ОЧЕРЕДЬ И СВЯТЫНЯ
Полуторакилометровая очередь к мощам Святителя Николая Чудотворца, безусловно, требует самого внимательного рассмотрения. Если внимательно почитать, что пишут в СМИ о привозимых святынях и стоящих к ним людях, то нельзя не заметить, что главное внимание как сторонников, так и противников святынь привлекает именно очередь. Для первых она убедительное доказательство сохранившейся в сотнях тысяч людей веры в Христа и стремления быть к ближе к Нему и Его Матери. Вторых она вгоняет в отчаяние и заставляет гопников (как бы они ни назывались - журналистами или менеджерами) клясть «совкобыдло», которое никаким плачем о «попираемой свободе слова» не прошибешь. Это с одной стороны. А с другой понуждает тех, кто образованнее, публиковать подробные статьи с доказательствами «сомнительности», «сфабрикованности» тех или иных святынь. И нет никакого сомнения в том, что вторая категория (в совокупности) вообще не обратила бы внимания на святыни, если бы не эта очередь. «Критики» не верят в подлинность святынь, но не верить в очередь и не понимать, что на их глазах происходит то, что не вмещается в их картину мира, они не могут.
Самое интересное, что все их стрелы падают, не долетая до цели. На оскорбления очередь не реагирует, аргументы типа «в соседнем храме примерно то же самое» не слышит, а проблема подлинности святынь ее не интересует в принципе, поскольку все стоящие знают о том, что Господь дарует каждому по вере его. Много раз уже ставились под сомнения не только святыни, но и Сам Господь, но каждый раз все равно оказывалось, что Христос Воскрес, а непримиримый борец с ним умер под забором от пьянства.
Многие из тех, кто попытался всерьез рассмотреть феномен этой очереди, не удержались от соблазна сравнения с советскими очередями (на поверхности ведь лежит), откуда рукой подать до прямых обобщений и упрощений. Вот, де, и тогда стояли и сейчас. Тогда за пищей для тела, сейчас за пищей духовной, но, главное, что стояли за пищей. Это, мол, рудименты застойных времен, тоталитаризма и прочего тяжкого наследия режима, деформации личности, возврат в привычную среду, когда главное - стихия, а не результат.
Отсюда не только странный характер описаний очереди, но и попытки раздразнить участников чисто советским способом: «а вот, смотрите, вип-вход. Вон в него лезут по блату жирные коты. Непорядок. Несправедливо. Ату их». А очередь не дразнится. Потому что, во-первых, успеют все, а, во-вторых, это же вопрос совести лично каждого кота. Он пролез - ему же хуже, а не нам. Помолимся о нем. Ни зависти, ни злорадства. Это не советская очередь. Поэтому катафатический метод здесь не годится, напротив, метод отталкивания от определенного опыта, апофатика, может помочь кое-что понять.
Начать следует с того, что советская очередь была явлением вынужденным и сугубо экономическим. Людей заставляли стоять, и эта принужденность вкупе с безысходностью определяла взаимоотношения людей в очереди. «Очередь - принудительное соединение людей друг против друга раздраженных и в то же время сосредоточенных на общем едином круге интересов и целей, - писала Л.Гинзбург. - Отсюда эта смесь соперничества, вражды и чувство коллектива, ежеминутной готовности сомкнуть ряды против общего врага - правонарушителя. Разговоры развязаны здесь вынужденной праздностью и одновременно связаны определенностью содержания, прикреплены к делу, которым занимается очередь». Исключения бывали, когда возникали очереди за прекрасным, например, к Джоконде (колбаса, конечно, прекрасна, но не до такой степени, как Мона Лиза).
Помимо последней были еще очереди к сокровищам Дрезденской галереи, сокровищам Тутанхамона, на выставку музея Прадо. Именно эти исключения дают возможность понять природу происходящего сейчас. И тогда и в наши дни люди шли сами. И тогда и сейчас понимали, что только в эти часы есть только один шанс прикоснуться к святыне (искусства или Христианства, в данном случае не принципиально).
Кроме того, Раневская была не так уж неправа, когда возразила некоему посетителю, пожаловавшемуся, что Джоконда не произвела на него никакого впечатления: «Эта дама на стольких произвела впечатление, что уже само может выбирать, на кого производить впечатление, а на кого нет». Люди ждали и ждут встречи, общения, катарсиса, который может произойти только когда двое - зритель и автор, Бог и человек, вступают в диалог. Бог может откликнуться, а может и нет, Джоконда может произвести впечатление, а может оставить равнодушным. Но ты сам меняешься в любом случае. Потому что видел. Потому что чувствовал.
Почему еще очередь к святыням можно назвать совершенно особым, религиозным, культурным явлением? Именно потому, что в ней отсутствуют все составляющие обычной очереди, описанной выше Л.Гинзбург. Нет нетерпеливого ожидания, раздражения, соперничества. Нет ощущения потерянного, даром потраченного времени, нет праздности, потому что разговоры в очереди преимущественно о вещах духовных, а часто вообще происходит чтение Псалтири, молитв и пение акафистов. Нет осуждения тех, кто «прелазит инуде». Если в советской очереди коллективное единство не являлось единством единомышленников, то здесь ровно наоборот. Есть взаимопомощь и взаимопонимание.
Есть осознание, что эта очередь нужна, как непременное усилие для достижения святыни (именно так нужен Великий Пост перед Пасхой), что без этого испытания, «благого бремени» и «легкого ига» встреча не будет столь радостной. В этой очереди проверяется умение ждать и сила терпения. Она в какой-то степени эсхатологична, поскольку становится презентацией православной системы ценностей, воспроизводя систему взаимоотношений между Богом и человеком. Нужно долго терпеть и смиряться, чтобы будущее было спасительным. То есть необходимо повторить - эта очередь есть особое явление религиозного порядка, образ Церкви Торжествующей на земле. Не случайно каждый раз есть люди, которые стоят в этой очереди несколько раз.
Безусловно, нельзя забывать и соотношения величия святыни и трудностей, необходимых для ее достижений, соотношения, которым изменяется такого рода паломничество. Чем выше гора - тем сложнее подняться. Чем значимее святыня - тем больше очередь. Православному человеку невозможно представить, что можно на бегу, заскочив на минутку, не выключая телефона, быстро припасть к мощам Святителя Николая, Поясу Матери Божией или Кресту Апостола Андрея и бежать дальше (у католиков причаститься на ходу нормальное явление).
Прежде чем встретиться с Богом, который приходит к тебе в святынях, ты должен сделать для Него хоть что-то. Хоть как-то потрудиться. Это понимают даже люди не очень воцерковленные, но носящие благоговение к святыне в сердце. Мне много раз приходилось слышать: «на службу почти не хожу, молюсь мало, редко, плохо, но вот сейчас брошу все и отдам Богу день, постою, приложусь, попрошу прощения - может, помилует». Но как бы там ни было, в последние годы мы увидели совершенно новое явление православного порядка, одну из форм презентации Церкви, как сообщества людей, живущих во Христе, в этом мире. Понять это явление - это значит, понять тех, кто живет рядом с нами, понять нас самих.
Самое интересное, что все их стрелы падают, не долетая до цели. На оскорбления очередь не реагирует, аргументы типа «в соседнем храме примерно то же самое» не слышит, а проблема подлинности святынь ее не интересует в принципе, поскольку все стоящие знают о том, что Господь дарует каждому по вере его. Много раз уже ставились под сомнения не только святыни, но и Сам Господь, но каждый раз все равно оказывалось, что Христос Воскрес, а непримиримый борец с ним умер под забором от пьянства.
Многие из тех, кто попытался всерьез рассмотреть феномен этой очереди, не удержались от соблазна сравнения с советскими очередями (на поверхности ведь лежит), откуда рукой подать до прямых обобщений и упрощений. Вот, де, и тогда стояли и сейчас. Тогда за пищей для тела, сейчас за пищей духовной, но, главное, что стояли за пищей. Это, мол, рудименты застойных времен, тоталитаризма и прочего тяжкого наследия режима, деформации личности, возврат в привычную среду, когда главное - стихия, а не результат.
Отсюда не только странный характер описаний очереди, но и попытки раздразнить участников чисто советским способом: «а вот, смотрите, вип-вход. Вон в него лезут по блату жирные коты. Непорядок. Несправедливо. Ату их». А очередь не дразнится. Потому что, во-первых, успеют все, а, во-вторых, это же вопрос совести лично каждого кота. Он пролез - ему же хуже, а не нам. Помолимся о нем. Ни зависти, ни злорадства. Это не советская очередь. Поэтому катафатический метод здесь не годится, напротив, метод отталкивания от определенного опыта, апофатика, может помочь кое-что понять.
Начать следует с того, что советская очередь была явлением вынужденным и сугубо экономическим. Людей заставляли стоять, и эта принужденность вкупе с безысходностью определяла взаимоотношения людей в очереди. «Очередь - принудительное соединение людей друг против друга раздраженных и в то же время сосредоточенных на общем едином круге интересов и целей, - писала Л.Гинзбург. - Отсюда эта смесь соперничества, вражды и чувство коллектива, ежеминутной готовности сомкнуть ряды против общего врага - правонарушителя. Разговоры развязаны здесь вынужденной праздностью и одновременно связаны определенностью содержания, прикреплены к делу, которым занимается очередь». Исключения бывали, когда возникали очереди за прекрасным, например, к Джоконде (колбаса, конечно, прекрасна, но не до такой степени, как Мона Лиза).
Помимо последней были еще очереди к сокровищам Дрезденской галереи, сокровищам Тутанхамона, на выставку музея Прадо. Именно эти исключения дают возможность понять природу происходящего сейчас. И тогда и в наши дни люди шли сами. И тогда и сейчас понимали, что только в эти часы есть только один шанс прикоснуться к святыне (искусства или Христианства, в данном случае не принципиально).
Кроме того, Раневская была не так уж неправа, когда возразила некоему посетителю, пожаловавшемуся, что Джоконда не произвела на него никакого впечатления: «Эта дама на стольких произвела впечатление, что уже само может выбирать, на кого производить впечатление, а на кого нет». Люди ждали и ждут встречи, общения, катарсиса, который может произойти только когда двое - зритель и автор, Бог и человек, вступают в диалог. Бог может откликнуться, а может и нет, Джоконда может произвести впечатление, а может оставить равнодушным. Но ты сам меняешься в любом случае. Потому что видел. Потому что чувствовал.
Почему еще очередь к святыням можно назвать совершенно особым, религиозным, культурным явлением? Именно потому, что в ней отсутствуют все составляющие обычной очереди, описанной выше Л.Гинзбург. Нет нетерпеливого ожидания, раздражения, соперничества. Нет ощущения потерянного, даром потраченного времени, нет праздности, потому что разговоры в очереди преимущественно о вещах духовных, а часто вообще происходит чтение Псалтири, молитв и пение акафистов. Нет осуждения тех, кто «прелазит инуде». Если в советской очереди коллективное единство не являлось единством единомышленников, то здесь ровно наоборот. Есть взаимопомощь и взаимопонимание.
Есть осознание, что эта очередь нужна, как непременное усилие для достижения святыни (именно так нужен Великий Пост перед Пасхой), что без этого испытания, «благого бремени» и «легкого ига» встреча не будет столь радостной. В этой очереди проверяется умение ждать и сила терпения. Она в какой-то степени эсхатологична, поскольку становится презентацией православной системы ценностей, воспроизводя систему взаимоотношений между Богом и человеком. Нужно долго терпеть и смиряться, чтобы будущее было спасительным. То есть необходимо повторить - эта очередь есть особое явление религиозного порядка, образ Церкви Торжествующей на земле. Не случайно каждый раз есть люди, которые стоят в этой очереди несколько раз.
Безусловно, нельзя забывать и соотношения величия святыни и трудностей, необходимых для ее достижений, соотношения, которым изменяется такого рода паломничество. Чем выше гора - тем сложнее подняться. Чем значимее святыня - тем больше очередь. Православному человеку невозможно представить, что можно на бегу, заскочив на минутку, не выключая телефона, быстро припасть к мощам Святителя Николая, Поясу Матери Божией или Кресту Апостола Андрея и бежать дальше (у католиков причаститься на ходу нормальное явление).
Прежде чем встретиться с Богом, который приходит к тебе в святынях, ты должен сделать для Него хоть что-то. Хоть как-то потрудиться. Это понимают даже люди не очень воцерковленные, но носящие благоговение к святыне в сердце. Мне много раз приходилось слышать: «на службу почти не хожу, молюсь мало, редко, плохо, но вот сейчас брошу все и отдам Богу день, постою, приложусь, попрошу прощения - может, помилует». Но как бы там ни было, в последние годы мы увидели совершенно новое явление православного порядка, одну из форм презентации Церкви, как сообщества людей, живущих во Христе, в этом мире. Понять это явление - это значит, понять тех, кто живет рядом с нами, понять нас самих.