вторичности - все же является способом реализации того необходимого синтеза различных форм общественного сознания, вне которого отдельные формы сознания - как мне представляется - не живут и не могут рассматриваться. Идеология связана с мировоззрением; мировоззрение переплетено с философией, искусством и теорией. Можно понять смысл какой-то конкретной идеи, не выходя за рамки достаточно узкой и специфической темы. Но уже совсем невозможно понять крупное направление философской мысли, не входя в это соотношение различных форм сознания. Притом, чем ближе к современному историческому моменту, тем в большей степени определение этих форм сознания, их специфической проблематики требует все более предметного, дифференцированного соотнесения их с другими формами сознания. В случае философского иррационализма, например, современных идеологических процессов (правого толка), разного рода художественных и мировоззренческих «измов» - их «модернистский» синтез предстает вполне рельефно; вплоть до того, что можно отчетливо локализовать и общественную зону, где происходит этот синтез, и указать социальные группы, которые за него берутся.
Значит ли, что мы можем экстраполировать вот эти структурные и субъектные моменты «модернизма» на более ранние эпохи? Или на сегодняшнее время? Очевидно, нет. Можем ли мы тогда говорить об указанном «духовном синтезе» как об устойчиво воспроизводимом историческом феномене - с устойчивой общественной потребностью в нем, с распознаваемым местом в структуре общественного сознания в целом, с устойчивой соционимикой («миссией», приписываемой каким-то группам) и т. д. Не знаю, не факт.
Это должно быть предметом отдельного исследования, которое я, может, и не потяну. Мои представления о «духовном синтезе» - это, так сказать, «обобщение», сделанное на одном примере. И если я его придерживаюсь, так из-за того, что оно позволяет строить другие гипотезы.
Главная же из них состоит в том, что если принимать этот феномен синтеза различных форм сознания, то тогда обнаруживаются две крупные парадигматики этого синтеза.
В одном случае синтез имеет индивидоцентристский характер. Идеология, теория, искусство, философия, мировоззрение «забраживаются», «ферментируются», доводятся до более-менее целостного образования с помощью того «сусла», в качестве которого выступает индивидное сознание и отношения; приводятся к одному знаменателю с помощью языка «смысла», «ценностей», «дискурса» и т. п. (Конечно, это тоже групповой процесс, который имеет исходные жесткие «надстроечные» рамки и предпосылки (навязываемые естественно-стихийным или сознательно-манипулятивным образом). Но этот групповой процесс - по своей субъектной стихии - представляет собой диалог множества индивидуализированных концепций и доктрин. И сама сила и самобытность его определена богатством его индивидуальных составляющих.)
Другой вариант синтеза - коллективоцентристский, реализовавшийся и так и не успевший реализоваться до зрелого состояния в рамках революционного, социалистического движения и строительства. В нем исходной предпосылкой и связующим стержнем является живая идеологическая программа исторических действий, источником которой является крупное коллективное (массовое) движение. Условием дальнейшего его мировоззренческого, теоретического, художественного развития и обогащения выступает взаимодействие (полемика, конкуренция) различных общественных групп в рамках принятых идеологических целей. Индивидуальные отношения и концепции в рамках этой парадигматики - несомненно, необходимый органический элемент, но все же, это, как я не устаю повторять, не более, чем «нежный шелест листьев и цветов». А не нечто вроде «первоклеточек» или «ядерных структур» (или «основ»), как это принимается у «доктринеров».
Проблема-то в том, что на данный исторический момент «доктринеры» победили. А марксистский, коллективоцентристский вариант единства общественного сознания оказался проигравшим; по разным параметрам, но в том числе, перед лицом индивидов (которые стремятся (и объективно вынуждены к этому) жить «отдельной особенной жизнью»). То есть, это проигрыш не просто одних идей перед другими, а проигрыш одного варианта соединения уровней и сфер сознания в рамках общественного движения другому варианту. Меня как марксиста это задевает, и я вижу в качестве задачи не только критику извращений доктринального сознания, но и поиск альтернативы такому синтезу.
3) Итак, доктринальное сознание - это некоторый духовный синтез, реализуемый индивидными средствами (и потому неизбежно синкретичный, детеоретизированный) в рамках особого группового «почтенного промысла», осуществляемого ex professo и позиционируемого в более широком общественном контексте элитаристским (правым) образом.
Недостатки этого термина следующие:
Слово «доктринальный» уже занято в области теологии и юриспруденции (предполагает прямую опору на какой-либо писанный канон и норму).
Использование его в расширительном значении поэтому будет иметь соответствующую коннотацию, указывающую на схоластизированность мысли. В то время как эта схоластичность если и присутствует в доктринальном сознании (несомненно присутствует, без этого невозможна была бы его герметизация), то она представлена в одеждах такой утонченной и такой богатой смысложизненной индивидуальной рефлексии, что совсем не похожа на ту схоластику, как мы ее обычно представляем на примере древних педантов (о которых очень ядовито пишет Монтень).
То есть, используемый мной термин или дезориентирует, или искажает, или как минимум, не звучит достаточно определенным образом.
Выражения «гуманитарный дискурс» или «гуманитарный праксис» звучат хорошо как пародия и издевка - для тех, кто хорошо понимает меня. Но это именно издевка, всерьез пользоваться таким словарем невозможно, потому что он как раз из доктринерского языка. Сколько-нибудь предметно обсуждать на нем квази-идеологическую и идеологическую природу доктринального сознания нельзя, поскольку эти «праксисы» и «дискурсы» и придуманы чтобы оснастить ту самую специфическую индивидную рефлексию (но никак не для анализа «надстроек»).
В свою очередь термин «идеология» как раз слишком привязан к содержанию «надстроек», и использовать его по отношению к доктринальному сознанию можно только с различными оговорками. Что в общем неудобно. (Да и много для них будет. Дело ведь в том, что речь идет именно о не вполне полноценной идеологии, о квазиидеологии, о том интеллектуальном изощрении, которым субъекты старательно скрывают от себя свое реальное положение в общественном процессе.)
Так обстоит дело с термином. Я старался быть честным. А если где-то соврал, надеюсь, товарищи поправят.
1) В общем смысле явление, о котором идет речь, относится к идеологии, в том известном смысле, который вкладывали в это слово Маркс и Энгельс, понимая под этим "ложное", "превратное сознание", часто с характерным для них разоблачительским пафосом (а именно, что некто или нечто выдает себя за то, чем на самом деле не является). При этом, если говорить конкретно о доктринальном сознании, то для характеристики его идеологической природы из сказанного "классиками" лучше подходит не столько в узком смысле их квалификация его "иллюзорности", сколько другой эпитет, который они охотно применяли по отношении к идеологии и который выражает ее, так сказать, особую деятельностную сторону. Это слово - "доктринерство". Андрей Баллаев, пытаясь раскрыть понимание М&Э этого "доктринерства", находит у них ["неоднократно выраженную"] формулу - "изменение сознания независимо от обстоятельств". (Как и в других случаях подобных баллаевских "ссылок", я не нашел в первоисточнике похожей фразы. Но ведь дело не в этом))? То есть, идеология в этом доктринерском аспекте есть активное производство сознания, активное истолкование и артикуляция "отношений-в-мире" в отвлечении от реальных и существенных связей в мире, без реального (исторического) участия в них. Сам я для "введения в тему" использую следующую карикатурную формулу: доктринальное сознание есть претензия на производство и само производство сознания, осуществляемое на своей индивидуальной коленке в процессе потребления "культуры" и в режиме ex professo (как если б это была особая профессия). Иногда - в этом контексте - я называю это "производство" "гуманитарным праксисом" или "гуманитарным дискурсом", а самих доктринеров - "гуманитариями". (Всегда оговаривая правда, что уважаемые представители гуманитарных наук к этой категории не имеют отношения. Что суть "гуманитария" именно в этой претензии на особый почтенный промысел по производству "ценностей", и что эти его претензия и занятие никакая не профессия, но вполне реальное занятие идеологической природы.)
Итак, сказанное позволяет характеризовать доктринальное сознание как определенный аспект (проявление) идеологии. Причем, что важно - не как идеологию по существу, а именно как аспект, как явление не связанное непосредственно с собственно политико-идеологическим ядром, а представляющее продолжение идеологии, ее периферию, то что можно было бы назвать идеологизированным сознанием, то превратное, наведенное, доктринерское содержание сознания, которое господствующая идеология приобретает, дотягиваясь до голов индивидов. (Классики отождествили всю идеологию в целом с этим навязанным индивидам иллюзорным сознанием и в этом они были не правы.)
2) Это то, что касается негативного, ругательного момента «доктринального сознания». Но есть и положительный момент, а именно, необходимо признать, что существует социальный источник, который вызывает к жизни данное явление и который в какой-то степени оправдывает его. При этом, если в случае критики мои соображения претендуют на какой-то теоретический статус, то соображения об объективной предпосылке и причине явления (о проблеме, откликом на которую становится доктринальное сознание) имеют скорее характер гипотезы ad hoc.
Доктринальное сознание - при всей его отвлеченности, аморфности и вторичности - все же является способом реализации того необходимого синтеза различных форм общественного сознания, вне которого отдельные формы сознания - как мне представляется - не живут и не могут рассматриваться. Идеология связана с мировоззрением; мировоззрение переплетено с философией, искусством и теорией. Можно понять смысл какой-то конкретной идеи, не выходя за рамки достаточно узкой и специфической темы. Но уже совсем невозможно понять крупное направление философской мысли, не входя в это соотношение различных форм сознания. Притом, чем ближе к современному историческому моменту, тем в большей степени определение этих форм сознания, их специфической проблематики требует все более предметного, дифференцированного соотнесения их с другими формами сознания. В случае философского иррационализма, например, современных идеологических процессов (правого толка), разного рода художественных и мировоззренческих «измов» - их «модернистский» синтез предстает вполне рельефно; вплоть до того, что можно отчетливо локализовать и общественную зону, где происходит этот синтез, и указать социальные группы, которые за него берутся.
Значит ли, что мы можем экстраполировать вот эти структурные и субъектные моменты «модернизма» на более ранние эпохи? Или на сегодняшнее время? Очевидно, нет. Можем ли мы тогда говорить об указанном «духовном синтезе» как об устойчиво воспроизводимом историческом феномене - с устойчивой общественной потребностью в нем, с распознаваемым местом в структуре общественного сознания в целом, с устойчивой соционимикой («миссией», приписываемой каким-то группам) и т. д. Не знаю, не факт.
Это должно быть предметом отдельного исследования, которое я, может, и не потяну. Мои представления о «духовном синтезе» - это, так сказать, «обобщение», сделанное на одном примере. И если я его придерживаюсь, так из-за того, что оно позволяет строить другие гипотезы.
Главная же из них состоит в том, что если принимать этот феномен синтеза различных форм сознания, то тогда обнаруживаются две крупные парадигматики этого синтеза.
В одном случае синтез имеет индивидоцентристский характер. Идеология, теория, искусство, философия, мировоззрение «забраживаются», «ферментируются», доводятся до более-менее целостного образования с помощью того «сусла», в качестве которого выступает индивидное сознание и отношения; приводятся к одному знаменателю с помощью языка «смысла», «ценностей», «дискурса» и т. п. (Конечно, это тоже групповой процесс, который имеет исходные жесткие «надстроечные» рамки и предпосылки (навязываемые естественно-стихийным или сознательно-манипулятивным образом). Но этот групповой процесс - по своей субъектной стихии - представляет собой диалог множества индивидуализированных концепций и доктрин. И сама сила и самобытность его определена богатством его индивидуальных составляющих.)
Другой вариант синтеза - коллективоцентристский, реализовавшийся и так и не успевший реализоваться до зрелого состояния в рамках революционного, социалистического движения и строительства. В нем исходной предпосылкой и связующим стержнем является живая идеологическая программа исторических действий, источником которой является крупное коллективное (массовое) движение. Условием дальнейшего его мировоззренческого, теоретического, художественного развития и обогащения выступает взаимодействие (полемика, конкуренция) различных общественных групп в рамках принятых идеологических целей. Индивидуальные отношения и концепции в рамках этой парадигматики - несомненно, необходимый органический элемент, но все же, это, как я не устаю повторять, не более, чем «нежный шелест листьев и цветов». А не нечто вроде «первоклеточек» или «ядерных структур» (или «основ»), как это принимается у «доктринеров».
Проблема-то в том, что на данный исторический момент «доктринеры» победили. А марксистский, коллективоцентристский вариант единства общественного сознания оказался проигравшим; по разным параметрам, но в том числе, перед лицом индивидов (которые стремятся (и объективно вынуждены к этому) жить «отдельной особенной жизнью»). То есть, это проигрыш не просто одних идей перед другими, а проигрыш одного варианта соединения уровней и сфер сознания в рамках общественного движения другому варианту. Меня как марксиста это задевает, и я вижу в качестве задачи не только критику извращений доктринального сознания, но и поиск альтернативы такому синтезу.
3) Итак, доктринальное сознание - это некоторый духовный синтез, реализуемый индивидными средствами (и потому неизбежно синкретичный, детеоретизированный) в рамках особого группового «почтенного промысла», осуществляемого ex professo и позиционируемого в более широком общественном контексте элитаристским (правым) образом.
Недостатки этого термина следующие:
Слово «доктринальный» уже занято в области теологии и юриспруденции (предполагает прямую опору на какой-либо писанный канон и норму).
Использование его в расширительном значении поэтому будет иметь соответствующую коннотацию, указывающую на схоластизированность мысли. В то время как эта схоластичность если и присутствует в доктринальном сознании (несомненно присутствует, без этого невозможна была бы его герметизация), то она представлена в одеждах такой утонченной и такой богатой смысложизненной индивидуальной рефлексии, что совсем не похожа на ту схоластику, как мы ее обычно представляем на примере древних педантов (о которых очень ядовито пишет Монтень).
То есть, используемый мной термин или дезориентирует, или искажает, или как минимум, не звучит достаточно определенным образом.
Выражения «гуманитарный дискурс» или «гуманитарный праксис» звучат хорошо как пародия и издевка - для тех, кто хорошо понимает меня. Но это именно издевка, всерьез пользоваться таким словарем невозможно, потому что он как раз из доктринерского языка. Сколько-нибудь предметно обсуждать на нем квази-идеологическую и идеологическую природу доктринального сознания нельзя, поскольку эти «праксисы» и «дискурсы» и придуманы чтобы оснастить ту самую специфическую индивидную рефлексию (но никак не для анализа «надстроек»).
В свою очередь термин «идеология» как раз слишком привязан к содержанию «надстроек», и использовать его по отношению к доктринальному сознанию можно только с различными оговорками. Что в общем неудобно. (Да и много для них будет. Дело ведь в том, что речь идет именно о не вполне полноценной идеологии, о квазиидеологии, о том интеллектуальном изощрении, которым субъекты старательно скрывают от себя свое реальное положение в общественном процессе.)
Так обстоит дело с термином. Я старался быть честным. А если где-то соврал, надеюсь, товарищи поправят.